О милосердном самарянине   (Лк 10:30-37)

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Сегодня мы с вами слышали притчу о милосердном самарянине. Она начинается с вопроса, который законник задает Иисусу Христу: «Что нужно делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» А это самый главный вопрос нашей веры. Каким образом наша вера должна реализоваться, чтобы вечная жизнь стала для нас законом? Какой путь мы должны пройти, чтобы к вечной жизни приблизиться? Господь и наша Церковь отвечают: «В законе что писано? Как ты читаешь?». И вдруг законник говорит удивительные слова: «Возлюби Господа Бога своего всем сердцем твоим, всеми мыслями твоими, всей крепостью твоею, всем помышлением твоим, и ближнего своего как самого себя».

Дело в том, что во Второзаконии заповедей очень много, более шестисот, и эта заповедь о любви к Богу и ближнему там никак не выделена: ни крупным шрифтом, ни каким-либо иным способом, о ней не говорится как о главной, она стоит в ряду прочих, самых разнообразных заповедей: о том, как, в каких случаях следует приносить жертвы, как нужно проходить обряды очищения, и многое другое. И вдруг неожиданно, где-то посерединке, звучат эти слова. Их совершенно спокойно можно не заметить среди других заповедей, очень важных для человека Ветхого завета, просто не обратить на них внимания, потому что слишком много всего того, что необходимо по закону исполнять перед Богом.

И вдруг фарисей из всего закона выбирает эти слова – действительно самые главные, потому что в другом месте Евангелия Христос именно на эту заповедь – о любви к Богу и ближнему – обращает внимание, как на главнейшую. В общем-то, об этом все Евангелие. Оно состоит из этой заповеди, которую Господь все время повторяет, только немножко по-разному. Мы слышим ее в заповедях блаженства, слышим, когда Христос говорит, что мы должны любить своих врагов и прощать друг друга всегда и до конца, и не семь только раз, а семижды по семьдесят. Мы слышим эту заповедь, когда Господь молится с Креста, говоря Своему Небесному Отцу, чтоб Он простил распинающих Его.

И вот законник пытается уйти от этой заповеди, как ни странно, поскольку понимает: да, она главная, но выполнить ее невозможно. И он спрашивает: «А кто есть ближний?» – то есть ищет возможность обойти эту заповедь по закону, ищет какую-нибудь маленькую уловочку для того, чтобы законно не исполнять воли Божией .

Вот и мы тем же занимаемся. Когда читаем Евангелие, в нас просыпается этот законник и нам становится не по себе. Разве такое возможно – всех любить, всех прощать? Может быть, можно все-таки найти кого-нибудь, кого можно благородно ненавидеть, праведно осуждать, с чувством исполненного долга от себя отвергать? Ведь того же требует и наша человеческая справедливость: так разделить мир, чтобы всегда можно было кого-то не любить. И вот мы выискиваем такую законную заповедь, такой законный опыт, который позволил бы с полным правом отвратить свое лицо от другого человека. Но можно ли по закону кого-то не любить? Оказывается, можно! Всегда можно найти в этом мире врага, найти любой предлог, чтобы отвернуться от ближнего… 

И тогда Христос рассказывает историю о человеке, который шел из Иерусалима в Иерихон. Путь из Иерусалима в Иерихон – необычный путь. Иерусалим находится высоко в горах, а Иерихон – очень низко, на 400 метров ниже уровня мирового океана, примерно там, где Мертвое море расположено, то есть в глубокой впадине. И святые отцы всегда толковали этот путь из Иерусалима в Иерихон как путь падения человека, который опускается с высоты своего призвания в самую глубину своего падения. Слово Иерихон очень многозначно. Не зря этот город является символом твердыни греха, богоотвержения. Иисус Навин обходит его семь раз и трубным гласом побеждает с помощью Божьей. Иерихон стоит на пути народа Божьего, который восходит в Иерусалим. А тут человек наоборот – идет из Иерусалима в Иерихон. Понятно, что когда человек идет таким странным и страшным путем, спускается со своего горнего, божественного призвания в глубокую низменность, с ним может случиться что угодно. Очевидно, что этот отдаляющийся от Бога путник непременно попадет в руки разбойников и ограбленным, истерзанным, оскверненным будет валяться при дороге. Что ж, сам виноват. Какой он теперь мне ближний, этот человек, если сам выбрал себе этот путь?

Проходит мимо священник: какой он ему ближний? Священник – свой в Иерусалиме, входит туда по праву, а этот, ничтожный, валяется в придорожной пыли. Проходит левит, служитель храма: какой он ему ближний? Да никакой. И вот идет самарянин – уж точно не ближний, из чужого народа, чужих традиций, чужой веры, еретик, богоотступник, с которым порядочный человек не сядет за один стол, не выпьет вина, рук вместе не вымоет. Но этот чужой подходит к несчастному, поднимает его, сажает на своего ослика, привозит в гостиницу, оплачивает ему еду и лечение, а потом говорит хозяину гостиницы: «Когда вернусь, еще заплачу, только позаботься о нем». 

И Христос спрашивает: «Кто ближний ему?» Законник отвечает: «Тот, кто оказывает милость». Воистину так. Всякий, оказывающий милость – нам ближний. Мы становимся близкими друг другу в тот момент, когда оказываемся способны на милость, на любовь. А когда в нас нет милости и любви, когда мы смотрим друг на друга и вокруг себя с ненавистью и отчуждением, нас уже ничто соединить и сделать близкими не может: ни общая Родина, ни общая идеология, ни общая история, ни общие традиции и культура. Как же здорово за последние годы мы научились ненавидеть! Как ловко это у нас получается сегодня. Включаешь телевизор – и сразу наполняешься праведной, возвышенной ненавистью ко всему человечеству.

Но ненависть – разрушительное чувство. Кто-то полагает, что она может сплотить народ, соединить разорванную связь поколений, добавить значительности нашей истории. Ничего подобного. Ненависть всегда разобщает, разъединяет, делает людей, по природе своей близких друг другу, – чужими. Страшная болезнь – фарисейство. Нет ничего страшнее в христианстве, чем фарисейство. Оно губит наше высочайшее божественное призвание – любить друг друга, и ищет законный повод кого-нибудь возненавидеть.

Господь очень часто приводит в пример исполнение своих заповедей не иудеями, не служителями закона, не священниками, а именно самарянами, то есть самыми чужими, показывая этим, что нет на самом деле никаких чужих, для Бога все близкие. Даже Сам Христос однажды показался фарисеям настолько чужим, что они Его спросили: «Уж не самарянин ли Ты?»...

Не дай Бог, чтобы Слово Божие, Его евангельский призыв любить друг друга оказались бы для нас чуждым, не услышанным, не желанным.

 Давайте беречь себя и никогда не искать законных поводов кого-то не любить, не считать своим ближним.

Аминь.

2015

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Некий фарисей подошел ко Христу с вопросом: «Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?»  Иисус в ответ приводит из Ветхого Завета одну из самых, пожалуй, незаметных заповедей: возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею, всею крепостию твоею, всем разумением твоим; и ближнего твоего, как самого себя. В Евангелии эти слова звучат, как главная и очевидная заповедь, а в Ветхом Завете она теряется среди многих других, потому что главное – это десять заповедей, данных на Синайской горе. И законник вдруг понимает, что главное в  Законе – это  любовь к Богу. Но каким образом человеку может быть дана такая любовь?

Священное писание говорит не «люби», а «возлюби», то есть попробуй, постарайся, отсылает нас в некое будущее время, в котором человеку может быть когда-нибудь и будет дана такая возможность, такой дар – возлюбить Бога. Представляете? Возлюбить  – всем сердцем, всем разумом, всею душою, всем помышлением, всею крепостию! Звучит, казалось бы, просто, а вот как это исполнить?

 И вторая заповедь, – продолжает  закон – возлюби ближнего своего, как самого себя. И здесь законник, спрашивая о том, кто его ближний, на самом деле  спрашивает о другом: «А кого можно не любить?  Где то количество ближних,  которым я должен отдать свою любовь, чтобы не беспокоиться о дальних?». И в ответ на это Господь приводит притчу о милосердном самарянине, ее все хорошо знают.

Идет некий человек из Иерусалима в Иерихон и попадает в руки разбойников, которые его, сильно избив и изранив, оставляют лежать на дороге. Идет мимо священник храмовый и не видит в нем своего ближнего. Идет мимо левит, который хорошо знает   слова Закона о том, что надо любить ближнего своего. Но и он не видит в нем  ближнего, потому что совершенно правильно законнически воспринимает этого человека.  Ну, какой он ближний законнику? Все же знают, что такое путь из Иерусалима в Иерихон: это нисхождение от высшего к низшему. В Ветхом завете Иерихон  был символом  греха, твердыней греха, которую в свое время победил Иисус Навин. Это Христос все время движется от Иерихона к святому Иерусалиму и всех за Собой  ведет в Горний Град. А этот человек из высочайших мест, из Иерусалима Небесного пошел в город грехов. Ну, и что еще с ним могло случиться?  Сам ушел из Иерусалима, значит, сам во всем виноват.  Ты не ближний Иерусалиму и поэтому  не ближний священнику и левиту, а значит,  помогать тебе и любить тебя, как самих себя, им совершенно не обязательно.

А потом  проходит самарянин. Уж он-то  чужой по всем признакам: по вере, по культуре, по языку, по происхождению.  Он из народа, с которым иудеи не общаются, мы знаем,  как ужасаются ученики Христа Его беседе  с самарянкой. И вот самый-пресамый чужой находит такого же чужого себе, сажает на своего осла, привозит в гостиницу, ухаживает за ним, возливая масло и вино, и оставляет его там, оплачивая лечение. Это сейчас мы знаем, что в образе самарянина Христос говорит о Самом Себе. А тогда, когда Он рассказывал эту историю благочестивому книжнику, это, конечно,  производило сильное впечатление.

 Мы привыкли относиться к этой притче, как к рассказу о том, что надо делать добрые дела, но притча о большем. Она о том, что в Евангелии Господь не дает возможности кого-нибудь увидеть чужим, от кого-то отгородиться, найти основание для того, чтобы кого-то не любить. А мы все время ищем этого отчуждения. У нас очень много возможностей – идеологических, политических, религиозных, национальных, – чтобы не просто кого-то не любить, а иметь право не любить. Ведь разве возможно любить всех этих людей, которые идут из Иерусалима в Иерихон,  чужих тебе во всех отношениях? Ближних-то своих,  самых родных, и тех по-настоящему любить почти невозможно, очень  тяжело их любить. И вот интересно, что любить Бога тоже оказывается невозможным, как невозможно любить человека.

В чем же тогда смысл этих слов? Как же исполнить заповедь, чтобы наследовать Царство Небесное? Тайну любви открывает нам Сам Христос. Он показывает, что значит  любить через Свою Крестную Жертву. Но еще раньше, Он открывает нам это  через сотворение человека.  Чтобы научиться любить Бога, Адам должен научиться любить человека, потому что по-другому он вообще не сможет научиться любить. И   из Адама Господь   творит Еву, чтобы тому было кого любить. Он раскрывает Адама и берет одну из его частей,  ребро. Мне это представляется, как некая хирургическая операция. Действительно, как по-другому достать из Адама ребро, если не раскрыть его плоть, если не сделать открытую рану?

И Церковь Господь творит через  рану. Эта рана зияет на Нем:   это те раны, с которыми воскресший Господь является апостолом, это те раны, к которым прикасается неверующий Фома. И эти раны есть, прежде всего, – свидетельство любви:  та же открытость, та же отверстость, отворенность  Бога для человека. В Евангелии говорится, что Сын Человеческий всех привлечет к Себе, распахнув Свои объятия крестные. (см. Ин. 12:32) Он открывает нам Себя через распятие.

 Апостол Павел в сегодняшних посланиях тоже говорит об открытости: «Я язвы Господа Иисуса на теле моем ношу».  (Гал. 6:17) Это не о том, какой он подвиг совершает, стигматы на себе носит. Нет никаких стигматов, не об этом речь, а об открытости, отверстости для Бога и человека. По-другому не бывает. Человек  не сможет любить, пока он себя не раскроет.

 Раскрыть себя для другого – это большая рана для  человека, потому что всегда хочется быть закрытым, защищенным, быть под каким-то особенным покровом недоступности, чтобы тебя никто не задевал, чтобы все от тебя отстали. А любовь – это совсем о другом. Любить получится, когда ты решишься на то, чтобы в тебе что-то было отверсто и поранено. И только через эту решимость,  через растворенность своей души и сердца, как через рану, можно почувствовать, что такое любовь. И только через это дается возможность, наконец-то, попробовать возлюбить  Бога всем сердцем, всем разумом, всем помышлением  и ближнего, как самого себя.

Пока человек не научится хотя бы немножечко, хотя бы совсем чуть-чуть носить на своем теле эти раны Христовы, он не научится никогда и ничему. Слишком открытая рана – любовь, она не может не болеть, она не может тебя не уязвлять. Тех, кого не хочется любить, полюбить можно только тогда, когда ты раскрываешь, разрываешь себя для других. Это не харакири, а ежедневный тяжелый труд,  постоянное  стремление не видеть чужих вокруг себя,  тяжелый подвиг борьбы со своей отчужденностью. Это постоянное оживление самого себя во Христе – вот, что это значит. Это долгий путь, но тот самый, который ведет нас из Иерихона в Иерусалим.

Аминь

24.11.13

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Один законник, фарисей, приступил к Иисусу и, искушая его, спросил: "Что мне делать, чтобы унаследовать Жизнь Вечную?" А Иисус законника про законы и спросил: "Что же сказано в законе?" И этот человек очень хорошо и правильно ответил: "Чтобы иметь Жизнь Вечную, надо исходить из заповеди: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей мыслью твоей, всей душою твоею и ближнего твоего как самого себя". И Христос говорит: "Вот, поступай так и будешь иметь жизнь вечную". На это законник спросил: "А кто мой ближний?" 

И тогда Христос поведал ему притчу о том, как некий человек, идя по дороге из Иерусалима в Иерихон, попал в руки разбойников. Они изранили его и бросили умирать на дороге. Проходил там священник, увидел его, мимо прошел. Проходил служитель храма, увидел и тоже прошел мимо. И только самарянин, совершенно далекий от него по вере, из совсем другой общины, из людей, которые никак не сообщались с иудеями и жили с ними вражде, – вот этот самарянин, для которого тот, который лежал, по всем человеческим параметрам был не ближний, спешился, подошел, перевязал ему раны, омыл их оливковым маслом и вином, положил на своего осла, привел в гостиницу да еще и заплатил за него. 

И вот задает вопрос Христос: "Кто же из этих троих ближний тому, на кого напали разбойники?" И фарисей говорит: "Тот, кто сотворил сию милость". "Вот и ты для обретения жизни вечной так же поступай". Вот только фарисей ставил вопрос-то по-другому. Он спросил: "Кто мой ближний?" А Христос открыл ему другую истину, Он спросил иначе: "Кто оказался ближним тому, кому надо было послужить?". Этой притчей Христос поставил вопрос о том, кто же кому является ближним. И вот из Его рассказа получается, что ближний - это тот, кто приходит на помощь. И этого человека, приходящего на помощь, всегда ждут, он и есть самый ближний. И вот если человек на помощь не приходит, то он не ближний, он дальний. 

Но часто некий законник внутри нас самих начинает так же ставить вопрос: как мне действительно найти человека, которому нужно помочь? Кому я вообще должен помогать? Встречаются нам разные люди: простые, обыкновенные, соседи наши, коллеги по работе, просто люди, которые нас окружают на улице. И мы смотрим на них и думаем: "Он ведь сам во всем виноват, ну кто его просил идти из Иерусалима в Иерихон, он же знал, что на этом пути сплошные разбойники". 

Это не простой путь – из Иерусалима в Иерихон; если представить себе эту область, то мы увидим, что Иерусалим находится в горах и являет собой образ Царства Небесного, горний мир, Небесный Иерусалим. А Иерихон находится в глубочайшей впадине, ниже уровня Мирового океана, где-то на уровне Мертвого моря. Это место, которое в Священном Писании всегда символизирует место греха. Не зря Иисус Навин, подходя к Иерихону, взял этот город трубным гласом, Божественной Силой, как оплот греха. 

И вот человек отправился в этот путь: из Иерусалима, из горнего места, из места пребывания Божьей Благодати, – в Иерихон, место греха. И понятно, что с человеком, избравшим такой путь, ничего хорошего произойти не может: он обязательно попадет к разбойникам, обязательно впадет в грех, будет изранен, лишится благодатной одежды, покрова своей души, будет лежать в немощи и расслаблении перед грехом и разгулом, обескровленный и избитый. И вот мы смотрим на такого человека и говорим: "Ну чего же, он сам во всем виноват, зачем же он так поступил? Ну нет, такому человеку нельзя помогать, он грубый, греховный, он нас не понимает. Мы ему добро хотим сделать, а он от нас отворачивается. Если мы с ним будем по-доброму поступать, он нас не поймет, еще хуже будет к нам относиться". 

Вот такая логика: сначала надо понять, кто является ближним, и этот вопрос как бы узаконить. Если человек сам ушел от Благодати, сам впал в разврат, с таким неприятно дело иметь, с ним опасно, просто не по себе становится, потому что мы христиане, а он – нет, мы верим в Бога, а он – нет, мы живем по законам Божьим, а он – нет, и в этом он сам виноват. 

И так получается, что когда дело подходит к тому, чтобы стать кому-то ближним, придти к кому-то на помощь, мы сразу таким законным образом для себя решаем: "А кто здесь ближний? Этот человек – мой ближний? Нет, он – мой дальний, потому что он не живет со мной по одному закону, а раз он - мой дальний, тогда …проходим мимо". 

А в притче именно дальний прошел по дороге, но шел он с глазами открытыми, нагруженный поклажей, он шел полный, он двигался к Богу, к городу Иерусалиму. И на этом пути увидел раненого человека. А был он самарянином, для Бога, может быть, совсем чужим, и вдруг увидел своего, такого же грешника, который попал к разбойникам, и очень его пожалел: взял его на себя и понес, не разбираясь, нужно это или не нужно, а только из своего настоящего сердечного милосердия. И таким образом он пришел к Богу. 

И оказалось, что тот путь, который он проделал, был путем самым настоящим и возвышенным, потому что он привел его туда, куда сам он войти не мог. Не может самарянин войти в Иерусалим, по своему состоянию духовному он там чужой. А он поднял раненого человека и вместе с ним вошел. 

Самарянин лечит раненого, возливая на него вино и елей. Эти удивительные лекарства предполагают Таинство Святого Причащения и Таинство Елеопомазания, потому что в некоторых толкованиях этим самарянином назван сам Христос. Когда человек поступает подобным образом, в этот момент в нем действительно рождается Христос, потому что он поступает так, как бы поступил Христос, как Он все время поступает с нами, грешными, попавшими в руки разбойников, лежащими в расслаблении и немощи на греховной дороге из Иерусалима в Иерихон. Христос всегда к нам приходит, поднимает нас, приносит в Свой дом, чтобы излечить и сделать Своими. 

Так кто же оказался ближним? А тот, кто помог. Не тот, кому надо помочь, а тот, кто сам помог, оказался вблизи. Других близких не бывает, не надо их искать, только мы сами можем стать близкими кому-то. Каждый человек ищет себе близкого, но не каждый находит. Каждый ждет, чтобы к нему подошел когда-то близкий человек, но вот мы в храме стоим рядом, но очень часто - совершенно чужие друг другу. Люди не знают друг друга по имени, им в общем-то, безразлично, какой жизнью живет стоящий рядом с ним, что происходит в его жизни. И если законник внутри нас начинает такие "законные" вопросы задавать, мы очень быстро с ними соглашаемся. Оказывается, можно найти массу законов, которые помогут нам быть кому-то не близкими, массу оправданий для того, чтобы отстраниться, сказать: "Этот человек не может быть мне своим, занять какое-то место в моем сердце, и не будет так". И кажется, что мы действительно правы, потому что нас все поймут, мы поступаем по-человечески правильно, разумно и законно, и никто не удивится, потому что обычно так все люди и поступают. 

Но иногда следует поступить по-самарянски. Не по-человечески, не по закону, а сердечно и искренне, по-божьему. И тогда окажется, что каждый человек нам ближний, потому что Господь так сотворил людей, чтобы никто дальним не был, чтобы все были друг другу ближними и своими. Это так, потому что наш Господь для каждого – Свой, и стоит только призвать Его на помощь, Он к каждому придет. 

Притча о самарянине, она, в общем, о нас, христианах. Она очень актуальна для современных христиан, которые стали такими чужими друг другу и в своем церковном общении, и в Таинстве Святого Причащения, и в своей молитве. Приход в храм стал для многих своим собственным личным делом, личным желанием просто для себя устроить свою жизнь комфортно и даже духовно. И в храме можно прожить так, чтобы ни на кого внимания не обращать, чтобы моя духовная жизнь касалась только лично меня, чтобы никто в нее не смог войти, и чтобы при этом еще чувствовать себя и с Богом связанным. 

Вот так мы сейчас живем, мы – христиане. Мы страшно живем. Это мы всегда Господа искушаем вопросами: "Кто есть ближний?", мы, христиане, первые подаем миру пример отчуждения: боимся кого-то впустить в свою жизнь, кого-то впустить в свое сердце, взять чьи-то немощи на себя… Как бы сделать так, чтобы кого-то не полюбить, как бы оправдать себя в нежелании взять на себя чужие немощи, как бы сделать так, чтобы люди, которые нам не нравятся, нам не нравились законно, чтобы мы могли сказать, что не мы, сам человек виноват в том, что он нам не нравится. В этом наша трагедия, которую подтверждают слова Христовы о том, что по мере нашей жизни в законе, в нас оскудеет любовь. 

Это страшное состояние можно только подвижнически преодолеть, только когда мы войдем в подвиг, когда услышим слова Христовы, как обращенные к нам, а не к какому-то далекому фарисею, который искушал Его две тысячи лет назад. Тогда мы услышим наконец вот эти слова: "Сотвори ближнего милостию".

 Аминь.

1998