3. О СТРАХЕ БОЖИЕМ

 
   Отец Алексий: Сегодня мы говорим о третьем поучении аввы Дорофея, которое называется "Поучение о страхе Божием". Часть нашей прошлой беседы мы посвятили пониманию того, что такое свобода. А теперь, беседуя о страхе Божием, мы поговорим сначала о том, что такое страх сам по себе, потому что страх Божий - это понятие, для мира сего совершено неизвестное и непонятное. Мы знаем, - и у аввы Дорофея об этом тоже упоминается, - что в Писании, в Соборном послании святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова написано: боящийся несовершен в любви и любовь изгоняет всякий страх (1 Ин 4:18) - это великие слова, и тем не менее у нас как одно из основных понятий духовной жизни, благочестия и аскетики существует такое понятие как страх Божий. Как же получается, что с одной стороны - страх Божий, а с другой - любовь Божия, которая изгоняет всякий страх? Насколько страх в принципе сопоставим с любовью, с верой, и что делает страх с человеком? 
   Когда мы начинаем говорить об этом, прежде всего задается такой вопрос: а чего боится человек? И вот, я этот вопрос адресую вам. 
   - Смерти. 
   О. А.: Смерти, да. Еще чего боится человек? 
   - Неверия. 
   - Может, кто-то смерти не боится, а инвалидности боится. 
   - Неопределенности. 
   - Одиночества. 
   - Нарушения той стабильности, которая ощущается в мире. 
   О. А.: Так, а еще чего? 
   - Самого себя боится. 
   О. А.: Самого себя? Это, может быть, как-то трудно сформулировать. Ну, а еще чего? 
   - Болезни. 
   - Обстоятельств. 
   - Жизни. 
   - Наказания. 
   - Потерь каких-то человеческих, жизненных. 
   Отец Алексий: Давайте мы сейчас остановимся, сформируем первую группу "страхов", которые относятся к тому, что мы называем страхом смерти. Действительно, когда мы говорим, что человек боится боли, боится болезни, темноты, высоты, часто человек боится еще каких-то вещей, страданий, еще чего-то - это все связанно именно со страхом смерти, потому что если бы у человека не было страха смерти, если бы смерть не стояла перед ним, рядом с ним, то он ее не отгонял бы от себя в дальний угол, не боялся бы, например, темноты. Ведь темнота - это неизвестность того, что будет дальше, что может лишить тебя этой жизни. 
   - Не все боятся! 
   Отец Алексий: Не все, но многие; маленькие дети боятся темноты, взрослые тоже боятся, особенно женщины. А многие не боятся, но боялись. Ведь все-таки стараются не по темной улице идти, а по светлой, правда? Кто-то боится болезней, кто-то боится боли, - да боли все боятся; крови мы тоже боимся, даже одного вида крови. Весь этот страх связан именно со страхом смерти. 
   Есть и еще одна группа боязней; давайте сейчас подумаем о том, чего человек боится вне страха смерти. 
   - Если обобщенно, то жизни, разных обстоятельств, потерь и т. д. 
   О. А.: Нет, нет, не так, давайте все-таки будем уточнять. 
   - Мнения других людей. 
   О. А.: Так, замечательно, мнения других людей. А вот вы сказали... 
   - Нарушения той стабильности, которая есть в жизни. 
   - Утраты каких-то ценностей. 
   О. А.: Замечательно, а еще? 
   - Недоступности чего-то. 
   О. А.: Да, если что-то недоступно, то возникает неуверенность в себе и боязнь того, что не удастся получить то, к чему человек стремится. 
   - Одиночества. 
   О. А.: Правильно, одиночество относится к этой группе страхов. Еще? 
   - Потери близких людей. 
   О. А.: Нет, об этом мы поговорим чуть попозже. Мы могли бы так и еще продолжать этот разговор, но основное произнесено. Человек кроме того, что боится боли, боится и того, как на него посмотрят в коллективе, в другом каком-то месте; он боится чужого мнения, боится быть осмеянным, униженным, обиженным. Он не уверен в себе, не уверен в своих действиях по отношению к другим - это все исходит от одного страха: страха чужого мнения. На самом деле исключительно боязнь чужого мнения вызывает и страх одиночества, и страх лишиться друга, и неуверенность в себе, и всевозможные фобии и депрессии, которые подчас бывают почти у каждого. 
   - Но материальное благосостояние - это ж не к этому? 
   О. А.: К этому. 
   - Почему? 
   О. А.: Потому что представим: человек был на одном уровне жизни, он не мог себя вообразить на другом уровне, не мог представить себе, что теперь люди будут смотреть на него не как на богатого, а как на бедного. 
   - Дело тут не в том, что не смотрят как на богатого, а в том, что бедный не сможет больше помогать своим родственникам. 
   Отец Алексий: Тогда это уже другой страх; есть и такой страх, третий страх, о котором Вы сказали, когда человек боится потерять близких людей. И следующая группа страхов связана с боязнью за близких. Человек боится лишиться, скажем, работы, потому что он обязан кормить семью. Человек боится лишиться здоровья в этом смысле, когда он думает не о себе, а о близком. Человек боится потерять своих близких, потому что им грозит опасность. К этому же типу страхов относятся другие страхи: человек боится обидеть ближнего, боится потерять любовь ближнего и его доверие - не потому что боится чужого мнения, а потому что боится лишиться радости общения - это третья группа боязней и страхов. И все это мы называем словом страх. А страх на самом деле изначально является глубоко греховным состоянием человека, - тот страх, с которым мы чаще всего встречаемся, потому что производит с человеком некоторые действия. А что с человеком делает страх? 
   - Толкает на нехорошие поступки. 
   - Владеет им. 
   Отец Алексий: Страх мешает свободе человека, страх угнетает, делает человека агрессивным. Страх заставляет человека ненавидеть других людей. Страх заставляет ребенка, который, скажем, был испуган в детстве, совершать всевозможные неблаговидные поступки, создавая из них привычки своей жизни. Например, воровство у детей младшего возраста часто случается оттого, что они напуганы; они компенсируют свой страх тем, что имеют возможность что-то украсть и тем самым как-то утвердить себя. Часто они это делают в присутствии других детей, то есть им одним воровать неинтересно, они берут для себя в свидетели кого-нибудь из других детей, чтобы как бы втягивать других в свое воровство, чтобы утвердить свою смелость в воровстве за счет того, что кто-то это увидел. Потом, конечно, другого человека тоже втягивают в воровство, чтобы тот не предал. Даже такие постыдные детские грехи, как, скажем, детское рукоблудие, тоже часто происходит оттого, что ребенок сильно напуган и таким образом компенсирует свое состояние страха и отчаяния. В общем, страх действительно убивает в человеке самые возвышенные чувства, сильно уродует его жизнь. 
   А с другой стороны мы можем поставить вопрос и по-иному: а есть ли какая-нибудь польза от страха? 
   - Без страха закон нарушался бы. 
   О. А.: Так, еще? 
   - Страх предостерегает. 
   О. А.: Да, действительно есть такое. 
   - Иногда страх может спасти от чего-то. 
   О. А.: А какой страх? Вот мы с вами сейчас рассмотрели три группы страха: страх, который называют страхом смерти, страх боязни чужого мнения и страх за кого-то. Какой страх помогает человеку? 
   - Первый, наверное. 
   Отец Алексий: Без сомнения, страх смерти - это страх предупреждающий: не суй пальцы в розетку - убьет; понятно, что лучше убояться и не совать. Действительно, этот страх двоякий. И про него можно сказать, что это совершенно естественный страх. Он присутствует в каждом человеке. Этот страх в общем совершенно нормальный, если он только в трусость не переходит. Этим страхом мы все боимся, и в этом нет ничего постыдного. 
   - Ну, а где грань между ними? 
   О. А.: Между страхом и трусостью? 
   - Да. 
   Отец Алексий: Трусость - это когда страх входит в природу человека, когда тот поражен и подавлен этим страхом. А когда он бывает подавлен этим страхом? - это и надо понять, потому что за вот этим естественным страхом встает второй страх - боязнь чужого мнения, и страх следующий - возвышенный страх, о котором я сейчас скажу. Чуть попозже я расскажу вам одну историю. 
   Второй страх, когда мы боимся чужого мнения - это страх греховный, который по своей сути - конечно, страх уязвленной человеческой гордыни. Этим страхом мы тоже все страдаем, к величайшему нашему сожалению и стыду, но он нам присущ. Он рождает человекоугодие, лицемерие; он рождает в человеке постоянную ложь, самооправдание. Страх чужого мнения лишает человека Божиих даров. Но этим страхом мы все поражены, потому что мы постоянно не являемся, а кажемся, стремимся кем-то быть. И избавление от этого страха, собственно говоря, является очень важной целью нашего воспитания. 
   Когда страх становится трусостью? - тогда, когда к страху естественному примешивается страх боязни чужого мнения; вот тогда человек и становится трусом, потому что трус - это тот, кто из страха постоянно предает другого: он в этот момент прежде всего боится только чужого мнения о себе. 
   А такие вещи, как боль, страдания могут быть преодолены, но могут быть преодолены тоже только страхом, но страхом уже третьим - благородным страхом, страхом за других, страхом, который боится не за себя. И вот как раз об этом я и хотел привести вам пример. Мне как-то довелось освящать дом одного человека, который один воспитывает своего сына. Этот человек в общем почти нецерковный, даже совсем нецерковный, - так, стихийно верующий, но через знакомых он меня попросил освятить ему дом. Я поехал к нему за город, и когда мы с ним пили чай, он стал рассказывать о том, как он воспитывает своего сына; сына он очень любит и назвал его именем, которое сам носит: Виталием. Парню уже четырнадцать лет, и он им очень гордится и очень рад, что тот не лоботрясничает, а поступил в какое-то училище. В общем, все про сына он рассказывал с величайшей любовью. 
   А потом рассказал, как они вместе пошли на конюшню, недалеко от дома. Они как-то вместе катались на лошадях, и вот пошли, чтоб еще раз покататься. И когда они зашли в конюшню, оказалось, что конюхи забыли закрыть будку со сторожевой кавказской овчаркой. А парень шел впереди, и эта кавказская овчарка сразу, как только его увидела, так и вылетела, - без лая, без визга, а просто оскалившись, зарычав, сразу к нему бросилась. Можете себе представить, что такое кавказская овчарка и что значит ее бросок на человека. И отец говорит: "Когда я увидел, что собака летит на него с огромной скоростью, я сам на эту собаку бросился с диким криком", - просто так вот, наперерез с диким криком бросился на эту собаку. И собака испугалась, - кавказская овчарка, которая и хозяина-то не признает! - она как вкопанная встала на месте, а потом, поджав хвост, влетела обратно в свою конуру. Вот пример того, как один страх побеждает другой страх, как страх за своего близкого и любимого способен совершенно изгнать и победить страх боли, страдания, смерти, болезни, - потому что понятно, что если бы эта овчарка так сильно не испугалась, она бы в отца вцепилась. Что же в этот момент дало возможность человеку победить страх? Он ведь и не думал о том, что ему надо побеждать страх; он просто забыл о себе, просто оказался способным забыть о себе. И тогда совершилась победа. Вот и оказывается, что страх способен побеждать страх. Вот - страх любви, страх благородный, страх возвышенный, который толкает человека на подвиг. Этот страх тогда способен побеждать, когда человек забывает о двух других страхах. 
   Когда человек боится чужого мнения? - Только в одном случае: когда он постоянно думает о том, какой он хороший или какой он несчастный, или какой он обиженный, или какой он талантливый, или какой он еще, - постоянно об этом помнит. И эта постоянная боязнь за себя делает человека лживым, угодливым, предающим ради этого страха все самое дорогое. Человек, который боится за себя, очень часто завидует, в нем рождается зависть: хочется, увидев человека достойного, красивого, благородного на его фоне выглядеть лучше, - значит, такого человека надо осмеять, каким-то образом унизить, потому что тогда можно самому вроде бы возвыситься. И это тоже страх, страх чужого мнения, и он рождает подлость, зависть, лицемерие, человекоугодие. Очень важно объяснить детям эти вещи, потому что между ними всегда будет соперничество; в школе есть дети-лидеры, которые привлекают к себе одних и настраивают их против других. 
   Надо ли человеку умному доказывать, что он умный? 
   - Не надо. 
   Надо ли человеку красивому доказывать, что он красивый? Не надо, правда ведь? Надо ли человеку талантливому доказывать, что он талантливый? - Значит, если человек доказывает кому-то, что он умный, красивый, талантливый, то он таковым не является. Это самое важное; это и нам самим надо себе немножко уяснить: раз это надо доказывать, значит, этого нет. Вот. А если ты таковым не являешься, то подумай: а кто ты? 
   - Я не поняла - как доказывают? 
   О. А.: Вы хотите казаться умной? 
   - Хочу. 
   О. А.: Значит... 
   - Нет, я не поняла - как доказывают? 
   Отец Алексий: Ужимками, всевозможными фразами, шутками, - всем своим поведением человек часто пытается показать: вот какой он! Какой он сильный, какой он ничего не боящийся, какой он умный, какой остроумный, понимаете? Это же не кому-то там чужому, - это нам самим свойственно! Это нам самим надо понять: если мы стараемся выглядеть в людских глазах кем-то, значит мы не таковы, значит, может быть, не стоит стараться в таком случае, если это не мы? Может быть, лучше найти в себе мужество и благородство, чтобы быть, а не казаться? Найти возможность в какой-то момент поступить так, как ты по-настоящему можешь поступить, а не искусственно, не ложно? Стремиться - да, нужно, но казаться не надо. И весь этот вот наш общий человеческий страх, человекоугодничество наше, лицемерие происходят оттого, что нам постоянно хочется быть другими, не такими, как на деле, и совершенно не замечать себя настоящего. Это часто не дает нам возможности правильно исповедоваться. 
   Чаще всего весь комплекс наших обид на ближних лежит в той области, что они не замечают, как мы стараемся казаться, и видят нас настоящими несмотря на все наши стремления, на все наши усилия все-таки показаться другими; они, "такие-сякие", "неблагодарные", видят нас такими, какие мы есть, а нам становится от этого ужасно обидно. 
   - Это больше к смирению относится? 
   Отец Алексий: Да, правильно! Это больше относится к смирению. 
   Человеку, чтобы поступить так, как он может на самом деле, нужно очень много мужества - для того, чтобы быть, а не казаться, чтобы постоянно себя заставлять не играть чужую роль: не казаться умным, не стремиться быть красивым или обаятельным, или каким угодно; у каждого своя роль в этой жизни отработана, отыграна уже до мелочей. И поэтому, чтобы вернуться к себе, нужно очень много мужества, а мужество-то как раз - это та добродетель, которая начисто отсутствует у всех у нас, тем более у наших детей, потому что та трусость, о которой я говорил, рождается из состояния, когда человек хочет казаться, а ему не верят, и поэтому он начинает добиваться желаемого эффекта всевозможными подлыми способами. И такой человек в жизни чаще всего бывает трусом и предателем. 
   - А если вернуться к себе - а в себе-то ничего хорошего и нет? 
   О. А.: Так вот в этом-то все и дело - в себе-то ничего хорошего нет! И это будет следующая наша тема, когда мы будем говорить о смиренномудрии. 
   - А поверят ему, если он будет правильным способом добиваться? 
   О. А.: А человек не будет в этот момент думать о том, поверят ему или не поверят, он будет свободен от этой мысли! В этом и заключается глубина смирения: человек не думает, поверят ему или не поверят, похвалят его или не похвалят. 
   - Нет, я имела в виду если он будет всякими способами добиваться, чтобы казаться, в этом случае ему поверят или тоже не очень? 
   Отец Алексий: По-разному. Есть такие сообщества, в которых именно это и нужно; там специально подбирают людей именно по этому принципу - чтобы умели казаться. Так что такой человек найдет общество, в котором его оценят. 
   Но вот еще одно слово о мужестве. У преподобного Антония Великого, о котором мы уже говорили и с которого мы начали изучение аскетики с нашими детьми, есть такая замечательная фраза. Он говорит, что слезы рождают страх, а страх рождает мужество, - как бы очень странная фраза, но очень глубокая. Мы сейчас говорим о страхе; я привел пример того, как страх родил мужество, - без всякого сомнения это мужество было рождено настоящим страхом. Так вот, что сейчас представляют собой наши православные подростки? Они научены начаткам добродетелей; мы их учим тому, чтобы они были целомудренными, честными, чтобы они были благоговейны на молитве, чтобы учились жить по заповедям. А потом оказывается, что как только перед ними встает какое-то более или менее серьезное искушение, они почему-то не могут его победить, почему-то тут же теряют все те добродетели, о которых мы с ними говорили, - и это потому, что их добродетели лишены мужества. Вы себе представьте, что такое целомудрие без мужества? Что такое честность без мужества? Что такое верность без мужества? - это верность до поры до времени, честность до поры до времени, целомудрие до поры до времени, потому что если добродетель существует без мужества, если мужество не подкрепляет добродетель, тогда добродетели вообще никакой нет, тогда о ней вообще и речи быть не может. А мы с вами попадаем в такую педагогическую ситуацию, когда учим добродетелям тех, кто лишен мужества, лишен основы. А та основа, которая является мужеством для добродетели - это и есть страх Божий, - этот самый страх, который рождается из того благородного страха, которым человечество тоже обладает по своему существу. Это тот страх, который заставляет человека забыть о себе, который помогает человеку стать самим собой, - тот страх Божий, который в своем наивысшем проявлении является самой любовью Божией. Потому что любовь действительно изгоняет из человека тот страх, о котором мы сейчас говорили, - страх перед другими людьми, страх перед смертью. А тот, кто этот страх из себя не изгнал, будет несовершен в любви, несовершен в добродетели. 
   - Откуда же взяться этому Божиему страху? 
   Отец Алексий: Откуда взяться этому страху? Вот тут мы и откроем поучения аввы Дорофея, которые нас этому страху немножко поучат. Авва Дорофей говорит о том, что бывает два страха - это страх начальный и страх совершенный. А вообще-то он дальше говорит, что страх Божий может быть разделен на три ступени; так многие святые Отцы пишут. Начальный страх Божий начинается с того, что человек боится мучений в вечной жизни, боится наказания в аду за свои грехи. А страх совершенный, по словам аввы Дорофея - это тот страх, когда человек боится лишиться благодати Божией, боится остаться без Бога. И тогда, говорит авва, существуют три страха: - первый - это страх раба, второй - страх наемника, а третий - страх сына. Рабский страх: человек боится того, что Господь его накажет за его грехи. Мы ошибемся, если скажем о себе, что обладаем этим страхом. Я сейчас задам вопрос: разве мы всерьез боимся больше всего, что нас Господь накажет, сейчас или потом? Реально чего мы боимся? - прежде всего, чаще всего наш самый реальный страх: а вдруг что-нибудь с нами сейчас будет, вдруг мы что-нибудь сделаем не так и что-нибудь с нами произойдет. Чаще всего так боятся дети, но и мы, взрослые так боимся: вот я сейчас согрешу, а вдруг с моими детьми что-нибудь за это будет. За детей чаще боимся, чем за себя; боимся еще того, что дров наломали в юности, понимаете, а детишкам нашим расхлебывать приходится. 
   - Но это же ближе... 
   Отец Алексий: Правильно, но в этом есть одна очень важная вещь: тот новоначальный страх Божий не боится этого страха, он принимает от Бога эти наказания с величайшей благодарностью и любовью. И поэтому прежде чем начнется страх новоначальный, страх Божий, в человеке как раз должно совершиться воспитание мужества, принятие от Бога в этой жизни скорбей и наказаний с радостью, потому что наказание - что значит по-церковнославянски? 
   - Научение. 
   Отец Алексий: Совершенно верно, научение; это наука любви, которой нас любовно учит Господь. Сыне, не пренебрегай наказанием Господним, - учит нас Священное Писание, ибо кого любит Бог, того Он и наказывает. И в этом смысле и для нас самих, и для подростков очень важно получить правильное объяснение, правильное вразумление: что такое наказание, в том числе родительское, в том числе строгость, в том числе какие-то вещи, которые происходят в конфликтном возрасте, когда родительское наказание, родительская строгость воспринимаются как попрание свобод, как повод для протеста и самоутверждения против родителей. 
   А мужество, наше человеческое мужество, самое элементарное, состоит именно в том, чтобы мы принимали от Бога эти вещи естественно, чтобы этого мы как раз не боялись, потому что если Господь в этой жизни каким-то образом открывает Себя для нас, проявляет Себя для нас - это значит, Он нас просто возвращает на определенный путь, ведет ко спасению. И тогда для нас постепенно открывается страх того, что вечная жизнь может для нас начаться так, что в ней мы встретим вместо Бога все наши ужасные грехи, нами содеянные, и эти наши временные грехи станут вечными и постоянно будут с нами, а Бога с нами не будет. И вот это страшно, и этого можно бояться. А боязнь эта приходит к человеку только после того, как он по-настоящему узнает, что Господь благ, что вообще-то есть вечная жизнь, что вечная жизнь - это реальность, доступная каждому человеку. 
   Здесь правильно поговорить всерьез о том, что такое рай, что такое ад. Можем иметь опыт этого? - можем; ведь Господь говорит нам, что Царство Небесное внутри нас. И если Господь это говорит о Царстве Небесном, то мы можем предположить, что и преисподняя может оказаться внутри человека. 
   - Но все равно это как-то отголоски, это же не в полноте. 
   О. А.: И слава Богу! Но тем не менее этих отголосков может быть в какой-то момент вполне достаточно для вразумления человека. И вот что интересно: наши дети, да и мы с вами, к сожалению, мы часто опыта ада имеем больше, чем опыта Царства Небесного, и ужасно, что вот этот опыт ада для многих стал привычным и не потрясает, - вот настолько окамененным может быть сердце человека. 
   - Как тогда можно вымолить умершего человека? Как изменить состояние его души? 
   О. А.: Раз Церковь молится за своих усопших - значит, у нее есть такая возможность, и пока не совершилось Второе пришествие и Страшный суд, у человека есть возможность к изменению. 
   - То есть изменение происходит именно там, в душе? 
   Отец Алексий: Человеческая воля до последнего определения еще находится в каком-то действии, она еще может себя каким-то образом определить. Человек может отвергать молитвы даже в аду; в этом смысле очень полезна книга Льюиса "Расторжение брака", и ее можно использовать как раз говоря с детьми о реальности вечной жизни, о реальности блаженства и вечных мук. 
   Мы обязательно поговорим с вами еще о мужестве и бесстрашии в рамках разговора о смиренномудрии, а сейчас мы уже подходим ко второму понятию. Быть наемником - это вторая степень страха Божия, а нужно еще дорасти до первоначальной, но и к этой надо подходить. Авва Дорофей объясняет, что наемником называют человека, когда он уже не боится вечных мук, но знает, что добродетели Господь награждает блаженством, награждает благодатью, и трудится для Бога ради награды духовной, ради награды Царства Небесного. Это высокая стадия святости. Об этом мы можем сказать только конспективно, потому что святые описывали свой опыт Царства Небесного, такие вещи можно найти в книге о старце Силуане, где есть некоторые его слова о состоянии души, которая восхищена блаженством. И там же он пишет о таких важных вещах, как боязнь вечных мук: держи ум во аде и не отчаивайся. 
   Третье состояние - это состояние сыновства, когда человек трудится для Бога не из-за страха мук, не ради награды, а только из-за одной любви, как сказал в одной своей молитве святитель Дмитрий Ростовский: Господи, если за все мои бесчисленные согрешения Ты пошлешь меня в ад, то и там я не перестану любить Тебя. Такое же мы встречаем у средневекового проповедника, мыслителя и мистика Мейстера Экхарта, - совершенно удивительный средневековый богослов, которого можно и полезно прочитать, хотя он и был католиком. Человек, лишенный страха мучений и страха потерять блаженство, подобен тому, о котором сказал блаженный Августин: люби Бога и делай, что хочешь. Это абсолютная, полная свобода, когда человек совершенно не рассчитывает на спасение, совершенно не боится ада, но все делает для Бога из одной своей сыновней любви. Это и есть цель христианской жизни потому, что каждому из нас Господь дал возможность называть Его Отцом, и поэтому если мы не ставим перед собой такой цели, то я не знаю, как мы спасемся. 
   Тут как раз есть возможность поразмыслить о страхе вечных мук, потому что то состояние "христианства", в котором мы в большинстве своем пребываем, не дает нам возможности называть себя сынами, хотя Господь нас таковыми считает. Но вся наша жизнь впоследствии может раскрыться как подвиг. 
   - Страх наемника - это грех? 
   О. А.: Нет, это страх человека, который испытал на себе очень глубокое духовное действие благодати Божией, хотя это еще первоначальный страх. Вспомните притчу о блудном сыне: сын возвращается и говорит: согрешил я на небо и пред тобою и уже недостоин называться твоим сыном, - и хотел сказать: прими меня хоть в число наемников твоих, а ему отец не дает договорить этой фразы; он говорит ее только в уме, а отец, когда встречает, дает сказать ему: я недостоин называться твоим сыном, но наемником его к себе брать не хочет; недостойным сыном берет, а наемником не берет. 
   - В какой степени страх зависит от характера? 
   О. А.: Может в какой-то степени зависеть, но от характера у человека может развиться и бесстрашие. А мужество и бесстрашие, я считаю, - вещи очень разные; часто бесстрашие является продолжением страха чужого мнения, потому что бесстрашный человек все время доказывает свое бесстрашие. А если его по одной щеке ударить, он другую не подставит; только мужественный на это способен. Фильмы, которые смотрят наши дети, - это фильмы о бесстрашных людях, но не о мужественных, а бесстрашие основывается на страхе показаться не таким. 
   - Как воспитывается мужество? 
   О. А.: Мужество воспитывается в семье, в Церкви и на послушании; прежде всего - как ответ на поступки. Совесть - основа для воспитания мужества; в совести кроются начатки мужества. Они заложены в словах будь верен в малом и во многом будешь верен. Мужество начинается с верности в малом, потом продолжается как действие совести в человеке и как возможность не бояться быть самим собой. А потом мужество проявляется как смирение, потому что между мужеством и смирением в какой-то момент можно поставить знак равенства или отождествить их если и не во всем, то в каких-то отдельных гранях, где мужество становится смирением, а смирение - мужеством. Хотя эти вещи сами по себе огромны и друг друга не перекрывают, но воспитывается мужество в возможности каждого человека не бояться признаться, кто он такой на самом деле, увидеть себя по-настоящему и это в себе сохранить. 
   Это связано с покаянием человека, с преодолением себя, с духовной борьбой. Каждому человеку Господь дает возможность быть мужественным, исходя из его сил, в том числе дает нам и видение наших грехов. Часто мы, когда готовимся к исповеди, перечисляем огромное количество разных грехов и записываем на бумажке много всего того, что перечислено в разных книжках про исповедь, - на всякий случай: все грехи во мне есть, значит, может быть и это, и то и се, и пятое и десятое... и всегда можно сказать: во всем грешен. А стоит ли так исповедоваться, стоит ли в принципе себя приучать к такому подходу к исповеди? Вдруг мы чего в себе не знаем? А это мы боимся, что если все грехи не напишем, то нам Господь их все и не простит, а если не простит, то как мы будем причащаться-то с грехами? Это, мне кажется, очень неправильное представление о себе самом. Трудно предположить, что человек может так исповедаться, чтобы быть достойным причаститься; нет такой возможности: Господь открывает человеку его грехи не все и не сразу, и делает это по Своей любви и мудрости, потому что если бы Он нам сразу показал, какие мы есть на самом деле, мы бы просто от отчаяния умерли, мы бы не справились с этим, у нас не хватило бы мужества с собой такими, какие мы есть, ни бороться, ни дальше жить. Поэтому Господь по Своему милосердию открывает нам наши грехи по мере нашего мужества, по мере нашей решимости, по мере нашей возможности эти грехи победить. 
   А огромное количество наших грехов, большее в миллион раз тех, которые мы о себе знаем, мы и осмыслить не можем; невозможно их осмыслить, потому что мы не можем с ними справиться, и Господь по милосердию Своему пока за них с нас не взыскивает, дает нам путь жизни для того, чтобы мы постепенно очищались. И только по мере нашего духовного возрастания, по мере укрепления нашего духовного мужества Господь открывает нам нашу бездну. Поэтому-то все святые и считали себя величайшими грешниками: у них было великое мужество видеть себя по-настоящему. И не надо заниматься такой ерундой, переписыванием, а нужно просто быть очень внимательными к своей совести и этому учить детей. 
   Иногда духовнику открывается о человеке нечто такое, что тот в себе не может видеть, но может с этим справиться. В этом и есть смысл духовного руководства: священник может помочь, взять на себя еще и труд помощи этому человеку в его борьбе с грехом. Вот в этом - его мужество. 

15.11.2001

   Отец Алексий: Прошлое наше занятие мы посвятили теме страха Божия; к сожалению, конец получился немножко скомканным, и поэтому сегодня мы продолжим эту тему, а потом перейдем к новой. 
   Напомню, что авва Дорофей, как и многие святые Отцы, разделяет страх Божий на три ступени: степень раба, степень наемника и степень сыновства. Когда мы говорим об этих степенях страха Божия, очень важно понять христианский смысл слова раб, потому что не так давно мы говорили о свободе, о том, как и где человек свободен и от чего он освобождается, а здесь говорим о состоянии раба, о состоянии страха. Это потому, что по понятию мира сего страх - это действительно состояние рабское, он порабощает человека. И не всегда взрослые, а тем более дети и подростки могут правильно понять эту первую степень, состояние раба как состояние страха. И давайте попробуем еще раз для себя определить, что значит состояние рабства как состояние страха Божия. Первая степень страха Божия - состояние раба, что это значит? 
   - Страх наказания. 
   Отец Алексий: Вот так и дети на втором занятии говорят: "Страх наказания", и это неправильно; точнее, в каком-то смысле правильно, если мы не раскроем этого понятия, а если раскроем, то увидим, что это неправильно. Дело в том, что раб действительно боится наказания от рабовладельца, и в этом смысле состояние рабьего страха - это действительно боязнь наказания. Но авва Дорофей говорит не об этом, а о страхе адских мучений; это разные понятия; наказание и адские муки - это не всегда совершенно соответствующие друг другу вещи. Да, конечно, мы воспринимаем адские муки, как наказание... 
   - Это неточный образ, просто - рабские. 
   Отец Алексий: Образ-то как раз точный. 
   - Человек боится наказаний. 
   Отец Алексий: У аввы Дорофея написано не о наказаниях, а о страхе вечных мук. А раб боится наказаний. Так вот, если мы каким-то образом определим понятие наказания или вечной муки, то все должно стать на свои места; ведь когда мы говорим о состоянии раба, то нам следует понять, что Бог не рабовладелец, это надо очень хорошо себе прояснить, выявить. А страх Божий - состояние вольное, и есть некая антиномичность понятия раба в понимании мира и понятия раба Божия: раб Божий - это свободный человек, это состояние свободы, а свободный человек уже не боится наказаний. 
   Мы в прошлый раз говорили, что когда мы боимся наказания вот в этой жизни, мы до страха Божия еще не доросли, и никакого другого наказания не знаем и не представляем. Мы боимся, что Бог накажет нас сейчас несчастьями, болезнями, смертью наших близких, крушением комфорта, чего угодно из того, что мы для себя выстраиваем. А христианин, который вошел в состояние страха раба Божия, этого не боится, потому что в состоянии раба он воспринимает это не то чтобы с радостью, но со смирением. Он терпит эти скорби, зная что они его приближают к Богу, очищают и вразумляют, научают и уберегают от грехов. А вот вечных мук он боится, потому что вечная мука - это не наказание в том смысле, в каком наказывают за проступки, вечная мука - это определение, и вот это страшно, - это состояние, это определение, и этого вечного состояния человек может бояться. Этот страх - страх свободный; страх Божий в состоянии раба - это уже страх свободы. Рабское состояние в Боге - это состояние свободного человека, потому что человек свободно принимает для себя этот выбор. 
   Мы можем немного поговорить с детьми о том, что же значит это состояние, почему его следует бояться, что же в нем ужасного и каким образом мы можем определить это состояние в самих себе, и чего мы должны бояться. Тогда мы начинаем думать о том, что такое ад, что такое вечные муки, - ведь мы об этом все же задумываемся, пытаемся для себя понять, что это за состояние такое, насколько оно действительно изобразимо, насколько представимо, насколько реальны адские муки. Учение Церкви говорит о том, что адские муки вечны, что человек в аду мучается и физически, и душевно, и духовно, то есть во всей полноте своей человеческой природы, потому что человек воскресает телесно во всей ее полноте. 
   Но как же нам почувствовать, что такое ад? - оказывается очень даже просто, потому что современная жизнь, которой мы живем, во многом свидетельствует о том, что, как писал Маяковский, Работа адова / будет сделана / и делается уже. 
   И действительно, мир, в котором мы живем, все больше и больше принимает черты этого вечного состояния, - пока еще во времени. Ад - это, как я себе представляю, осуществленное в вечности греховное состояние человека, когда человек сделал грехи и страсти своим внутренним состоянием и с этим примирился. Ему с этим хорошо, он без этого не может, и хотя это доставляет ему определенного рода мучение, но пока он в этой жизни, он умеет себя обманывать и уходить от постоянного свидетельствования о своем греховном состоянии, о своем состоянии в аду. Чем дольше человек живет, тем больше это в нем проявляется. Вот типичный пример человека, который уже живет в аду - это известный пример наркомании, и об этом в принципе имеет смысл поговорить с детьми отдельно, потому что та опасность, которая их подстерегает на каждом шагу, когда они поступят в институт или уйдут в техникумы, колледжи, или просто будут ходить на дискотеки, - мы же не можем гарантировать, что наши дети никогда не пойдут куда-нибудь. Попасть в компанию людей, которые употребляют наркотики, сейчас очень просто. Вот я пообщался с одной женщиной, которая работает в клинике с наркоманами (это такая община, где они пытаются лечить наркоманов); она очень хорошо знакома с проблемой и говорит, что в Москве уже есть наркотики на десять лет вперед, - на десять лет вперед уже все распланировано, все рождающиеся дети уже на прицеле. Люди, которые занимаются этим бизнесом, они практически захватили всё, все так называемые антинаркологические программы, которые сейчас разрабатываются, в основном подготовлены наркомафией, то есть это замкнутый страшный круг, который выкачивает деньги. 
   - А как давно началась эта подготовка? 
   Отец Алексий: Все было сделано быстро, я думаю, как только у нас все началось перестраиваться; было это и раньше, но масштабы и степень организованности - дело последнего десятилетия. 
   - Лет десять тому назад? 
   Отец Алексий: Я не знаю, когда это началось, я просто передаю ее слова о том, что ей известно: когда государство или какие-то структуры не инвестируют деньги в больницы, чтобы заниматься этими детьми, каким-то образом реабилитировать их, то этим занимается наркомафия. 
   - То есть они сначала калечат, берут деньги, а потом лечат, берут деньги? 
   Отец Алексий: Это делается, чтобы замкнуть круг, чтобы люди из этого круга никуда не выходили. А она верующая женщина, православная христианка, у них совсем маленькая общинка, где они пытаются вытаскивать этих ребят. 
   - То есть нормальные лечебницы еще существуют. 
   Отец Алексий: Их единицы, они могут заниматься там десятью человеками. 
   - А результаты у них есть? 
   Отец Алексий: Какие-то есть. 
   - Какой процент, неизвестно? 
   Отец Алексий: Не знаю, ведь на самом деле это вычислить очень трудно, потому что человек может пять лет, шесть лет держаться, а потом опять сорваться. Вопрос в том, насколько эти люди потом социально адаптируются, насколько меняют свою жизнь, но это очень сложная проблема. Но вот об этой проблеме, наверное, имеет смысл сказать детям и, может быть, пригласить в школу человека, который мог бы об этом рассказать достаточно квалифицированно, скажем, православного нарколога, чтобы рассказал, чего остерегаться. Я думаю, что это действительно важно. 
   Когда человек уже живет в аду, когда он совершенно меняется, утрачивает подобие, когда у него нет никаких ценностей в жизни - это совершенно ужасно, и ведь из этого бесконечно тяжело выйти, бесы не пускают. Христос сказал, что Царствие Божие внутрь вас есть (Лк 17:21); таким же образом внутрь человека может войти и преисподняя и остаться с ним на вечность. И боязнь навеки сочетаться с возможностью остаться без Бога со своим грехом, навеки остаться со своей ненавистью, со своей злобой, с ложью, со своей развращенностью, со своей подлостью, - вот это страшно по-настоящему, и это и есть страх Божий, а не что другое. Это и есть состояние страха, оно и должно быть таким, - состояние страха Божия. 
   - Вот раньше было сказано, что есть выбор между вечными адскими муками и - получается, что страхом Божиим как собственно аскетическим, страхом первой стадии, да? 
   Отец Алексий: Первая стадия страха Божия и есть боязнь именно вечных мук. Это и считается состояним раба, такое низшее состояние страха Божия по авве Дорофею, начальная степень страха Божия, когда человек боится вечных мук. Но что такое вечная мука? Вот мы пытаемся сейчас об этом рассуждать, и мне просто хотелось бы, чтобы все поняли, о чем идет речь. Ведь в жизни каждого человека есть собственные примеры того, что такое вечная мука: есть грехи, с которыми мы внутренне согласились, с которыми мы почти не боремся, которые мы себе прощаем, которые кажутся нам такими мелкими и совершенно незаметными, с которыми мы можем жить. Но страшно то, что это может остаться с нами навеки, что вот эти вещи могут нас страшным образом связать и не пустить к Богу. Все видели в детской книжке про Гулливера замечательную картинку: лежит огромный Гулливер на берегу страны Лилипутии, привязанный этими лилипутами тонкими-тонкими ниточками, и не может подняться, а лилипуты бегают по нему и глумятся. И наша человеческая жизнь во многом может стать такой же, когда мы, вполне, как нам кажется, порядочные, нормальные, обычные люди оказываемся навеки связанными мелкими грехами, и к Богу мы не можем войти, не можем пребывать с Ним, потому что нас не пускают эти маленькие грехи. Это тоже может стать для человека состоянием вечных мук. Человек может в какой-то момент этого испугаться и начать работать для Бога, испугавшись, что он останется с этими грехами навсегда. 
   И можно рассказать, тоже на примере, доступном для каждого человека, о том, что такое состояние наемника. Это уже не то состояние, когда человек боится вечных мук; он трудится Богу за дары, за радость, за благодать, - промежуточное состояние между высшим и низшим страхом. Что же это за состояние такое, ради которого человек может так трудиться? - на самом деле такое состояние в той или иной степени обязательно должно быть доступно каждому христианину; каждый христианин должен знать его по своему духовному опыту. Иначе трудно представить себе, что человек будет действительно любить Бога, не зная о том, что Он Благ. Ведь сказано: Вкусите и видите, яко благ Господь (Пс 33:9). И митрополит Антоний любит повторять афонскую поговорку, о том, что никто никогда не посвятит себя Богу, не отречется от мира, если не увидит на лице другого сияния Вечной Жизни. И действительно, я думаю, что каждый имеет в себе какой-то знак и некий пример, и некое свидетельство о Царстве Небесном, - и даже дети, потому что, скажем, когда мы на Пасху все вместе причащаемся и ликуем, когда мы действительно можем всех простить и всех любить хоть какое-то время, пусть и недолгое, то все-таки можно представить себе, что человек может жить в таком состоянии всегда, как преподобный Серафим Саровский, что это состояние может не оставить человека, что он может принять это состояние как норму жизни, может постоянно смотреть на мир вот так. И неужели же ради такого состояния человек не будет трудиться в Боге? 
   Такой маленький пример человек может найти сам для себя, он может сам это вспомнить, определить и понять, в каком состоянии пребывают люди, достигшие этой степени страха Божия, насколько они святы, какие они удивительные, если постоянно пребывают в Пасхальной радости (по разному, конечно, может быть, в разной степени). И можно понять, какое для них было горе, какая горечь, какое отчаяние и ужас, когда это состояние их вдруг оставляло, - вот как читаешь жития святых или жизнеописание подвижников благочестия, где описывается, как человек кого-то осудил - и вдруг Господь его оставил, и он потом десять лет прожил в затворе только ради того, чтобы Господь вернул ему благодатное состояние. Это и у аввы Дорофея было в поучениях о том, чтобы не судить ближнего. 
   Вот об этом идет речь, когда говорят о состоянии наемника, а уж о сыновстве мне просто и сказать нечего; об этом состоянии и говорить-то невозможно. Но именно оно и является целью христианства, целью жизни каждого из нас. На самом деле то, как Господь видит человека, каким Он его видит и к чему предназначает, бесконечно высоко и очень от нас далеко, с одной стороны, а с другой - очень близко, потому что оказывается доступным каждому. И нет такого человека на земле, который не вошел бы хотя бы в одно из этих состояний, и Господь не видел бы в нем совершенного Своего сына. Вот об этом стоит говорить еще и еще, приводя примеры того, что такое страх. Но я бы хотел сказать, что и этот страх, который прежде всего сопряжен со свободой, и название раб Божий очень почетны и высоки: замечательно, когда о ком-то можно сказать, что он настоящий раб Божий; это важно суметь понять. 
   - То, что называется Пасхальная радость, это о том, как касается благодать Божия? то есть это может произойти в любой момент в любом месте? 
   Отец Алексий: Да, конечно. 
   - Все ли три степени связаны со свободой? 
   Отец Алексий: Да, только свободный человек может быть рабом Божиим. 
   - А каким образом раб получает свободу? 
   Отец Алексий: Когда мы говорим об этом, мы вспоминаем апостола Павла, который говорит: вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков (см. 1 Кор 7:23), то есть вас освободили от смерти и от заклятия греха и поэтому вы свободны, не делайтесь рабами мира сего, не бойтесь его. Человек, который не освободился от страхов мира сего, не может работать Богу, он еще боится наказания, а не Бога, он еще не свободен. А Бога бояться можно только в свободе; это высокий страх любви, он и у раба страх любви, и у наемника страх любви. Но сыновний страх освобождает человека даже от мысли о воздаянии и о муках, он делает свободу человека совершенной. Человек, боящийся мук или работающий Богу за благодать, еще не совершенен в своей свободе, но тем не менее уже свободен. Люди, которые порабощены греху, Бога бояться не могут, они живут безбоязненно: грешат и не боятся Бога. И когда мы говорим Бог накажет - это ведь хорошо, потому что когда Бог наказывает, Он спасает. А есть люди, которых Бог уже не наказывает, и это страшная ситуация, потому что наказывать уже бессмысленно. Даже в Притчах Соломоновых написано: не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя; дай наставление мудрому, и он будет еще мудрее (Притч 9:8-9). 
   Если есть какие-то вопросы о страхе Божием, задайте, а потом мы перейдем к теме смиренномудрия. 
   - А блаженны нищие духом - это к первой стадии относится? 
   Отец Алексий: Я думаю, что это больше относится к следующей теме, к смиренномудрию. 
   - А разве нищий духом - это не тот, кто понял, что в нем своего ничего нет? Это же состояние раба, который ничего не имеет, в нем все Божье. 
   Отец Алексий: Нет, я думаю, что это связано прежде всего с осознанием себя в состоянии смирения, которое бесконечно связано с добродетелью: нет страха Божия без смирения, нет смирения без страха Божия. Это коренится в человеческой совести, которая обличает человека, когда он поступает неправильно, и дает ему возможность правильно себя определить. Поэтому я не думаю, что Вы сильно ошибетесь, если будете толковать это вот таким образом, но для меня представляется более очевидным, что это связано именно со смиренномудрием. 
   - Батюшка, можно сравнить вот эти три стадии страха со ступеньками, которые проходили ремесленники в Средние века: в мастерской есть мальчик на побегушках, ученик и мастер. 
   Отец Алексий: В чем-то можно, конечно. 
   - Тогда получается, что страх сыновний - это ступенька уже овладевшего мастерством? 
   Отец Алексий: Да, это совершенство святости. 
   - Предполагается что достигший этой ступеньки становится святым в православном понятии, канонизируется? 
   Отец Алексий: Человек, находящийся в состоянии раба Божия, тоже святой, это тоже мера святости человеческой. Тот, кто таким образом исправил свою жизнь - это подвижник. 
   - Ясно, и тогда получается последняя ступенька мастерства - это та, когда уже можно бесконечно совершенствоваться? 
   Отец Алексий: Тогда человек абсолютно свободен; это о нем сказано Блаженным Августином: люби Бога и делай, что хочешь. В состоянии сыновства - совершенная любовь, которая изгоняет всякий страх (см. 1 Ин 4:18). 
   - Но говорят, что один Бог свят. 
   Отец Алексий: Ну конечно, все может случиться, и ангелы тоже несовершенны, но тем не менее человек в состоянии сыновней любви - он, так сказать, в Боге совершен. Когда святые Отцы говорят о помыслах, они говорят о том, что есть какой-то момент, когда святые просят Бога дать им борьбы, послать искушений; они воюют с сатаной напрямую, и вражья сила боится, трепещет. Я думаю, что здесь можно даже немножечко снизить наши представления и подумать еще о том, что каждому человеку представляется возможность в меру его собственной жизни прикоснуться ко всем этим трем степеням. Не каждому дано быть преподобным Серафимом; не каждый достигает степени святости преподобного Силуана. Но каждому человеку Господь дает в жизни возможность прикоснуться к этим трем степеням, войти в какую-то степень, потому что в Царстве Небесном нет ни рабов, ни наемников, а только сыны и цари, потому что это Царство царей и священников. И в этом смысле каждому человеку доступна некая определенная мера сыновства. Полнота в Царстве Небесном - для всех полнота. 
   Один священник говорил со мной о том, что люди разные, живут в разных условиях, - кто-то в монастырях, кто-то у станка стоит, а кто-то родился в семье алкоголиков... И было сказано, что все разные, но полнота у всех одна; все полны. Вот, например, ведро можно наполнить до верха, оно будет полное, а можно наполнить до верха наперсток, и он тоже будет полный. В наперсток больше не вольешь, и наперсток не может претендовать на то, что он не полон: в нем есть все, что может в нем быть. В ведре больше, чем в наперстке, но наперстку от этого ущерба нет, своей неполноты он этом в смысле не ощущает. Поэтому и сыновство, и наемничество, и рабство Божие - это все полнота. И когда мы по милости Божией в Царстве Небесном, то несмотря на то, что мы все очень разные и по-разному шли к Богу, у всех обязательно будет полнота сыновства. Но кто-то до этой меры дорастет еще в жизни и реализует ее в себе, а кто-то получит ее как дар Божий в Царстве Небесном, прикоснувшись только к рабству. 
   - Все крещеные, все христиане? 
   Отец Алексий: Да, все, кто Бога любит. 
   - Получается, что даже тем, кто не доработает, даруется Царство Небесное. 
   Отец Алексий: Полноту сыновства. Если в этой жизни вы пройдете только меру наемника, а вас в этот момент суд Божий застанет, то вы не как  наемник в Царство Небесное войдете, а войдете как сын, и сыновство будет даром. 
   - То есть в этой жизни обязательно надо дойти до раба, а там уже нам будет дарована полнота. 
   Отец Алексий: А если мы не будем рабами Божиими, то кем же мы будем? 
   - А, так в этом и есть выбор: вот, я перед этим путем в три ступеньки, и я выбираю этот путь. 
   Отец Алексий: Да, но как мы на них восходим, мы не заметим никогда, понимаете? Как только мы вступим на эту благодатную лестницу, как только решим для себя, что мы не можем жить вместе с грехом и придем в ужас от того, что у нас есть реальная возможность навсегда остаться со своими грехами и не войти в Царство Божие, - этот ужас нас делает рабами Божиими. И тогда мы уже не замечаем, когда вдруг приходит благодать, когда эта благодать становится нашей реальностью, когда без этой благодати мы уже не можем обойтись и все больше и больше стремимся угождать Богу. Все измеряется уже совершенно иначе, потому что человек тогда входит в иную степень, о чем мы сейчас будем говорить, - в смирение. Тот, о ком можно сказать, что он человек смиренный, себя оценивать не может и поэтому не может сказать о том, в какой степени он раб, сын или наемник; он все время будет говорить, что он ничтожество, никто и ничто. 
   - Авва Дорофей говорит, что нас отлучает от страха Божия то, что не дерзаем, а дальше пишет, что дерзость - мать всех страстей. Тут что, понятие дерзости раздваивается? 
   Отец Алексий: Почему? Дерзость делает человека дерзким, гордым, самомненным. Есть дерзость, а есть дерзание, дерзновенность, это разница. Пример истинного дерзновения - это Евангелие о кровоточивой. 
   - А если дерзость - мать всех страстей, то как к ней относится гордость? 
   Отец Алексий: Дерзость связана с гордостью; она идет от безразличия, от самомнения, от превозношения себя. Человек, который не боится Бога, бесстрашен, и я в прошлый раз говорил об этом, о мужестве и о бесстрашии. Бесстрашие - это свойство дерзости, оно лишает человека страха Божия. Бесстрашный ведь как бы ничего не боится, кроме одного, - как на него будут смотреть другие, потому что бесстрашный все время бесстрашен в глазах кого-то; бесстрашных самих по себе нет. 
   - А бывают люди, которым все равно, что о них подумают. 
   Отец Алексий: Нет таких людей. 
   - Есть, которые после войны, которые прошли Афганистан. 
   Отец Алексий: Знаете, не уверен я в этом, не уверен. Они под этим подразумевают, что о них подумают; может быть, им это все равно, но тем не менее... 
   - А если я могу помочь человеку, почему бы это не сделать независимо от того, что происходит вокруг, что могут подумать и сказать? 
   Отец Алексий: Это не бесстрашие, а мужество. 
   - Тогда дайте четкое определение... 
   Отец Алексий: Я ведь в прошлый раз говорил, что состояние мужества связано со страхом Божиим; мужественный человек боится Бога, но не боится чужого мнения. Прежде всего он не боится быть самим собой. А бесстрашный бесстрашен в определенном смысле этого слова; Бога он может не бояться, но тем не менее (такое уж свойство человека) он все-таки боится чего-то, он от чего-то зависим. 
   - А вот во время войны были героические поступки, а они ж Бога не боялись, но это же мужество. 
   Отец Алексий: Да это мужество, оно было еще античной добродетелью. Мужество само по себе - чувство очень благородное, высокое; оно свойственно не только людям верующим, но и неверующим, слава Богу, свойственно. 
   - А тут как бы связка рвется: мужественный - тот, кто боится Бога, а если человек вообще не признает Бога? 
   Отец Алексий: Не рвется связка. Он может быть мужественным, но он просто лишен других вещей, и его мужество несовершенно, скажем так. Но мужество в нем есть, потому что оно в нем было воспитано как христианская добродетель, вот и все. И все эти комсомольцы и другие мужественные люди были воспитаны на основе христианской добродетели, просто она не называлась христианской; вместо Бога там была другая аксиология, другие ценности. Но мужество воспитывалось именно как ценностная категория, которая стоит над человеком. 
   - А вот человек защищает кого-то, а потом выясняется, что тот, кого он защищал, негодяй... Есть ли боязнь Бога в том, что человек задает себе вопросы после этого поступка? 
   Отец Алексий: Мы можем смоделировать бесконечное количество ситуаций, но я просто хотел еще раз определить, что я имею в виду. Следует развести два понятия: мужество и бесстрашие. Важно понять, что есть мужество, а есть бесстрашие, и бесстрашие - это не всегда хорошо, хотя мы часто одним и тем же словом называем разные вещи или одно и то же - разными словами. Мы часто соединяем между собой мужество и бесстрашие, для нас это синонимы, но их следует развести. Без всякого сомнения, в основе и того и другого лежит смелость, победа над страхом, победа над трусостью. Но человек может стать мужественным, и тогда это мужество облагородит каждый его поступок, и мужественный становится способным к восприятию страха Божия, потому что этот человек лишен страха чужого мнения, - самого главного страха, который мешает человеку бояться Бога. 
   Когда человек боится других, боится чужого мнения, человекоугодничает, он Бога бояться не может; по аскетическому определению тот, кто угождает людям, не может бояться Бога. А бесстрашный человек в том культовом представлении, которое сейчас навязывается подросткам и детям как образ для подражания, в этих всевозможных супербоевиках, все время выступает как спаситель человечества, все время выступает в роли Христа, в роли Мессии. Заметьте, во всех популярных блокбастерах обязательно какой-то "мессия", какой-то "христос", спасает мир от террористов, от атомной бомбы, от каких-то катаклизмов, от каких-то пришельцев, от чего хотите. Он спасает мир в самую последнюю секунду, когда остается ноль целых, ноль десятых, ноль сотых до взрыва - и все человечество благодарно вздыхает ему в ответ. Но этот человек в действительности не мужественный, а бесстрашный. Греха он не боится и по ходу дела соблазняет бесконечное количество женщин; он не боится стрелять в людей... Самый блестящий пример современного бесстрашного героя - "Брат-2", культовый фильм наших подростков. Герой - бесстрашный юноша, прошедший Чечню. Смотрите, как он себя в этом фильме проявляет: он как бы за правду, как бы за справедливость, и в последний момент в каком-то баре убивает всех, кто ему под руку попадается, а потом вся Америка лежит перед ним поверженная, и он говорит такие слова: "Вот скажи мне, американец, почему я сильнее тебя? - а потому, что со мною правда". Понимаете? Он говорит, как Александр Невский, это же совершенно очевидно специально перефразированная фраза святого Александра Невского, который сказал: "Не в силе Бог, а в правде", а этот "герой" нашего времени говорит: "Правда со мной" и читает детское стихотворение про Родину. Для наших детей это просто герой - бесстрашный, спаситель, борец за правду, но по ходу дела - веселое путешествие в Америку среди огромного количества крови, несправедливости, разврата. Вот это - не мужество, это бесстрашие; оно, конечно, картинно, но оно придумано, такого не бывает, нет таких Данил Багровых, не бывает. Это все сказка, - ужасная, страшная, мерзкая, отвратительная, развращающая наших детей. Вот мужество благородно; мужество способно не ответить ударом на удар. Это можно понимать и как слабость; силу этого извне увидеть невозможно, в глазах других это всегда выглядит как слабость, а потому бесстрашный человек никогда себе не позволит, чтобы его ударили в левую щеку безответно, он обязательно ответит, чтобы никто не подумал, что он испугался, а мужественному все равно, что о нем подумают. 
   И поэтому мужество должно воспитываться особенным образом, а бесстрашие должно быть обличено и выявлено как греховное состояние, лишающее человека страха Божия, как состояние гордыни и отчаяния. В нашем гимназическом журнале есть детские сочинения о мужестве и бесстрашии; детям было дано задание определить, кто мужественный человек, а кто бесстрашный. И они пишут, что мужественный человек не пойдет за толпой, не будет вместе с толпой скандировать; толпа и мужество несовместимы. Мужественный человек - свободный человек. 
   - А если, допустим, толпа делает то, что надо делать, с чем ты согласен? 
   Отец Алексий: Тогда это не толпа, это общество. 
   - Если вернуться к "Брату-2", то что должен был бы сделать этот самый брат, в каком месте исправить свое поведение, чтобы оно стало не бесстрашным, а мужественным? Там есть целый ряд мест, где он мог делать выбор, а он начал бесстрашно безобразничать. 
   Отец Алексий: Нет, там с самого начала показана суть этого человека, когда уже понятно, что этот человек свой выбор сделал; на самом деле он его сделал еще в фильме "Брат-1". 
   - Заданный образ, без вариантов. 
   Отец Алексий: Вариантов совершенно никаких. Ему ни фильм, ни режиссер в принципе не предоставляют возможности быть другим. Там нет ни одного момента сожаления или покаяния, или просто желания оглянуться: а кого я сейчас убил? Он не смотрит на это, не оборачивается. 
   - То есть он просто ненормальный герой, не то что не христианский, а просто ненормальный, больной. 
   Отец Алексий: Но для нашего мира он, к сожалению, нормальный герой, а для нас он не герой вообще.