В Церкви есть все для спасения

Почему-то многие, даже не первый год приходящие в храм люди ошибочно отождествляют совершенно разные понятия — духовник и духовный отец. Такое искажение может запутать человека, сбить его с пути спасения, который и без того непрост. Вместо внимательной и сосредоточенной духовной жизни в приходской общине храма, соседствующего с его домом, человек в панике объезжает десятки близких и далеких церквей в поисках «своего духовного отца», зачастую при этом уже вообще не обращая внимания на то, как он проводит свою церковную жизнь. Правильно ли это? Можно ли жить полноценной церковной жизнью, если духовник так и не найден? Попробуем разобраться в этих вопросах.

Начну с того, что все мы должны хорошо понимать: сама Церковь обладает учительным свойством, и институт духовничества не является чем-то совершенно обязательным для жизни христианина и для спасения души. У нас есть Церковь — Богочеловеческий организм, который стоит на фундаменте Священного Писания и Священного Предания. Здесь действует Дух Святой, а священник является не только совершителем Таинств, но и воспитателем паствы, ведь старинная поговорка «Каков поп — таков и приход» говорит именно о духовничестве, но не об индивидуальном (по типу старчества), а о таком, когда сам священник своей собственной жизнью и проповедью дает образ для подражания и тем приводит людей ко Христу. Поэтому у человека, не имеющего духовного отца-старца, и в самой Церкви есть абсолютно все для спасения; специальных способов и средств, ведущих ко спасению, Церковь не предполагает.

Духовничество же имеет прежде всего отношение к монашеской жизни и пришло в русский церковный менталитет благодаря развитию монашества именно в XIX веке, когда у нас появились старцы. В более древние времена в понятие «духовничество» вкладывался несколько иной смысл, поэтому для русского христианства это вещь не новая, но обновленная. Ранее духовников имели лишь князья и, как сейчас говорят, «правящая элита», а для простого народа духовная жизнь была приходской и предполагала, что приходские священники и должны быть духовными учителями. Поэтому люди не были озабочены поиском или выбором духовника.

Вместе с тем, институт духовничества — совершенно естественное явление в жизни Церкви, потому что во все времена были люди, обладающие особым духовным опытом, а кроме этого и талантом передать его другим, чему-то их научить. Подобные отношения — «духовник — духовное чадо» — возникали прежде всего в монастырской среде как в некой закрытой общине, настроенной исключительно на движение ко Христу. «Профессия» этих людей такая — идти ко спасению, ничего другого у них нет.

Ведь что такое монашество в первые века? — Некий человек, всецело желая следовать за Христом, проходил очень долгий— многолетний и зачастую непростой— духовный путь, возрастая постепенно в великую меру, но при этом сам он не стремился явить свой опыт миру в качестве примера для подражания. Однако со временем вокруг него естественным образом собирались единомысленники, ученики, которые имели горячее желание учиться непосредственно у него. Они видели, как живет этот человек, могли его спрашивать и одновременно рассказывать ему о себе, чтобы его духовный опыт, как некое мерило, выправлял и их духовный путь. Рано или поздно к человеку такой высокой духовной жизни начинали приходить и миряне; между человеком, живущим в монастыре, и мирянами, взыскующими особенной, выделю это слово— сугубой, духовной жизни в миру, складывались индивидуальные отношения. Это и есть прообраз института духовничества, впоследствии развившегося, преобразившегося, приобретшего новые формы, которые в определенном виде дошли до нашего времени.

Причем сейчас традиции духовничества в разных автокефалиях довольно отличны друг от друга. Скажем, в балканских Церквях и в России.

У нас любой приходской священник может совершать Таинство исповеди. Это связано с огромными пространствами и небольшим количеством храмов и священников. Но по правилам, которые приведены в Требнике, правом исповедовать обладает только тот священник, который получил на это архиерейское благословение. Там же, кстати, есть текст о том, какими качествами должен обладать духовник. Здесь духовник понимается прежде всего не как индивидуальный учитель, а просто как священник, принимающий исповедь. Мы же, помимо такого смысла, вкладываем в это слово значение «духовный отец» — но по сути это отнюдь не всегда совпадающие понятия.

А вот в Греции далеко не каждый священник обладает правом исповедовать, но у них существуют именно духовники — опытные в духовной жизни священники, чаще всего монашествующие, которым и вменяется это в обязанность. К ним приезжают люди на исповедь, с ними устанавливают духовные отношения. А в приходском храме есть батюшка, который там только служит. Более того, чаще всего мы видим, что священник даже не проповедует, а только совершает Литургию, потому что для проповеди тоже существуют специально назначенные священники, которые в свою череду объезжают епархию именно в таком качестве. Это пример того, как значительно разнятся традиции Церквей. Хотя сказать, что какая-то из них лучше, нельзя, каждая имеет свои минусы: например, греческие прихожане годами могут не исповедоваться и не слышать объяснения Священного Писания и текстов служб, ведь и в греческой Церкви существует богослужебный язык, мало понятный для мирян,— он архаичен, ближе к византийскому.

В Русской Церкви священник всегда был тем, кто принимает твою исповедь, кто живет рядом и знает тебя и твою семью, кто в идеале являет себя как образец подражания Христу, хотя бывает, увы, и наоборот. На протяжении XIX века у нас формировалось особое отношение к внутреннему монашескому деланию: святитель Феофан Затворник переводит на русский «Добротолюбие» и другие святоотеческие книги, преподобный Паисий Величковский привозит с Афона опыт умно-сердечной молитвы, и она начинает распространяться в монастырях, прежде всего в Оптиной пустыни. В том же веке в монастырях зарождается русское старчество. Обители открываются уже и для мира, что становится особенным импульсом для развития русской культуры конца XIX — начала XX века. Явленный миру в лице великих преподобных — Серафима Саровского, старцев Оптиной пустыни, прежде всего Амвросия Оптинского— и воспетый классиками литературы образ старчества делается очень взыскуемым русским церковным народом. Но в ХХ веке начинаются гонения, и бремя старчества приходится принимать на себя простым священникам. Впоследствии многие из них станут для нас примерами истинного старчества в миру,— вспомним святого праведного Алексия Мечева, отца Валентина Амфитеатрова… Это образы священников, старчески окормлявших народ, причем принимали они к себе не какую-то малую часть людей, а огромное количество, и были носителями настоящего духовного опыта. Позже, однако, последствия гонений на Церковь дали о себе знать заметным оскудением: монастырей практически нет, храмов и священнослужителей мало. Но и в эти времена находились люди, несшие на себе бремя всеобщего старчества,— это архимандрит Иоанн (Крестьянкин), отец Кирилл (Павлов), отец Павел (Груздев). Их было немного, но они были настолько подлинными, что их наставление остается востребованным до сих пор. Они явили себя миру как святые в настоящем понимании святости, которая известна из житий, из опыта Церкви,

Однако в 1960-е годы, прежде всего в среде интеллигенции, происходят значительные изменения, я бы даже сказал, искажения в представлениях о духовничестве. Когда в 1991 году началась новая волна духовного возрождения: стали открываться храмы, рукополагаться священники,— появилось много людей, которые обладали правом вязать и решить грехи, но не имели при этом должного духовного опыта. И как раз в это время искусственно создавалось представление о старчестве как о необходимом условии для настоящей духовной жизни христианина. «Старчество — духовничество» стали восприниматься почти как связанные, тождественные явления. То есть священник в понятии многих людей должен был не только слушать исповедь и читать разрешительную молитву над прихожанином, но и духовно руководить им: знать помыслы, давать духовные советы на все случаи жизни. А духовное чадо якобы обязано жить у него в послушании.

Происходило это в связи с тем, что до людей стали доходить наиболее приметные эпизоды духовной жизни прошлого, и у них возникало желание строить духовную жизнь с оглядкой: а как это было раньше? Но видели они при этом не глубину духовной жизни, а просто самые яркие поверхностные явления, которые и принимались за правило. Например, вспоминали, как преподобный Амвросий Оптинский учил бабку кормить кур и т.п. Эти образы сливались воедино с какими-то мифологемами, а молодой, неопытный священник начинал и себя таким образом воспринимать: он именно так должен руководить новообразованным приходом, тем более, что и народ к подобному абсолютно готов. 

Позже «иметь своего духовника» стало чуть ли не модой. Пик этой «чуть ли не моды» пришелся на 1980–1990-е годы, когда было еще не так много храмов и верующих, а жажда духовной жизни была велика. И когда яркий, умный и горячо служащий священник появлялся, вокруг него сразу образовывалась целая группа людей, взыскующих настоящей духовной жизни. Тогда священники были в основной своей массе подавлены, не имели права проповедовать, вести приходскую жизнь, приближать к себе людей. А те немногие, кто решался на это (кто-то из них, слава Богу, жив до сих пор, и низкий им поклон за труды, которые они понесли в свое время), сразу обрастали большой общиной, с которой у них складывались особенные отношения. Эти приходы являли собой пример для подражания, некий образ того, как должны выстраиваться отношения между священником и его паствой, в каком отношении прихожанин должен быть к священнику. Тогда же появились некие искаженные штампы, схемы, по которым якобы надо было выстраивать свою жизнь с любым священником. Иной прихожанин испытывал «комплекс духовной неполноценности»: у кого-то есть такой духовный отец, как отец Владимир Воробьев, или отец Аркадий Шатов (ныне владыка Пантелеимон), или отец Димитрий Смирнов, а у него нет…

К сожалению, очень многих верующих это привело в ложное духовное состояние, потому что — не каждому из священников дано быть таким духовным руководителем, но и не каждому человеку необходимо все время искать себе духовника, подменяя свою духовную жизнь путем к некоему священнику, вместо пути ко Христу. Подобное искажение породило к концу 1990-х — началу 2000-х такое болезненное и тяжелое явление, как младостарчество, которое благодаря усилиям Святейшего Патриарха Алексия в большей степени было все-таки изжито и определено как «духовная прелесть». Постепенно стало происходить отрезвление, но, к сожалению, мне кажется, все же не до конца: поиск старчества, чудес и прозорливости идет своим чередом, совершаются автобусные туры к «старцам», и все это считается чем-то нормальным, а то и духовным.

Духовники-старцы нужны отнюдь не всем и не на каждом этапе духовной жизни. Взрослый человек, не воспитанный в религиозных традициях, который приходит в Церковь из совершенно другой культурной, общественной среды и ничего не знает о ней и ее жизни, несомненно, нуждается в руководителе, который будет на первом этапе помогать ему духовно становиться. Но при этом надо четко осознавать — дабы избежать каких-то искажений и ошибок — что начальное руководство еще не является духовным руководством, а есть учительство. И необходимо очень хорошо отличать церковную педагогику от духовничества — духовного отечества. У нас смешивают все в одну кучу, от этого и происходит подмена понятий. А нужно все называть своими именами.

И помощника на начальном пути каждый вновь входящий в храм должен искать непременно. Таким руководителем обычно становится священник, приведший этого человека в храм, проводивший над ним катехизацию, крестивший его. Когда священник читает проповедь, исповедует, дает советы, отвечает на вопросы, в том числе и бытового порядка, то это надо расценивать не как духовное руководство, а как духовное учительство. Также это могут быть и просто верующие, например, восприемники (крестные), хотя данная традиция больше относится к древней Церкви, у нас, к сожалению, этот институт практически не работает. Но вначале желательно найти общину, в которой существует как таковая церковная педагогика. То есть человек должен искать не лично кого-то вне общины, а ту общину, в которую он может войти, и в ней совершать свой духовный путь. Например, если я вижу нового человека, недавно пришедшего в храм, который на первую исповедь подошел ко мне, то буду говорить именно с ним, даже отодвинув постоянных прихожан, исповедующихся у меня давно. Потому что, пока он делает первые шаги в храме, без знания азов веры и церковной жизни ему будет сложно понять жизнь общины и других прихожан; его надо поддержать, найти с ним общий язык, ответить на его вопросы, помочь ему на первых порах, пока он не вольется в общину и не почувствует себя со всеми равным, живущим «единым духом». Это и есть педагогика, но еще не духовничество.

Иногда у священника складываются особые, глубокие человеческие отношения с прихожанином, и эти отношения становятся со временем духовными. Тогда священник настолько уже знает и понимает человека, что в какой-то серьезной ситуации может взять на себя ответственность совета: подсказать, что именно надо или не надо ему совершить. И если человек способен услышать это, послушаться, тогда это нечто похожее на духовное руководство, но все-таки не оно — если воспринимать словосочетание «духовное руководство» в том смысле, в котором старцы руководили своими духовными чадами.

А духовный отец нужен тому, кто ищет исключительной духовной жизни, особой молитвы, особого понимания отношений человека и Бога, реального опыта богообщения, каких-то вещей, которые высказать очень непросто. Старец нужен пытающемуся найти глубинное познание себя, потому что сам этот путь уже прошел значительно дальше. И это вопрос сверхиндивидуальный, сугубо личный. Но человек не может заниматься столь высокой духовной жизнью, пока не прошел неизбежных этапов обычного христианского пути, не возрос в меру среднего христианина, а попросту — пока он не стал по-настоящему добродетельным человеком.

Но в эту меру человеку возможно возрасти и без старческого окормления. Ведь в Церкви для этого есть все: каждый день служится Божественная литургия, читается Евангелие, есть святые отцы — их жития, их труды, их опыт; есть педагогика в лице священника, руководящего приходом, которая необходимым образом подводит человека к тому, чтобы он лично научился общаться с Богом; в конце концов, у каждого есть совесть и разум, есть желание идти ко Христу и собственная молитва Богу. И только когда у человека сложились такие серьезные личные отношения со Христом, что он смог достичь Его внутреннего познания, услышал Бога, тогда можно говорить об окормлении у старца, у духовного отца, который сможет провести человека тем высоким духовным путем, по которому он уже прошел значительно дальше окормляемого.

Записала Татьяна Бышовец