Интервью  на радио "Вера"

       Ведущие: Алексей Пичугин, Владимир Аверин

     Аудиозапись встречи >>

     В.Аверин

     — Здравствуйте, это программа «Светлый вечер», в студии я, Владимир            Аверин и мой коллега Алексей Пичугин.

     А.Пичугин

     — Здравствуйте.

     В.Аверин

— И сегодня у нас в студии настоятель московского храма Живоначальной Троицы в Хохла, протоиерей Алексей Уминский. Отец Алексей, здравствуйте!

А.Уминский

— Здравствуйте всем!

Наше досье:

Протоиерей Алексей Уминский родился в Москве в 1960 году, окончил Московский областной педагогический институт имени Крупской и восемь лет преподавал в общеобразовательной школе французский язык. В 1990-м году стал священником, первые несколько лет служил в Подмосковье. С 1993 года настоятель столичного храма Живоначальной Троицы в Хохлах. На телеканале «Культура» вел программу «Дела житейские», а затем сериал «Тесные врата», который был посвящен житиям святых. С 2003 года ведущий программы «Православная энциклопедия».

В.Аверин

— В общем Пасха, я думаю для любого человека, воспитанного все-таки в христианской культуре, скажу широко, это не рядовой день. Для православного христианина, наверное, это самый главный день в году. Почему? Почему именно это событие стало именно таким? Почему, скажем, не Рождество, почему не день, когда был Христос распят, а почему именно это воскресенье пасхальное?

А.Уминский

— Ну, во-первых, Христос Воскресе!

В.Аверин

— Воистину Воскресе!

А.Пичугин

— Воистину Воскресе!

А.Уминский

— И это, собственно говоря, главное, что мы знаем о нашей жизни, что собственно говоря и наполняет нашу жизнь смыслом и содержанием. Апостол Павел так говорит, что если Христос не воскрес, то все вообще бессмысленно, все бесполезно, все теряет значение. Потому что, если Христос не воскрес, значит, мы под грехом, мы под властью смерти, мы под властью времени, мы раболепствуем этому миру. И воскресение Христа, оно действительно наполняет содержанием, смыслом, всем-всем-всем все творение мира. Да, великое событие – Рождество Христово, но если Христос не воскрес, оно не имеет смысла. Христу зачем рождаться на земле, если его собственная жизнь кончается той же самой смертью, как жизнь каждого человека. То есть, если Христос не истинный Бог, если Христос не жизнодавец, как мы его называем, если Христос не сама жизнь, то все остальное не имеет уже значения. Если Он просто учитель, если Он просто пророк, если Он просто чудотворец, если Он великий философ, кто угодно из великих, понимаете, но, не истинный Бог, дающий этому миру жизнь, настоящую, вечную, неизбывную, то тогда все это временно, все это до поры до времени и только для кого-то одного, вот для какой-то части людей. Вот кто-то захотел быть Его последователем в философии, или захотел как-то научиться каким-то особым, ну не знаю…

В.Аверин

— Моделям поведения.

А.Уминский

— Моделям поведения, например, спасибо, то пожалуйста. Но таких людей всегда окажется не очень много. А Христос, если он истинный Бог, значит он для всего мира жизнодавец. Этот мир тогда связан, когда Христос воплощаясь на земле, приходя в этот мир, как Бог, отдавая Себя людям, как Бог, Он отдает себя всему миру, Он отдает себя за жизнь всего мира. И эта жизнь, она жительствует, как мы, и об этом свидетельствуем на нашей пасхальной службе.

В.Аверин

— А вот это обращение ритуальное – все встречаются и говорят: «Христос Воскресе», – ну в общем и так же знают.

А.Уминский

— Ну как сказать, что значит, знают? Да, конечно, во многом, такое ритуальное приветствие христианское – Христос Воскресе. Многие люди в эти дни, так сказать, могут вполне формально говорить эти слова, и они могут для них ничего, в общем, сильного и особенного не значить.

А.Пичугин

— А так ли это плохо? Ну, вот мы говорим: «Христос Воскресе», – мы говорим: «С днем рождения», «С днем победы», – вот получается, что мы это приветствие ставим в один ряд с прочими праздниками, не важна конфессиональная принадлежность, христианская, или обычная светская. Ну, вот Христос Воскресе, важно ли что-то вкладывать, какой-то смысл в эти слова, или же, это, ну вот просто такие красивые слова, которыми люди приветствуют друг друга.

В.Аверин

— Ритуал.

А.Уминский

— Ну, во многом, в течение двух тысяч лет христианской веры, эти слова для многих стали обычно ритуальными, и мы прекрасно знаем, что очень многие люди не вкладывают в них никакого особенного смысла.

А.Пичугин

— Это плохо?

А.Уминский

— Ну, а как это может быть хорошо? То есть, это ни хорошо и ни плохо, это трагично, но и это, как вам сказать, в этом есть что-то такое… Ну вот смотрите, апостолы, ведь тоже по-разному говорили эти слова. Когда-то они говорили эти слова так, что в общем они ничего в мире не меняли. Вот пришел к ним Христос воскресший и они лично удостоверились, что Христос воскрес. Вот сначала они эти слова услышали от жен мироносиц, пришли женщины, немощные, не очень что-то понимающие, по сравнению с апостолами, не очень знающие, даже Писание, приходят к ним и говорят: «Христос Воскресе», – а апостолы им не верят, вот не поверили они мироносицам, не поверили. Эти слова для них оказались ничего не значащими, и не потому, что мироносицы как-то неправильно свидетельствовали, это значит, что сами апостолы оказались к этому не совсем готовыми. Потом сами апостолы видят Христа воскресшего, он к ним приходит дверям затворенным. И они радостно начинают тоже всем говорить: «Христос Воскресе», – а вот апостол Фома с ними не присутствовал. Они говорят Фоме: «Христос Воскресе», – и это тоже не имеет никакого смысла для Фомы, он говорит: «Не верю»

В.Аверин

— Пока сам не увижу.

А.Уминский

— И вот только потом, когда апостолы стали как-то иначе что ли свидетельствовать об этих словах. Не то чтобы иначе говорить, с другой интонацией, а наполнять эти слова содержанием иным.

В.Аверин

— Верой.

А.Уминский

— Верой, подвигом, мужеством своим, понимаете? Каким-то свидетельством веры. Тогда вдруг мир неожиданно на эти слова среагировал очень серьезно, мир стал обращаться ко Христу, потому что эти слова стали могущественными, в них сила появилась. И поэтому мы по-разному можем сказать: «Христос Воскресе», – понимаете, если мы этим живем, и для нас Христос воскрес и это наша жизнь, тогда эти слова будут иметь значение. А если мы просто говорим, чтобы поздороваться в этот день и яичками чокнуться, а потом как следует посидеть за столом и… это знаете, пример, как с новым годом, сказать. Ровно ничего в жизни не поменялось – новый год пришел, похмелье, пушки отстреляли и начались серые будни, ничего не изменилось.

А.Пичугин

— Но вот с другой то стороны, если человек находит в себе силы сказать эту фразу: «Христос Воскресе», даже яичком чокнуться, значит он ничего не имеет против, значит он уже в какой-то мере по ту сторону.

В.Аверин

— Христос воскресе – я не против!

А.Пичугин

— Спасибо не доложили.

А.Уминский

— Да, вот-вот, из этого анекдота, за эти слова в общем человек ничем не рискует, говоря эти слова. Это сегодня можно спокойно говорить: «Христос Воскресе», да и все, что угодно…

А.Пичугин

— А 30 лет назад?

А.Уминский

— Вот так просто ведь не скажешь: «Христос Воскресе», вот не придешь просто к себе на работу, 30 лет назад в Светлую неделю, и не скажешь всем, кто рядом громко: «Христос Воскресе», – вы понимаете? Ничего подобного, так только среди тех, кто знает, то есть как-то, а так можно было нарваться за эти слова. Поэтому так, как бы, когда ты за свои слова отвечаешь – это одно, а когда ты в какой-то момент говоришь: «Христос Воскресе», а через день ты подумаешь, а говорить ли мне эти слова, а вдруг что будет?

В.Аверин

— А с другой стороны, вот смотрите, а говорить ли мне эти слова – тогда получается, что как бы мы святее Папы Римского. И апостолы ведь не сразу, и там тоже по-разному себя вели и во время Страстной недели, ну слаб человек и возможны варианты, а здесь вроде как бы этим ритуалом, я совершеннее их.

А.Уминский

— Нет, мы так не говорим. Для нас это личное свидетельство нашей веры, мы к этому дню очень долго шли – весь Великий пост. Мы к этому дню очень серьезно все готовились, для нас Страстная неделя, я надеюсь, что для всех для нас для христиан, была настоящим соприсутствием со Христом, каждый день, ведь Страстная неделя и это Пасхальное воскресенье – это же не дни, в которые мы вспоминаем какое-то событие, которое когда-то случилось, это значит, что мы присутствуем, реально, вы понимаете, для нас Христос Воскрес, и мы вместе с теми, кто это видит. Воскресение Христово видевше, поклонимся святому Господу Иисусу. Вы понимаете, тот, кто хоть раз пережил по-настоящему Великий пост, кто хоть раз по-настоящему вошел в Страстную неделю вместе с апостолами в Вербное воскресенье, а потом был на этих службах, слышал вот эти слова 12 Евангелий страстных и оказываясь вдруг, неожиданно для себя в Гефсиманском саду, вместе со всеми, который видел, как Христа, снимают со креста, как Его обворачивают в плащаницу, как Его погребают в пещере Иосифа Аримафейского, все мы это видели, все мы это знали, мы были с Петром, который плакав горько ушел, испугавшись свидетельства. Мы были и с Марией, и с Иоанном Богословом у креста, мы прошли этот путь, и поэтому мы можем сказать по-настоящему и всерьез: «Христос Воскресе».

А.Пичугин

— А если мы прошли этот путь, приходим мы с пасхального богослужения домой, там у нас, ну не верующие, или так верующие родственники и мы обращаемся к ним со всей радостью о воскресшем Христе: «Христос Воскресе», – а стоит ли тогда это делать?

А.Уминский

— Вы знаете, конечно, если с нашим возгласом «Христос Воскресе», в наш мир приходит, и в наш дом приходит любовь Христова. Если с этим возгласом Христос Воскресе приходит радость и свет, которым мы напитались от Самого Господа и мы можем этим делиться, когда наше слово, не как не противоречит нашему внутреннему состоянию, если наше слово соответствует тому, кем мы являемся, или что для нас Господь сделал, как он нас наполнил. И тогда, конечно, вот эта вот радость, вот этот свет, он и в словах может быть, и просто в тихой улыбке может быть, и может быть в сиянии глаз. Но, вы знаете, я ведь… это же не я один замечаю, вот ты едешь, например, в метро каким-нибудь серым днем, кругом много-много народу, у всех лица какие-то такие…

В.Аверин

— Никакие, в метро как правило никакие.

А.Уминский

— Если бы никакие, а вот такие все сумрачные, сжатые, какие-то чемоданы вместо лиц, понимаете, и вдруг, видишь какое-то лицо женщины, и что-то в этом лице, что-то другое, и вдруг понимаешь, она христианка, потому что у нее лицо как-то светится, не знаю чем, ни чем не… простое лицо, ничего особенного, никакого черного платка, никакой специальной одежды, которая бы выделяла христиан, от не христиан, а вот в лице есть что-то такое, что дает тебе свидетельство такое, я вижу, она христианка. И вот, если что-то с нами такое случится, во время пасхальных дней, во время… после Великого поста, во время Пасхи, что вдруг в нас пробьется вот этот небольшой огонечек внутренний, что вдруг кто-то по нам, просто по нашему лицу узнает, что мы христиане, значит вот действительно это есть свидетельство – Христос Воскрес.

А.Пичугин

— У отца Александра Шмемана интересное рассуждение есть на тему того, что человек побывал на пасхальном богослужении, все изменилось, он чувствует, что у него тоже внутри все меняется, и вот он выходит из этого храма, где все только что стало другим, и выходит в тот мир, который он оставил, когда заходил в храм, а там все как было, так и осталось. И вот…

В.Аверин

— Как была помойка, так и есть, на том же месте.

А.Уминский

— Ну, оно то так, но евангельские слова, которые звучат в пасхальную ночь, говорят о другом: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», – вы понимаете, это ведь очень важные слова, тьмы то всегда очень много и эта тьма, всегда как бы заполняет собой это пространство нашего мира и вдруг, вот этот маленький огонечек, который в тебе зажегся, он уже эту тьму разгоняет. Да, вы понимаете, да, мир такой, Христос воскрес – мир не изменился, даже тогда мир не изменился. Даже тогда апостолы все сидели с закрытыми дверями, боялись, трусили – мир отвратительный, ничего не случилось как бы в мире, но случилась очень важная вещь. Вот есть огонь, который светит во тьме, от него можно зажечься, он не оскудевает, ты можешь к нему прикоснуться и тоже получить этот огонь, как мы видим на Пасху, как этот Огонь Благодатный, все привозят, раздают, и как зажигаются свечи и также зажигаемся мы, вы понимаете? Если мы не зажглись во время вот этой Пасхи, если в нас этого огня не загорелось, значит что-то прошло не так, значит мы впустую провели этот пост. Но если мы хоть немножечко этого огня коснулись, он уже будет обязательно светить. Вы знаете, есть такой рассказ у Виктора Драгунского, про одного мальчика, который нашел светлячка и хранил этого светлячка в спичечной коробке. Помните, как называется этот рассказ? «Он живой и светится».

В.Аверин

— А, да.

А.Уминский

— Вот христианин, он должен быть, как этот светлячок, он живой и светится. Вот это знак Пасхи, это знак того, как человек прикоснулся ко Христу, как он Его узнал, вот он живой и светится.

В.Аверин

— Это программа «Светлый вечер», у нас в студии настоятель московского храма Живоначальной Троицы в Хохлах, протоиерей Алексей Уминский. Отец Алексей, скажите, пожалуйста, а почему не отомстили?

А.Уминский

— Почему что?!

В.Аверин

— Почему не отомстили, учителя распяли жесткой смертью, позорной смертью, почему они просто не вырезали всех, кто к этому был причастен?

А.Уминский

— Как-то я даже остолбенел от вашего вопроса!

В.Аверин

— Ну, опять же, живут они в законе, в том законе, который есть – око за око, зуб за зуб, ну невозможно с этим жить, ну человек, это…

А.Уминский

— Ну, око за око, зуб за зуб, все-таки предполагает то, что ты по закону Ветхого завета, не можешь требовать от своего большего, чем та обида, которую он нанес.

В.Аверин

— Нет, ну правда.

А.Пичугин

— Они живут по законам Римской империи.

В.Аверин

— Да Бог бы с ними, с законами. Ну душа же должна просто разорваться, почему не отомстили?

А.Уминский

— Ну, как-то они видимо хорошо узнали Христа, за время общения с ним. Они хотели… если помните этот момент в Гефсиманском саду, когда Петр пытается отомстить, когда он берет меч и отсекает ухо у Малха, у этого раба первосвященнического, и Христос говорит: «Вложи меч в ножны, всякий взявший меч, мечом погибнет. Или ты думаешь, что я не могу сейчас призвать себе на помощь 12 легионов ангелов, которые Меня защитят?», – и исцеляет этого человека. Этот образ того, как Христос реагирует и учит нас христиан реагировать на присутствие зла в этом мире в том числе.

В.Аверин

— На оскорбление.

А.Уминский

— И на оскорбление, в том числе, вы понимаете, и на обиду, в том числе, и даже на то, как Самого Христа на наших глазах могут эти распинатели, эти хулители, эти безбожники унижать, уничижать, понимаете, даже на это Христос дает некий ответ через Евангелие. Вообще, все, чему мы можем научиться по-настоящему, мы можем научиться через Евангелие, только в нем. Вот, если какие-то вещи, которые в нашей жизни очень хороши и справедливы, как нам кажется, правильные и по-человечески необходимы, мы в Евангелии не находим подтверждения этому, значит в этом… значит христиане так поступить не могут, другие люди могут, а христиане нет.

В.Аверин

— Вот знаете, когда мы здесь в этой студии разговариваем с Вами, или с Вашими, извините, я употреблю термин, который мне все-таки более понятен, с Вашими коллегами, о разных событиях из евангельской жизни, меня всякий раз волнует только один вопрос, насколько то, что описано в Евангелии становится практикой жизненной здесь и сейчас, сегодня людей, особенно, которые довольно активно себя позиционируют, как христиане и называют, как христиане? Потому что, ну правда невозможно об этом не говорить, и даже в этот светлый праздник. Мне последнее время очень… мне кажется в последнее время, что какие-то вещи, из Ветхого завета, становятся для людей важнее, цитаты из Ветхого завета становятся важнее, чем цитаты и дух Евангелия.

А.Уминский

— Так это всегда так было.

В.Аверин

— Как всегда?

А.Уминский

— Так, всегда!

В.Аверин

— Почему?

А.Уминский

— Ну, потому что Евангелие, оно непосильно для человека, потому что евангельское слово, Христово слово, вот это вот иго, которое Христос предлагает нам взять, о котором он говорит, что оно легко – научитесь у Меня, возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, потому что я смиренен и кроток сердцем и вы обрящете покой душам вашим – вот это вот то, что говорит Христос, абсолютно для человека невозможно.

В.Аверин

— Но в той, или иной степени…

А.Уминский

— И поэтому, Евангелие во все времена, и сейчас особенно, это нам понятно, тяготит идеологии, то есть люди, которые считают себя верующими во Христа, и исповедуют свою веру во Христа, открывают Евангелие – оно прекрасно, оно необыкновенно, оно чудесно, и постольку поскольку справится с этим нельзя человеку, нужна какая-то вещь, которая бы оправдывала мою невозможность жить по Евангелию и тогда Евангелие очень быстро превращается в любую идеологию. Вот смотрите, как этот мир, любой – западный, восточный, мир католический, протестантский, или православный, паразитируя, я бы сказал, на Евангелии, выворачивает Евангелие в идеологию. Вот, например, стало в мире в ХХ веке популярна идеология феминизма, тут же, бабах, христиане стали рукополагать женщин в священный сан, ну зачем? Потому что такова идеология мира. Стали бороться за права меньшинств – бабах, тут же какие-то христиане объявили, что и это дозволено и мы тоже будем такие браки признавать и их венчать.

А.Пичугин

— А любую идеологию можно прикрыть Евангелием?

А.Уминский

— А у нас, с восточной стороны, это всегда национальная идея, понимаете, которая, как бы должна подтверждаться нашей верой.

В.Аверин

— Но в первоисточнике то сказано, нет ни иудея, ни эллина.

А.Уминский

— Совершенно верно, а в первоисточнике этого нет, или наоборот, есть очень четкое понимание того, что грех, что не грех, что можно, а что нельзя. А вот там ни о каком патриотизме, понимаете, Евангелие не говорит, ни о какой национальной идее Евангелие не говорит.

В.Аверин

— Есть, например, эпизод, очень яркий, об оскорблении чувств верующих, вот очень яркий эпизод. В чем собственно, обвиняется Христос в частности. И тогда люди обращаются в генеральную прокуратуру, пишут письмо губернатору, ну к Понтию Пилату обращаются, книжники, фарисеи, они себя ведут подобным образом. А сегодня мы наблюдаем, как люди, которые говорят, что они православные христиане, поступают вот точно, как книжники и фарисеи и обращаются за…

А.Пичугин

—

А.Уминский

— Давайте мы сейчас тоже не будем сразу всех подряд называть этими… потому что люди разные, и люди по-разному реагируют, в том числе и на оскорбления. Просто, когда мы говорим о защите чувств верующих, она не должна быть похожа на нападение. Потому что у нас когда речь идет о защите, почему она сразу становится такой…

В.Аверин

— Лучшая защита – это нападение.

А.Уминский

— Да, лучшая защита становится нападением, когда мы говорим о защите, наверное, существуют определенные формы защиты и чувств, и достоинства, и так далее, и тому подобное. Но…

В.Аверин

— Я Вас поэтому и спросил, а почему же не отомстили то?

А.Уминский

— Потому что Евангелие не учит мстить.

В.Аверин

— Потому что в сегодняшней логике отомстить каким-то образом – это правильно.

А.Уминский

— Я еще раз хочу сказать, Евангелие с тем посылом любви, всепрощения, молитве о врагах, ведь мы как говорим… ведь это же Христос говорит своих врагов надо прощаться, молиться за врагов ваших, любить врагов ваших, а вот когда дело касается Того, Кого…

В.Аверин

— Не ваших…

А.Уминский

— Да, не ваших, а Христа, если, то уже все, тут ни о какой любви речи нет, тогда надо брать в руки Калашникова и тогда уже можно по полной программе всех мочить. Но с другой стороны, когда мы…

А.Пичугин

— И при этом по вечерам читая: «Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи Человеколюбче»

В.Аверин

— При этом, да, действительно, вложи меч в ножны.

А.Уминский

— Но с другой стороны, мы смотрим на распинающих Христа – это чьи были враги? Враги отечества были? Потому что римляне были врагами отечества. Они были врагами Христа? Они были врагами Христа!

В.Аверин

— Простите, а кто их попросил?

А.Уминский

— Не важно.

В.Аверин

— Как это?

А.Уминский

— Я хочу договорить просто фразу до конца. Они были врагами Христа? Да. Они были личными врагами Христа? Нет! Потому что у Христа, у Бога, человек не может быть ему врагом, понимаете? Поэтому тут то как раз все объясняется, когда мы любим повторять вот эту фразу святителя Филарета, там: «Люби врагов своих, бей врагов отечества и гнушайся врагами Христа», – так вот, оказывается, что все те, которые распинали Христа, они были врагами отечества и врагами Христа, но не личными врагами Христа, потому что Сам Христос этих людей любил. И говорил: «Прости, Отче, они не ведают, что творят». И поэтому Евангелие нам показывает, что все ровно наоборот, и поэтому эти люди Христом прощены, Он просил о их прощении. И показывает нам пример отношения к врагам, к этим врагам, к Его врагам, к врагам отечества этого, как относиться, в том числе и по-евангельски, но это очень тяжело. Когда у Христа спрашивают: «Господи, – апостолы, – да кто же может спастись?», – Он говорит: «Человеком это невозможно», – людям невозможно по Евангелию жить, но, у Бога все возможно и тот, кто рискнул, так поступить, кто не испугался за Христом пойти, кто не испугался вот так вот оказаться в положении не сильного и могущественного, и добивающегося всего, а вот так услышать Христа, тот оказался в конечном итоге со Христом, значит победил. Но это очень трудно.

А.Пичугин

— То есть, резюмируя, отец Алексей, можно ли сказать, что ни какая религия, не важно – христианство, ислам, иудаизм – она не может возноситься на уровень государства и быть обращена к массам, она любая, ну хорошо, скажем авраамическая религия, она сугубо персонифицирована, то есть Евангелие, оно направлено к отдельному человеку.

А.Уминский

— Ну, к каждому.

А.Пичугин

— К вам, к нам, ко мне.

А.Уминский

— Ко всем и каждому.

А.Пичугин

— Но ни в коем случае, не к толпе.

А.Уминский

— В том числе к большому количеству людей, потому что апостолы проповедовали среди масс, понимаете?

А.Пичугин

— Да, ну вот стоит 200 человек, и вот эта благая весть, она направлена к каждому из них, но не ко всем сразу.

А.Уминский

— Это очень сложно как-то мне дифференцировать.

В.Аверин

— Да, мне тоже.

А.Уминский

— Потому что, когда я обращаюсь на проповеди, скажем, в храме, к людям, которые приходят, я обращаюсь и ко всему приходу своему, и к каждому конкретно, и конечно же еще к самому себе.

В.Аверин

— Каждое обращение…

А.Уминский

— Понимаете, здесь нельзя как-то разделить, нет, это только для… такой штучный товар, только для каких-то отдельных людей, для избранных.

А.Пичугин

— Нет, не для избранных, а для каждого, но никогда это все, вот какая-то, знаете, такая масса, которая идет все сокрушает на своем пути и при этом держит хоругви, знамена…

А.Уминский

— Нет, сокрушать на своем пути никого не надо, и ничего не надо. И можно, конечно, понимаете, манипулировать толпой легко – достучаться до сердца каждого, очень тяжело. Поэтому я и говорю, что в общем во все времена, всякое религиозное сознание тяготело к идеологизации, и оно и сейчас тяготеет. Потому что идеология – это очень понятно, просто, объяснимо и общепринято. А когда ты с Евангелием встречаешься, и лично с Богом, то тогда тебе приходится делать, выбор, во-первых, самому лично для себя, и ни на кого не обращая внимание и часто идти против мнения большинства, потому что Евангелие, оно, конечно, вот Вы в этом правы, конечно, требует от человека личного…

В.Аверин

— Участия.

А.Уминский

— Участия и личного выбора. Я отвечаю за свои поступки, за свои слова, я не могу нести коллективную ответственность, даже если все считают, что это добро.

В.Аверин

— И соответственно, если я за этот день, или последующие дни, абсолютно уверен в том, что Христос Воскрес, тогда я имею право говорить: «Христос Воскресе», а если по каким-то причинам, я понимаю, что так принято, то лучше уж тогда молчать.

А.Уминский

— Опять-таки, за других сказать не могу. Но я не могу молчать, потому что для меня – это самое главное в моей жизни – Христос Воскрес – Воистину Воскрес. И это… вот если этого нет, то я вообще не понимаю, зачем мне жить.

А.Пичугин

— Отец Алексей, хотел у Вас спросить еще вот о чем, Вас часто называют сторонником, так скажем, литургического возрождения, вот у нас прошла Пасхальная служба, как Вы считаете, тем более, что не так давно у нас в церкви обсуждался и принимался документ об участии верующих в таинстве евхаристии, каждый ли пришедший на Пасху в храм человек, может причаститься, если уж он достоял до момента выноса чаши?

А.Уминский

— Если этот человек пришел для того, чтобы причаститься и понимает, и знает, что это такое, если человек готовился, конечно да.

А.Пичугин

— А если, он случайно зашел в храм? Ну вот он оказался здесь, значит, может быть не просто так?

А.Уминский

— Случайно, нет. Если человек зашел случайно и он не понимает, о чем идет речь, и вообще не понимает, что такое причастие, и не понимает, как к этому относиться – нет, конечно. При том при всем, что я сторонник литургического возрождения, я не сторонник бездумного отношения к Святым Тайнам, апостол очень строго говорит о том, что тот, кто ест хлеб Божественный и пьет чашу, не рассуждая, может быть повинен телу и крови Христовой.

А.Пичугин

— Но Пасха же, придите все постившиеся и не постившиеся.

А.Уминский

— Пожалуйста, но это наша беда, что у нас на Пасху к нам приходят люди, которые… не постившегося я могу причастить, понимаете, не постившегося, но понимающего, что человек приходит к Богу и приходит со страхом и трепетом, вы понимаете? И приходит с сокрушением сердечным. Вопрос не в посте, вопрос в том, что как человек к Богу относится, вот и все. И поэтому, вопрос только в этом. Понятно, постящиеся и не постящиеся, грешные и святые, все вкусите пир веры, если вы идете ко Христу. А если вы просто пришли и вокруг вас что-то происходит, и что-то такое непонятное…

В.Аверин

— И все встали в очередь.

А.Уминский

— И все встали в очередь, а я на всякий случай тоже пойду, я всю службу отстоял, может и мне чего-то там дадут, а что дадут? Нет я против такого, поэтому я в общем, когда у нас на Пасху все причащаются, обычно как-то у меня срабатывает какая-то такая внутренняя интуиция священническая, если я вижу человека, который, ну, во-первых, мне видно, человек он вообще понимает… я всегда спрошу: «Скажите, пожалуйста, вы зачем здесь стоите, вы что хотели?», – он говорит: «Не знаю» – «Вы к причастию готовились?» – «Нет», – тогда я говорю: «Извините, пожалуйста, вы не можете причащаться даже на Пасху».

В.Аверин

— Это программа «Светлый воскресный вечер», у нас сегодня в студии протоиерей Алексей Уминский, настоятель московского храма Живоначальной Троицы в Хохлах и мы вернемся в студию буквально через несколько секунд.

А.Пичугин

—

А.Уминский

—

В.Аверин

— Вы слушаете программу «Светлый вечер», в студии журналист Алексей Пичугин и Владимир Аверин и сегодня в гостях протоиерей Алексей Уминский, настоятель московского храма Живоначальной Троицы в Хохлах. Говорим мы о Пасхе, но в очень широком контексте, как выяснилось, говорим, потому что действительно, это событие, которое должно быть пережито. Если позволите, одна такая маленькая иллюстрация из моей жизни, опять тоже тех, кто слушает постоянно нашу программу, не надо убеждать в том, что я, наверное, к сожалению, теперь я уже по прошествии некоторого времени работы в этой студии, могу сказать, к сожалению я не могу себя причислить к воцерковленным людям, но был у меня эпизод 15 лет назад это было, я оказался в Марокко. В замечательной арабской стране, совершенно один, фактически оказался, месяц мне там предстояло быть и так получилось, что где-то примерно на второй неделе моего пребывания в Марокко, когда я уже собственно успокоился по поводу красот и экзотики и ощутил вот это свое тотальное одиночество, случилось пасхальное воскресенье. И в Танжере есть только один христианский храм – это огромный испанский собор, который там давно существует. И, не знаю, вот я туда поехал, со всем не ко Христу, не осознанно, но это было, наверное, это единственное место, где я мог быть, ну хотя бы отчасти с какими-то людьми единокровными, потому что я к тому времени столкнулся с некоторым количеством неприятностей уже, и, наверное, вот тогда впервые в жизни, я всю службу, правда католическую, я подчеркиваю, всю службу католическую я там просидел, скорее, чем простоял, конечно. И когда все пошли присутствующие, вот эта вот христианская община, католическая община Танжера, они пошли к причастию, вот со мной правда что-то такое невозможное происходило, я помню, вот эти метания. Я имею право – я не имею права. И у меня не было сил уйти из этого храма, и у меня не было, в общем, права и решимости, встать в эту очередь. Я метался до последнего момента, и когда уже прошли все, это знаете, как… меня накрывало перед пьетой Микеланджело, как меня накрывало совершенно невозможной волной эмоциональной, прежде всего, перед Сикстинской Мадонной, я понимал, что я не могу уйти без этого, без вот этой облатки, вот не могу я уйти без этой облатки. Вот, это к вопросу о том, к чему идет… я не готовился совсем, я знать не знал вообще пост, там не пост, но вот в этот момент, и совсем не в православном храме, со мной случилось, вот когда, я не мог уйти оттуда без этой облатки

А.Пичугин

— Вот как раз то, о чем я пытался спросить, наверное, спасибо большое за уточнение.

А.Уминский

— Я понял, я могу, я не знаю, как это комментировать, потому что есть вещи, которые связаны со мной, как со священником и связаны с таинственным переживанием человека, который находится в храме и каким-то образом Богом озарен. И я думаю, что если кто-то получает от Бога какое-то внутреннее какое-то такое вот знание, понимание, когда Господь, может быть его как раз в этот момент подталкивает к причастию, я могу этого не знать, вы понимаете? То это такая таинственная вещь, которая с этим человеком может случиться, и я и не узнаю. Он придет, подойдет причастится, и я даже не узнаю, потому что его привел сам Господь. Но, когда вы спрашиваете меня о моем отношении к том, готов ли я причащать на Пасху всех без разбора, я хочу сказать: нет, конечно. Потому что для меня, ну как для священника в том числе, это не потому, что я должен как, я не знаю, цербер, там гавкать на всех – сели правила вычитали, или там сели исповедоваться, да нет, не в этом дело. Но я просто для себя переживаю это таинство очень серьезно и глубоко и для меня понятно, что не… ну как бы сказать… Я, вы знаете, знаю такие вещи, когда люди, ну и видел, к сожалению, в юности своей, вот идет тогда, я алтарничал в свое время в храме, какого-то мужика жена затащила в храм, вот причащайся-причащайся. Затащила и он идет, его допустили, он идет к причастию, ему священник дает ложицу со Святым телом и кровью, он принимает и выплевывает.

В.Аверин

— Да вы что?

А.Пичугин

— Бывает и такое?

А.Уминский

— Ну а что, конечно.

А.Пичугин

— А зачем тогда он идет?

А.Уминский

— Ну вот его уговорили, его заставили. Когда я вспоминаю такие вещи, у меня все переворачивается. И, поэтому, когда человек идет к причастию, вообще не понимая, для чего, зачем. То же самое в тех же католических храмах, так часто бывает, что люди идут причащаться, хотя у них и культура другая, и понимание другое. Но вот пришли они на воскресную мессу, уже по давней традиции, с детства, ходят на воскресную мессу. И вот, им там священник дает в руки, кому-то дает в рот, а кому-то в руки. Они в руки принимают и потом они кладут это между страничками молитвословчика и уходят. И потом после мессы служители открывают и видят, что там в некоторых местах Тело Христово, которое люди не приняли. Пришли за ним и не приняли, поэтому, есть разные вещи. Что касается каких-то таинственных вещей, которые происходят с человеком, с его сердцем, с его верой в тот момент, когда он пришел на Пасху и вдруг что-то для себя осознал и его какой-то неведомой силой потянуло к причастию и Господь сподобил его принять святые тайны – это может остаться без моего внимания. Потому что, если Господь захочет, чтобы человек причастился, он причастится, и я здесь никто. Но когда я вижу, и переживаю, и опять-таки, своей священнической интуицией чувствую, что человек, подходящий к причастию, может быть уже выпил вина, и покурил сигарет, и ему в общем совершенно все равно, ему просто весело и радостно, потому что веселится и ликует весь народ, понимаете? Ну, хорошо, радуйся, веселись, я тебе просфору дам, я тебя обниму, я тебя обласкаю, но причастия пока я тебе дать не могу. Я могу тебе сказать, как тебе приготовиться к причастию. Это все-таки то, что говорит о нашей встрече с Богом. Господь – это и радость, и огонь, и свет, который просвещает, ну вот как об этом сказал Исаак Сирин, что это любовь Христова – это та же самая любовь, которая просвещает праведников в раю и опаляет грешников в аду. Это все любовь Христова. Для кого-то она огонь опаляющий, а для кого-то свет неизреченный. Поэтому надо все таки как-то, хоть какое-то благоговение, хоть какое-то понимание, что я ко Христу иду, и что это встреча с Ним, а не просто батюшка что-то в ложечке мне даст.

В.Аверин

— А вот еще такой момент…

А.Уминский

— Вы же понимали, когда шли, что это причастие.

В.Аверин

— Да, но понимаете…

А.Уминский

— Вот и все, больше мне… Вы понимали, что это причастие.

В.Аверин

— Более того, вышедший из этого храма, я, в общем, практически через час оказался в тюрьме. Так получилось, напоролся на местного полицейского, который хотел взятку, а я не мог ему дать взятку, ну не мог я ему дать взятку, в итоге он меня посадил, но это не важно, что там было дальше. Но, смотрите, я думаю, что для кого-то это тоже вопрос, люди много ездят, много путешествуют, по разным делам оказываются за пределами, в том числе исторической родины и очень может быть, что на Пасху кто-то оказался там, где нет православного храма. Вот в этой ситуации, человеку православному, можно ли, должно ли, пойти в храм христианский, но иной конфессии, и там, в том числе и причащаться, или службу там отстоять?

А.Уминский

— Конечно причащаться нет. Потому что у нас нет евхаристического общения, у нас нет молитвенного глубокого единства, единства веры, а значит и единства в любви с западной церковью, с которой мы находимся вот уже почти тысячу лет в состоянии схизмы, раскола, и в этом смысле, конечно, это горько признать о том, что мы христиане разделены, но это факт. И мы должны, как послушные чада своей церкви, принять это со смирением, и мы не имеем права, мы не можем участвовать в евхаристии неправославных церквей.

А.Пичугин

— У нас еще и Пасха с ними не всегда совпадает.

А.Уминский

— Ну и Пасха тоже не всегда совпадает, но тем не менее, я хочу сказать, что когда человек оказывается все-таки в таком месте, где для него слово даже само храм очень важно, где он видит изображение креста Господня, где есть все-таки молитва Христу, хоть какая-то, то присутствие, само присутствие в этом храме, может человека утешить, может человека как-то поддержать, потому что уж совсем горько сидеть одному в квартире, или в гостиничном номере, когда ты знаешь, что весь мир молится, или твои собраться. Поэтому, я бы пошел, что касается меня, я бы скорее пошел в какой-нибудь ближайший храм, просто подышать этим воздухом, просто посидеть вместе с четками в руках, с открытым Евангелием там, но среди изображений Христа и Божьей матери, среди знаков Его смерти и воскресения, вот так вот. Но это опять-таки не могу сказать, что всем надо поступать так же. Я бы, наверное, так бы поступил.

В.Аверин

— Вы говорили о том, что в течение Страстной седмицы, христиане не просто вспоминают, а сопроживают события, которые свершились и завершились, собственно, Пасхальным воскресеньем, но вот это я понимаю, очень хорошо. А дальше есть Пасха и есть следующая неделя и она ведь тоже наполнена событиями, описанными, собственно, и здесь, надо ли их проживать, или, ну действительно, веселится и ликует весь народ? Ликуем и веселимся.

А.Уминский

— Конечно, а что значит веселиться и ликовать? Ликовать и веселиться – это же не значит… вот я говорю, не надо сравнивать Пасху с новым годом, когда салатики, понимаете, фейерверки, чок-чок, и поехало. Нет, именно проживать, именно каждый день переживать, каждый день светлой недели переживать, как радость, как мироносицы у гроба, как апостолы, как Лука и Клеопа по пути в Эммаус, не горело ли сердце наше. Представляете, вот какие слова – горение сердца.

В.Аверин

— Может быть надо напомнить? Потому что, понимаете, опять же я, человек где-то что-то слышащий, по поводу событий Страстной недели я знаю, я просто знаю, потому что это еще и образы изобразительного искусства мирового, и вот я знаю, а поводу событий, опять же, происходящих следующую неделю, я плохо знаю, может быть таких как я есть.

А.Уминский

— Дело в том, что там событийно – это все одно и то же событие. Христос Воскрес и эта Христова весть, она начинает достигать, она идет, как волнами. Она сначала достигает до мироносиц, потом она достигает до Петра и Иоанна, которые бегут ко гробу и видят пелены лежащие, потом достигает Луки и Клеопа, потом она идет дальше, апостолы встречаются со Христом уже довольно часто, Он является им. Это все уверение, вы понимаете, это вещь очень важная, слово уверение. Уверение – это ведь не только знание о событие, это не только встреча праздника. Уверение – это глубокое врастание в тебя Пасхи Христовой, вот она в тебя вросла и уже ты с ней живешь, ты с ней сроднился, она корни в тебя пустила. Вы понимаете, что происходит с нами, с грешными несчастными христианами. Проходит Светлая неделя и все, и пустота. Мы целых семь недель постились, мы старались, и молились, и причащались, и исповедовались, на все службы ходили, и вдруг пшик, сгорает первая неделя, Светлая неделя после Пасхи, и в тебе уже чего-то не хватает, ты уже пуст, и тебе уже тяжело молиться, и тебе уже тяжело в храм ходить, и тебе уже какие-то вещи делать как-то очень… ощущение, что действительно, какой-то фейерверк прошел и ничего. Это значит, что вот этого врастания все-таки не произошло, и вот это вот врастание в Пасху, вот это бережливое отношение к радости, бережливое такое, знаете, может быть немножко такое, ну такое, как у скупца, радость получил, но ты ее храни, ты вот так радуйся и молись. Апостол как говорит – всегда радуйтесь и непрестанно молитесь, о всем благодарите. Вот это удивительные вещи, они как подвиг, понимаете. Это врастание в Пасху, уверение внутреннее того, что Пасха так должна в тебе жить, что ты должен с ней как-то сродниться и потом не отпускай ее, и она тебя не отпустит. Ну вот получилось же у Серафима Саровского.

В.Аверин

— А у нас в студии протоиерей Алексей Уминский, настоятель московского храма Живоначальной Троицы в Хохлах, мы говорим о Пасхе в самом широком контексте, задаем свои вопросы, может быть, вызывающие раздражение в слушателях.

А.Уминский

— Может быть.

В.Аверин

— А кстати, из того, что сегодня прозвучало, в Вас раздражение что-то вызвало?

А.Пичугин

— Нет.

В.Аверин

— Нет, а отсюда вопрос, может… любой ли вопрос может быть задан относительно Христа, любой ли вопрос может быть задан относительно событий, происходивших, происходящих?

А.Уминский

— Ну, если этот вопрос жизненно важен для человека, то любой.

В.Аверин

— Не праздный просто вопрос?

А.Уминский

— Да.

В.Аверин

— Просто не праздный. Сейчас вы так ответственность возложили очень, что на меня, что на Алексея Пичугина, чтобы не прозвучало никакого праздного вопроса. Во всех этих событиях, помимо собственно Христа задействовано довольно большое количество людей. Есть Его мать, есть Дева Мария, есть жены мироносицы, есть апостолы, есть, ну вот опять же, если вспоминать события предшествующей недели, и есть те, кто помог крест нести, и есть тот, кто стягал, и кто терновый венец водружал, и тот воин, который пытался, насколько уж мог помочь, хоть как-то губкой промокнуть, ну вот… очень разные модели поведения описаны в очень сжатой форме в Евангелии, и человечество, что на иконах, собственно, человечество, что в мировом изобразительном искусстве, в очень разных характерах и отношениях предстает. И для меня, при посещении, что музеев, что храмов разнообразных, чрезвычайно любопытно разглядывание лиц, скорее, ну в западном искусстве это в большей степени психологический аспект есть, и не крамола ли это. И не крамола ли это, когда на одном холсте рядом с Христом есть, ну такие рожи.

А.Уминский

— Нет, Володь, это не крамола. Я понимаю, да, Вы имеете в виду Босховское «Несение креста».

В.Аверин

— Например, да.

А.Уминский

— Нет, Володь, это не крамола, это дело в том, что Евангелие, оно изображает каждого из нас. В Евангелии каждый человек может найти себя, и в Петре, и в Марии Магдалине, и в Иуде, к сожалению…

В.Аверин

— И не раз.

А.Уминский

— Вы понимаете, так, как я уже сказал, в апостоле Луке, который сказал: «Не сердце ли наше горело в нас», – понимаете, Евангелие ведь о каждом из нас.

А.Пичугин

— А не поэтому ли оно настолько неисполнимо?

А.Уминский

— Именно может быть и поэтому, оно потому что еще и о Христе и о том, как мы оказывается, через Евангелие можем быть на Него похожими. Мы сначала вдруг замечаем за собой, что мы похожи на кого-то из тех, кто Его окружает, в какой-то момент мы вдруг чувствуем, что это я эта женщина кровоточивая, которая коснулась Христа, это мне сейчас Он ответил в какой-то глубокой такой молитве, кто прикоснулся ко мне. В какой-то момент мы встречаем это в другом образе кого-то из апостолов, когда вот например, в Петре кто-то может из нас себя узнать, когда вдруг слышит этот голос: «Иди ко Мне по воде», и в какой-то момент человек решается и делает этот шаг. И в какой-то момент человек переживает Евангелие через каждого, встречающегося персонажа, и вдруг узнает себя и тут, и тут, и тут, с горечью узнает когда-то, с радостью узнает когда-то. А потом вдруг оказывается, что в нем есть что-то такое, что сделало его похожим на самого Христа. И вот это самое-самое невероятное, что есть в Евангелии, когда Христос говорит нам, что давайте ка, будьте такими, как Мой Отец Небесный, будьте такими, как Я, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. И вдруг через это человек непостижимым образом для себя вдруг ощущает в себе возможность, не ответить ударом на удар, вы понимаете? Подставить в какой-то момент другую щеку, молиться за своих врагов.

В.Аверин

— Хотя бы не забросать камнями.

А.Уминский

— И вдруг любить, как Силуан Афонский, вдруг, об этом все время говорил, что все, что отличает христианина он любого другого человека – это только одно, христианин может любить врагов.

А.Пичугин

— Или просто любить.

А.Уминский

— А это дальше идет. Просто любить невозможно, потому что, когда я люблю кого-то и не люблю кого-то – это любовь?

А.Пичугин

— Ну согласен, да, согласен.

А.Уминский

— Вы понимаете, то же самое с честностью. Честность – это когда я все время честный, или когда я честен время от времени? Вот так с любовью то же самое, кого-то любить, кого-то не любить, Евангелие не дает такой возможности. Евангелие вообще о любви, вот Христос, он любит тех, кто в аду?

А.Пичугин

— Да.

А.Уминский

— Конечно, вы понимаете…

А.Пичугин

— Иначе он туда бы не снизошел

А.Уминский

— Мы это и празднуем сегодня Пасху, что Христос любит тех, кто в аду, потому что иначе бы он туда не пошел, понимаете? Вот она любовь, у нее нет предела, она доходит до глубин ада, она не останавливается ни перед чем. Вот Евангелие, поэтому то оно и непосильно, что оно вдруг человека ставит в такое невозможное положение, что он это должен испытать, а как это? А вот когда он переживает Евангелие и вдруг себя в нем находит, и вдруг понимает, что Евангелие, это не книга про кого-то, а книга про тебя.

В.Аверин

— Вот с этим вот может быть самое сложное, потому что про кого-то да, да Бог, да воскрес, да вознесся… что я могу воскреснуть, нет. И вот здесь, я не знаю, может быть не только у меня, вот правда, камень преткновения, а я нет. И вот когда идет обращение ко мне, я знаю людей, которые совершенно убеждены, что надо и потом их тела восстанут и еще что-то. Вот тут у меня просто перекрывает.

А.Уминский

— А я об этом вообще не думаю, я думаю только об одном, что умереть не могу. Я представить себя мертвым не могу. То, что я буду жить вечно, я в этом совершенно не сомневаюсь, потому что я… потому что знаю, что такое жизнь. Что такое смерть, я могу видеть только на примере других, понимаете? И видеть эту смерть, я ее не могу, я не могу ее ощутить. Я сталкивался со смертью мне очень близких, самых преблизких людей, друзей в том числе, и вот только-только мы с ним моим другом недавним беседовали, и вдруг его уже нет, и вдруг он лежит во гробе, и я не могу верить, что его нет, он жив. Для меня вот эта смерть, которую я даже вижу, ощущаю, я не могу ее… в нее я поверить не могу. Во Христа и в жизнь вечную я верю, а в смерть нет.

В.Аверин

— Я сейчас вот сижу последние несколько минут, я судорожно думаю про то, что пасхальная программа, мы выходим все равно так или иначе на финал, вот финалом разговора о Пасхе что должно быть. Про зачин понимаю, ну это драматургически, про какие-то вещи… Что должно быть финалом разговора про Пасху?

А.Уминский

— Володя и Алексей, это вообще-то, вы должны, как профессиональные журналисты, а я не должен для вас финалов придумывать.

В.Аверин

— Нет, конечно.

А.Пичугин

— Но Вы выходите на Пасху на амвон, начинаете говорить проповедь.

А.Уминский

— А я не говорю проповедь на Пасху, я не могу на Пасху ничего нового сказать, потому что, что я могу еще нового добавить к тому, что сказал Иоанн Златоуст.

В.Аверин

—

А.Пичугин

— А я в интернете читал Вашу пасхальную проповедь.

А.Уминский

— Это потом уже вечером в понедельник, в воскресенье вечером, я могу сказать краткое слово, или в Фомино воскресенье, потом уже, но на саму Пасху, я могу только повторять эти слова «Христос Воскресе», – потому что, ну да, нет другой проповеди в этот день, что я еще могу добавить? Добавить могу только маленькую традицию, которая в нашем храме появилась, последние несколько лет, причем это традиция Троице-Сергиевой лавры, во время христосования бросать прихожанам пасхальные яйца.

В.Аверин

— Как?

А.Уминский

— Вот так вот, и у нас это настолько завелось уже, как традиция, мы собираем эти большие корзины и обстреливаем приход…

А.Пичугин

— Это в какой момент происходит?

А.Уминский

— Когда поются стихиры пасхальные, когда поются: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», – и когда мы выходим, все священники, алтарники на амвон и друг друга обымем и в этот момент мы начинаем все христосоваться, начинаем друг друга целовать, и весь приход начинает христосоваться и в этот момент выносятся большие корзины с яйцами и я начинаю… Дети, конечно, они впереди, каждый старается… Кому-то достается даже в лоб этим яйцом, я прошу прощения у своих прихожан, если кому-то так досталось. А вообще в течение минут 5-6, а может и 10, мы так разбрасываем эти яйца. Как в великом ликовании, эта детскость.

В.Аверин

— А вот здесь вот, я прошу прощения…

А.Уминский

— Это, я хочу сказать, традиция Троице-Сергиевой Лавры, монашеская традиция.

А.Пичугин

— Монахи тоже могут радоваться, в конце концов.

В.Аверин

— Вот я про что, я вспомнил еще одну тему, которую я бы хотел затронуть. Обычно, про что бы мы не говорили, так или иначе, ну вот это как раз отсутствующая сегодня Таня очень любит – а чего нельзя, а вот есть правила, это можно, а этого нельзя. И все время есть какие-то ограничения, и весь пост это такие ограничения, а можно ли это, а можно ли… вот все все время спрашивают, можно или не можно. И вдруг наступает вот этот день, и вот тот пример, который Вы привели с бросанием яиц, это может быть самая яркая иллюстрация того, что на какое-то время, может быть, но вот эти ритуальные, я так скажу, запреты, вот этот главный вопрос – а чего нельзя – он снимается, потому что есть определяющее главное содержание, любовь, действительно, воскресение, Бог. А вот уже так или иначе, так ли ты себя повел, то ли ты съел, туда ли ты посмотрел, вот это все уходит на 25-й план, это правда?

А.Уминский

— Это правда, есть одна вещь, которую точно нельзя на Пасху.

В.Аверин

— Печалиться?

А.Уминский

— Нельзя не любить.

В.Аверин

— Я говорю про внешнее как раз, про внешнюю такую ритуальную сторону.

А.Уминский

— А в нашем церковном уставе, который называется Типикон, на Пасху есть такие слова: «Разрешается все» – «Разрешение на вся», – там написано.

А.Пичугин

— Даже в этом строгом Типиконе, в этой суровой книге… В этой одной из самых суровых книг написано, что разрешается все, то, наверное, действительно все.

А.Уминский

— Разрешение на вся, то есть действительно все.

В.Аверин

— А здесь и проверка на самом деле, а что себе человек разрешает, когда написано, что разрешается все. Это очень ответственный момент.

А.Уминский

— Это очень ответственный, вы знаете, это самый ответственный момент, ведь это же то же самое почти, что сказал, в свое время Августин: «Люби Бога и делай все, что хочешь», – понимаете, и поэтому это такая интересная фраза. Потому что, если я делаю все, что хочу и вдруг это сталкивается с любовью Божьей, то оказывается, если я Бога люблю, то все, что я ни захочу, оно будет соответствовать любови Божьей.

А.Пичугин

— А нравственный фильтр где-то внутри и голова для этого нужна.

А.Уминский

— У меня не будет в голове даже какой-то другой мысли, чтобы захотеть чего-то того, что Богу не понравится, но это будет моя свобода, потому что я буду делать исключительно все, что хочу, потому, что я люблю Бога.

В.Аверин

— Слушайте, но это же проверка

А.Уминский

— Это истинная проверка моей любви к Богу.

В.Аверин

— Да, тогда получается, что этот годовой цикл, он человека так или иначе ведет к тому, чтобы можно было не только – вот мы радуемся, вот мы христосуемся, вот мы значит напекли, мы наелись, мы самогонки нагнали, все радуемся. Это такая проверка на вшивость, мне первый раз в жизни в голову пришла эта мысль.

А.Уминский

— Совершенно верно, Володь, именно это и есть. И вдруг оказывается, что если ты Бога не полюбил, то что бы ты ни сделал, все будет мимо. Ты промахнулся. А если ты вдруг чему-то научился за этот пост, что бы ты ни сделал, ты сделаешь хорошо.

А.Пичугин

— Спасибо Вам огромное! Протоиерей Алексей Уминский, настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохлах вместе с нами сегодня встретил этот пасхальный вечер. Христос Воскресе!

А.Уминский

— Воистину Воскресе!