Неделя 32-я по Пятидесятнице. Глас 7

АПОСТОЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ: Тим., IV, 9 – 15.

Тропарь 7 гласа

Разруши́л еси́ Кресто́м Твои́м смерть,/ отве́рзл еси́ разбо́йнику рай,/ мироно́сицам плач преложи́л еси́,/ и апо́столом пропове́дати повеле́л еси́,/ я́ко воскре́сл еси́, Христе́ Бо́же,/ да́руяй ми́рови// ве́лию ми́лость.

Кондак 7 гласа

 Не ктому́ держа́ва сме́ртная/ возмо́жет держа́ти челове́ки:/ Христо́с бо сни́де, сокруша́я и разоря́я си́лы ея́;/ связу́ем быва́ет ад,/ проро́цы согла́сно ра́дуются,/ предста́, глаго́люще, Спас су́щим в ве́ре:// изыди́те, ве́рнии, в воскресе́ние.

Верю — не верю. Диалог атеиста с христианином

Фрагменты диалога митрополита Сурожского Антония с Марганитой Ласки на ВВС в 70-е годы прошлого столетия, посвященный проблеме поиска веры в современном мире.

М. Ласки: Вы верите в Бога и считаете, что это хорошо и правильно. Я не верю в Бога и считаю, что это хорошо и правильно. Существует множество людей, подобных мне, существует множество подобных вам. Как вы можете объяснить это основное различие?

Митр. Антоний: По правде говоря, у меня нет объяснения, однако мне кажется, что слово «вера» создает ложное представление чего-то произвольного, что мы вольны выбрать или нет. У меня очень прочно чувство, что я верю, потому что знаю, что Бог существует, и для меня загадка, как вы ухитряетесь этого не знать.

М. Ласки: Это приводит меня к вопросу о вере. Я знаю, что вера — одна из основных христианских добродетелей, но я не могу понять, зачем она вам. Вы говорите: «Я знаю, что Бог есть». Но если вы знаете, вам не нужна вера. А если вы не знаете, то мне, как неверующему, подмена незнания верой представляется отвержением самого основного свойства человека. По мне, когда не знаешь, следует стремиться к дальнейшему познанию или сказать «не знаю». Если вы знаете, что Бог есть, с чего бы веру считать добродетелью?

Митр. Антоний: Тут, думаю, вопрос в том, как мы определяем веру. Я думаю, вера хорошо определяется словами Послания к Евреям, где автор пишет, что вера есть уверенность в невидимом (Евр 11:1). Ударение на слове уверенность, невидимое же — это не просто воображаемое. Если говорить обо мне и о некоторых других людях, мы, конечно же, начали с абсолютно убедительного опыта, переживания. В какой-то момент этот опыт отошел, как случается с любым переживанием любви, радости, горя. Наступает момент, когда переживания уже нет, но осталась полная уверенность в нем. Вот тут и начинается вера. Но вера не означает доверчивость, она означает, что сохраняется уверенность в чем-то, что не является нашим теперешним опытом и переживанием.

…

Митр. Антоний: Когда я обнаружил Бога — а я нашел Его через Евангелие, — первое, что меня поразило, было то, что для этого Бога все значительны, что Он не делит людей, что Он не Бог добрых против злых, не Бог верующих против неверующих, не Бог одних против других. Каждый человек существует для Него как личность, полная содержания и ценности. И раз я открыл такого Бога, мое отношение ко всем окружающим должно было стать таким же. Я с изумлением обнаружил, что меня совершенно перевернуло это открытие, тот факт, что я открыл Бога Таким и что Его отношение ко всем таково. Я смотрел вокруг себя и не видел больше ненавистных, отвратительных тварей, а людей, которые находятся в соотношении с Ним и с которыми я могу войти в новые отношения, если верю в них так же, как в них верит Бог.

М. Ласки: Но ведь факты показывают, что и неверующие, не прибегая к Богу, могут испытывать уважительную, милосердную любовь ко всякому творению. Я не очень хороший социалист, но думаю, что настоящие социалисты испытывают именно это чувство. Чтобы ощущать ценность всякого человека, нет нужды в Боге.

Митр. Антоний: Нет, я не имел в виду, что это необходимо. Я бы сказал: чтобы быть в меру человека, чтобы не опуститься так низко, каким был я, не обязательно знать, что есть Бог. Я бы добавил, что Бог не нуждается, чтобы мы знали, что Он есть: Он и так есть. Для меня проблема Бога в следующем. Я не нуждаюсь в Нем, чтобы иметь мировоззрение. Я не нуждаюсь в Боге, чтобы заполнить прорехи в моем мировоззрении. Я обнаружил, что Он есть, и ничего не могу с этим поделать, так же, как когда обнаруживал научные факты. Для меня Он — факт, и потому Он имеет значение, Он играет роль, точно так же, как когда обнаруживаешь существование какого-то человека: жизнь меняется по сравнению с предыдущим моментом.

…

М. Ласки: Можно ли попросить вас уточнить кое-что. Обязательно ли существует связь между верой в Бога и нравственностью? Какова она? Насколько нравственность вытекает из веры в Бога? Почему Церковь не преуспела, не сделала нас высоконравственными существами?

Митр. Антоний: Я совершенно уверен, что за верой в Бога должна следовать нравственность, потому что, если мы считаем, что мир выстроен вокруг какого-то числа великих принципов – любовь, справедливость, это должно отразиться на нашем поведении. Все Евангелие учит только любви. Тот факт, что мы не живем в его уровень, осуждает нас, но не лишает Евангелие истинности. Я готов признать, что и лично, и коллективно мы очень далеки от этого идеала. Мне кажется, что по крайней мере секулярная мысль, развившаяся на основе западноевропейской культуры, глубоко пронизана Евангелием. Например, понятие ценности человеческой личности было внесено в древнее общество Евангелием, прежде такого понятия просто не существовало. И очень многое, что теперь стало общим местом, было ново в свое время, а теперь действует в обществе, словно дрожжи в тесте.

М. Ласки: Те из нас, у кого есть дети, кто много общается с молодежью, встречают людей, которые жаждут, чтобы в мире стало больше любви, но неспособны уделить любовь людям старшего поколения.

Митр. Антоний: Да, это тоже верно. Совершенно определенно мы уходим в мир безответственной молитвы, вместо того чтобы осознать, что, если я сказал Богу: «Вот нужда — помоги!», я не должен ждать откровения, а должен быть готов услышать внутри себя ответ Божий: «Ты заметил эту нужду — так пойди, займись ею». Так что в этом отношении мы оказались не на высоте, и это одна из причин, почему мы не исполнили своего призвания.

…

М. Ласки: Каждый человек так уязвим, трагичность так близка, опасность так вероятна, что, когда я вижу людей, скажем, на пляже, в состоянии избыточного счастья, мне думается: вот радость, вот небольшой запас счастья, радостный миг, который не может быть дурен.

Митр. Антоний: Я бы не сказал, что он дурен. Мне кажется, этот момент мог бы быть более глубок и постоянен. Одна из проблем современного человека в этом: у нас так много всего, что мы не умеем радоваться малому.

М. Ласки: Да. Но порой люди вновь приходят к простоте через избыточность. С точки зрения морали у меня нет расхождения с тем, что вы говорите, но вопрос вот в чем: если доводить требования до такого уровня, то не осуждает ли это нас — всех, кто не столь аскетичен?

Митр. Антоний: Чувство вины всегда плохо, и виновность — нездоровое отношение к жизни. Она бесполезна. Она разрушительна и убивает самое сознание, что все возможно, что все можно выправить. Я считаю чувство виновности дурным, но оно может стать вызовом и повести к большей радости. Например, если сказать: я не поступлю так, потому что могу иметь радость поделиться с кем-нибудь, вместо того чтобы, как паразит, хищнически, воспользоваться этим сам, — я не уменьшаю свою радость и у меня не возникает чувство виновности.

М. Ласки: Я уверена, что не коснулась каких-то важных областей, которые вы хотели бы упомянуть. Прошу высказать то, что действительно имеет значение для вас…

Митр. Антоний: Нет, думаю, что разговор был очень интересный. В любом случае, невозможно охватить все. Если высказаться о Боге и о религии очень кратко, в двух предложениях, то вот каковы мои чувства. Бог — не Кто-то, в Ком я нуждаюсь, чтобы заполнить пустоту. Мне пришлось Его принять, потому что мой опыт жизни указывает, что Он есть, я не могу уйти от этого факта. А второе: вытекающие из этого нравственные нормы не являются обязанностями по отношению к Богу или к людям, а составляют творческую радость о Боге и благодарность Ему и людям, и это порождает благоговение: благоговейное поклонение Богу, благоговейное отношение к людям, благоговение перед жизнью. Я думаю, на практике, в жизни имеет значение это чувство благоговения, и радости, и вызова, которое позволит мне вырасти в полную меру.

Митрополит Антоний Сурожский, из книги «Бог: да или нет? Беседы верующего с неверующим» издательства «Никея»

ОТ СУМЫ И ТЮРЬМЫ…

Кто не слыхал поговорку – «от сумы да тюрьмы не зарекайся»! Непредсказуемость русской истории приучила нас не забывать народную мудрость. Изначально она прописана у В. И. Даля, в его знаменитом словаре, в разделе «Напутное». То есть напутственное, придорожное, каждую секунду рядом с тобой, рука об руку идущее. Но не все знают, что изначально пословица звучит так: ОТ СУМЫ И ТЮРЬМЫ НЕ ОТРЕКАЙСЯ. А это – уже совершенно другой разговор. Не об исконной неприютности мира сего, а о Боге. Потому что во всех ломких и разъезжающихся рамках нашей истории, в её канавах и буераках, – да и истории христианства как такового, – Божий промысел всегда ратовал о путнике, страннике, вечном искателе Царствия Небесного.  О тех, кого не прельщают мороки века сего. О неформатных. О человеке как личности.  О каждом из нас.

«…Мне 40 лет, мама с отцом развелись, и я сбежал из дома. Потом была армия, попал на войну в Грозный (94-96 гг). Вернулся «больной» на всю голову. Но никого не убивал в мирное время, а сел за то, что обокрал медпункт, взял успокоительные и обезболивающие – понятно для чего. Ну и пошло – поехало. Сижу уже 15 лет, а вот сейчас заболел туберкулезом…» (Буренков В.Н, ЛИУ-12)

«Оказался я на чужбине за грехи свои, и грехи тяжкие. Сам я с 1955 года, а тут ещё занедужил – туберкулез и астма, а лекарства не помогают, врач говорит, у меня к ним какая-то устойчивость. И недавно велел готовиться к операции, в связи с новообразованием в левом легком. Жутко на душе, не сгинуть бы на чужбине, а сам я тульский…» (Маркин Н.Н., ЛИУ-12)

…Можно ли любить по послушанию? Нет. По обету, по должности, по порядочности человеческой, когда вроде бы все понимаемо, и разделяемо, и простительно, как следствие… и всё равно – нет, нет, нет! Невозможно.  Каждый исходит из своего опыта, а наш опыт, слава Богу, это, как правило, опыт жертвы – того, кого ограбили, обманули, предали, продали. Жорж Вольфрам (пыталась найти про него в сетях, но так ничего и не нашла, кроме имени и славы автора мудрых афоризмов), сказал: делать добро легче, чем быть добрым. Делать добро – сдавать деньги на то, что не всегда до конца понятно и разделимо, участвовать в делах, неудобных и непривычных, нудить и гнуть себя под чужие – кажущиеся чужими! – нужды и тяготы, – всё это возможно, и даже привычно нам, приходским. А быть добрым – значит любить. Всю гнусь и ересь современного мира, обиды и поношения, и попрание наших святынь чужими, родства не помнящими сапожищами, и глумление, и напраслину, и, и, и… Вот всё это – любить.

«Я воспитанник детского дома, родителей своих и не помню, потому что у них отобрали родительские права, когда мне было 3 месяца. Потом был интернат… Мне сидеть ещё 2 года, а отсидел уже 20 лет. Помощи ждать не от кого. Пожалуйста, напишите мне – может быть, среди вашей братии я обрету друзей…» (С. Михин, ИК-6)

«Дорогие братья и сестры, обратиться не к кому, поэтому обращаюсь к вам. Мне 52 года, в тюрьме тяжело заболел гипертонией, пожалуйста, вышлите денег на лекарства…» (Н. Мосеев, ИК-3)

«…Сижу уже 15 лет, осталось ещё 3, и вот заболел, диагноз – рак, уже перенес одну операцию… Очень трудно терпеть. Если приведет Господь выйти на волю – кому я такой нужен?!» (Ю.Чижко, ИК-9)

 Действительно, кому? Любить этих людей – наверное, для этого надо стать святым. Но мы же знаем: что невозможно человеку, возможно Богу. И Господь, по милосердию Своему, вложил в нас надмирную закономерность: человек обязательно получает дар любви к тому, во что вложил силы, душу, время, труд.

Нехитрая цепочка, приковывающая тебя к вечности: помог кому-то, ни о чем надмирном, Боже упаси, не думая, а потом вдруг забеспокоился – а как оно теперь там, без тебя? И полез опять, и времени не пожалел – забыл, что его не было никакого, – и опять помог, и вдруг понял, что ради этого и живешь: вот так вот беспокоиться, и не иметь успокоения, и даже сердиться иногда – Господь простит! – потому что дело, которым занят, никто кроме тебя не сделает, и вот это и есть тот самый, Богом данный тебе в рост талант, заставляющий непременно обзавестись крыльями. Не ангельскими, конечно, а прямого целевого назначения, просто чтобы плюнуть на суетность века сего, и делать дело. Не шибко сложное. Не сказать, чтобы удивительное какое. Обыкновенное.

И не заболеть равнодушием – к путникам на Божьей дороге. К странникам. Ближним. На нашей Дороге.

Елена Четвертушкина