Главная » Наш приход » Приходской листок » Архив » 2015 год » № 404 - 27.12.2015
Неделя 30-я по Пятидесятнице, святых праотец. Глас 5
АПОСТОЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ: Кол., III, 4-11
ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Лк., XVI, 16-24.
ЗОВ БОЖИЙ И ПУТЬ СПАСЕНИЯ
В течение подготовительных к Рождеству Христову недель мы читаем евангельский рассказ о званых на пир. <…> Мы призваны на Божий пир. Этот пир должен был начаться на земле, если бы человек не изменил себе и не изменил Богу. Когда Бог создавал мир, Он его создавал прекрасным, в полной гармонии с Собой и в гармонии всех тварей между собой. И этот мир мог бы устоять в первозданной красоте, мог бы вырасти из красоты невинности в стройную и уже непоколебимую красоту святости, — но человек изменил и себе, и Богу. Он был призван быть вождем всего мира от невинности к святости; но сам отступил от этого пути, и весь мир заколебался и стал таким, каким мы его видим. И вот в начале этой притчи нам даны три образа, которые применимы к каждому из нас в этом падшем мире, который мы выбрали своей родиной, тогда как наша родина — Царство Божие, которое могло бы быть землей и небом одновременно, но остается только небом, пока не будет одержана Богом окончательная победа над злом, над рознью, над грехом. Первый из званых говорит посланному от хозяина дома: “Я себе приобрел клочок земли; мне надо его осмотреть, освоить; он — мой”… Это то, о чем я только что говорил: мы выбрали землю и говорим: я ее хочу освоить, она — моя; я до конца хочу ею обладать; я хочу, чтобы она была тем, что я есть… И не замечаем, что, стараясь удержать землю, сделать ее своей, сами делаемся ее рабами, мы ей принадлежим. Мы не можем от нее оторваться, мы всецело в нее погружены; корнями врастаем в нее, больше не взираем ввысь, а смотрим только на эту землю: чтобы она была плодотворна. И в конечном итоге, мы так этой земле принадлежим, что костьми ложимся в нее, нас в нее погребают, наше тело в ней растворяется; то, что, как мы думали, наше — нами теперь обладает. Нам некогда идти на пир Божий, на пир веры, на радость встречи, на Божественную гармонию всего, потому что мы хотим освоить землю; и в результате она нас поглощает. Другой говорит: “Я купил пять пар волов — надо же мне их испытать! Надо же мне проверить их работоспособность! А кроме того, я же не покупал их, чтобы они стояли в хлеву, они должны труд понести, плод принести”… Разве мы не так рассуждаем — каждый по-своему, но все одинаково — о том, что перед нами есть задачи! Мы должны что-то осуществить, что-то сделать на земле! как же нам прожить, не оставив следа?.. И каждый старается, по мере своих сил, трудиться. Некоторые из отцов древности под образом этих пяти пар волов видят символ наших пяти чувств. Нам даны пять чувств — зрение, слух, обоняние и т. д.: как же все это не применить к земной жизни? Но пять чувств применимы только к земле; небо не уловишь ни зрением, ни слухом, ни обонянием; небо берется иным чутьем. Даже земная любовь не охватывается пятью чувствами, — что же говорить о Божественной любви, о вечности? Мы как бы пускаем в торг эти наши пять чувств и приобретаем, что можем — но только земное… Иногда через эти чувства нам раскрывается нечто большее: земная любовь. И вот третий из званых говорит слуге: “Я женился, у меня своя радость, мое сердце полно до края — мне некогда придти на пир твоего хозяина, даже моего хозяина, — разве он не может этого сам понять? У меня своя радость, — как же я могу вместить еще чужую радость?” Привязанность, любовь, которая на грани вечности, по эту или по ту сторону вечности, в зависимости от того, как мы к ней отнесемся, снова делается преградой: она меня держит на земле, мне некуда уйти от нее. Вечность — потом, когда-то; теперь — заполнить бы время этой радостью, этим изумлением, этим счастьем, и довольно того, что мое счастье — мое, не нужно мне чужого… И третий званый тоже не идет на пир Божий, потому что боится, как бы от него не ушла временная радость, утонув в вечности, в вечном. И что же остается? Остается человек, живущий тем, что держится за землю, которая его поглотит; весь смысл своего существования полагающий на то, чтобы что-то сделать с этой землей и на этой земле — временное, которое тоже пройдет: память людей проходит, здания рушатся, весь мир покрыт остатками отживших, умерших, разрушившихся цивилизаций. И человек все-таки строит новую — которая тоже не устоит, временную, бесцельную — потому что ни в ней самой нет цели, ни дальнейшей цели нет. И вместо того, чтобы через любовь раскрыться, человек часто любовью замыкается: свои — и прочие… И это очень страшно. О, эти “прочие” и “свои” могут быть очень различно распределены, “своих” может быть очень много; но все равно, пока остается один“прочий”, Царства Божия не только нет, оно отрицается. Я хочу вам дать два образа. Первый — рассказ о реальном человеке, которого я помню, родных которого я знал. Ученый, творческий, одаренный человек умер; его схоронили. У него был сын в сумасшедшем доме, юноша, не достигший еще двадцати лет. Его мать сообщила ему о смерти отца. Он рассмеялся и ответил: “Неправда! Он не мог умереть!” Истощивши все свои объяснения, мать привела его ко мне, чтобы я ему растолковал, что его отец на самом деле умер. Прежде чем что-либо ему сказать, я спросил юношу: “Почему ты думаешь, что твой отец не умер, когда свидетели его смерти тебе говорят, что он умер, люди, видевшие его мертвое тело, принявшие участие в его похоронах, видевшие, как его гроб опустили в землю и закидали землей? Почему же ты отрицаешь его смерть?” — “Потому, — ответил он, — что он никогда не жил и, значит, не мог умереть…” И он мне растолковал, что его отец существовал только привязанностью к автомобилю, к телевизору, к своей коллекции драгоценных камней, к своим книгам. Пока эти вещи существуют, — говорил этот мальчик, — мой отец такой же живой или такой же мертвый, каким он был раньше… Так выразиться мог только юноша, потерявший привычку мыслить, как мы бы сказали, “разумно”, то есть по-земному; но он видел вещи такими, какие они есть. Этот человек, его отец, не жил: он отражал окружающую действительность, зажигался каким-то интересом, переходил от переживания к переживанию; но переживание — не жизнь; это мгновенное событие, которое уходит, как свеча гаснет… Как мы все похожи на это! Он укоренился в земле; его единственные интересы были земные, но — его обесчеловечили, в нем человека не осталось, потому что он весь ушел в предметы. И вот перед каждым из нас стоит этот же вопрос: я существую? Есть во мне кто-то — или во мне пустота? или я, по слову свт. Феофана Затворника о человеке, который на себе сосредоточен, — как древесная стружка, свернувшаяся вокруг собственной пустоты? Есть ли что-нибудь во мне, что может войти в вечность? Конечно, не войдут в вечность ни земля, которую купил первый званый, ни волы, которых купил второй, ни та работа, которую совершили волы над этой землей. Что же останется?.. А если говорить о любви, то, опять-таки, что останется, если она вся сведена к меркам земной жизни, если за ними ничего нет, если она такая же маленькая, ничтожная, как наша земля в этом бесконечно-разверзающемся космосе, в котором мы живем: пылинка — а в этой пылинке человек с его чувствами, мыслями. Да, человек больше, чем пылинка, но только если он сам себя не сроднит с этой пылинкой, если найдет в себе величину, глубину, которую только Бог может заполнить, такую глубину, которая всю вселенную может в себе вместить и еще остаться пустой, потому что в ней бесконечность и она может быть только местом вселения Самого Бога… Любовь должна нас так раскрыть; если она этого не достигает, то делается мелкой, как пылинка. Конечно, мы не умеем охватить всех, не умеем охватить все; но мы должны раскрываться все больше и больше, а не закрываться, замыкаться, суживаться. Всех мы не можем и не умеем любить; но умеем ли мы любить любимых? Является ли наша любовь к тем, кого мы любим, благословением, свободой, полнотой жизни для них, или тюрьмой, в которой они сидят, как пленники в цепях?.. У пророка Исаии есть слово: “отпусти пленных на свободу”. И каждый из нас скажет: “У меня нет рабов, я никого не держу в плену, у меня нет власти ни над кем”, — и это неправда! Как мы держим друг друга в плену, как мы порабощаем друг друга! Какой узкой мы делаем жизнь друг для друга, и, страшно сказать, как часто это бывает из-за того, что мы человека будто “любим” и знаем лучше него, что составляет его счастье и добро. И как бы он ни стремился к своему счастью, как бы он ни стремился раскрыться, как цветок раскрывается на солнце, мы бросаем на него свою тень и говорим: “Нет, я лучше тебя знаю, каковы твои пути, каково твое счастье…” Как часто приходится слышать — может быть, не в таких словах, но по сути: “Боже, если бы этот человек меня перестал любить, каким бы я был свободным! Я мог бы жить, с меня спали бы цепи, началась бы жизнь…” Второй образ — рассказ из французской книги о том, как человек захотел создать земной рай. Некто Киприан, прожив много лет среди дикарей на островах Тихого океана, страстно возлюбил землю, природу, жизнь, творческие силы этой природы и научился от местных жителей, как колдовством любви вызывать к жизни все живые силы порой иссохшей земли. Он возвращается к себе на родину, покупает клочок каменистой, безжизненной почвы и как бы окутывает эту почву своей любовью, вызывает в ней и из нее все живые, творческие силы. И почва, которая была мертва столетиями, начинает оживать, произращать травы, деревья, цветы, она становится как бы земным раем. И в этом озарении, в этом свете любви и животные начинают собираться, потому что там любовь побеждает их вражду, их взаимную злобу, их привычки, инстинкты; живут они, как в раю. Один только зверь остается вне этого рая — лиса. Она не хочет присоединяться к другим, остается вне. Киприан сначала думает о ней с состраданием: бедный зверь, не понимает, где его счастье! — и всячески призывает эту лису: Приди! здесь же рай!.. Но лиса не идет. Тогда он начинает на нее раздражаться; любовь к ней начинает потухать, и постепенно в нем рождается негодование и ненависть, ибо эта лиса — свидетельница, что его рай — не для всех рай, не всем хочется жить в этом раю. И он решает убить лису, потому что когда ее не будет, все звери, все растения будут соединены в том раю, который он искусственно создал своей любовью. И он лису убивает… Возвращается на свой участок — все травы засохли, все цветы вымерли, все звери разбежались… И вот это мы должны помнить: мы призваны создать мир и охватить его шире и шире любовью, но не такой, которая делает нас рабами искусственного рая, а любовью, которая может простираться все дальше, оставляя свободу тем, которые не хотят войти внаш рай. Это относится к нашей церковности; это относится к нашим семьям, к нашим дружбам, к нашим общественным устремлениям. Это ставит перед каждым из нас вопрос о том, как, каким образом он связан с теми, кто его окружает, и с жизнью. Опять-таки, всех охватить любовью мы не можем, но тех немногих, кого мы любим, мы должны любить иной любовью, чем любовь искусственного рая порабощенных существ. Митр. Антоний Сурожский, журнал «Альфа и Омега» № 9, 1996 ___________________________________________________________________________________
ЧТО ЧИТАТЬ В ПОСЛЕДНИЕ НЕДЕЛИ РОЖДЕСТВЕНСКОГО ПОСТА
Продолжается Рождественский пост. Какие книги стоит читать в эти сорок дней? Рассуждают священнослужители. Епископ Якутский и Ленский Роман: Ходить с Евангелием Святое Евангелие. Повторюсь, пост — время напряженной духовной работы. Свой ум, свой внутренний мир необходимо приблизить к евангельскому жизненному опыту. А для этого нужно читать. Читать почаще. Может быть, даже ходить с Евангелием, положить под подушку, быть близко к этой Книге. Читайте в метро. Читайте всюду. Читайте в свободное и несвободное время. Читайте — и размышляйте. *** Настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохлах протоиерей Алексий Уминский: Только Евангелие По большому счету, всегда рекомендую только Евангелие. Это нами по-настоящему непрочитанная книга. Мы читаем, читаем, но до конца все равно прочитать не можем. Поэтому читать постом Евангелие — правильное занятие. А дальше — каждый сам для себя выбирает хорошую духовную литературу, которая могла бы быть ему полезной. Что-либо рекомендовать здесь сложно — сейчас так много возможностей для чтения, столько много издается книг, столько можно найти в интернете… Сам я всегда во время поста читаю что-то разное. Лично мне нравится перечитывать «Добротолюбие», особенно первые два тома. Особенно — поучения преподобного Антония Великого. Своим прихожанам я часто рекомендую во время поста читать книгу преподобного Аввы Дорофея. Это, на мой взгляд, с одной стороны, доступное чтение, а с другой — очень глубокое чтение, не устаревшее. Очень актуальное, поскольку речь идет о том, с чем мы всегда сталкиваемся: о совести, о страхе Божием, об осуждении, о самоукорении, о том, как нужно бороться и преодолевать страсти. Самые фундаментальные понятия нашей духовной жизни. *** Настоятель храма святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин: Преподобный Марк Подвижник Рекомендую книгу преподобного Марка Подвижника «Советы ума своей душе». Pravmir.ru _________________________________________________________________________________________
|
Наш храм расположен по адресу: 109028, г.Москва, Хохловский пер., дом 14с5
Телефоны: +7(495)917-51-34, 916-00-96 e-mail: trinity-church@mail.ru |