ШПИОН

Я к печенегам затесался в конный строй

На общих правилах с обритой головой,

И жил как все они - набегом и муштрой,

Скрывая ненависть и гнев скрывая свой.

Так сердцем стиснутым, украдкою крестясь,

Я кровью русскою кропил ковыль и грязь.

А в стольном граде к аналою прислонясь,

Ждал тайных сведений и планов светлый князь.

Но не дождался, так как осенью в четверг

Всё разом кончилось, и белый свет померк,

Когда мне спящему в излучине трёх рек

Отрезал голову какой то печенег.

                     *  *  *

 Как трудно шло "На сон грядущим"!

Всю ночь ворочался, не спал,

И в липком воздухе тягучем

Я задыхался. Я вставал,

Ел валидол, не понимая,

Что происходит. От чего

Холодная луны кривая,

Как шрам ложится на чело...

Куря на кухне в позе аиста,

Нечаянно кольнуло в бок -

Сегодня же седьмое августа!

Сегодня умер Саша Блок ...

Зажёг свечу , и дымку мирры

В окошко потянул сквозняк

К созвездиям чужого мира,

Забытого... Он подал знак!

Я спал.

Лампада ещё тлела.

"Свеча горела" -

Пастернак...

                       * * *

Две рыбки -
           Чёрная и белая
                            Вплывают в март.
Отчаянный,
          А не отчаянье
                            Свидетель старта.

Ловцы - фанатики
            Идут по водам
                                  От побережья.
В их сонной пластике
                       Так ясно виден
                                       Призыв к надежде.

Они в безвременье!
                    Они в беспамятстве!
                                      Пути их сходятся.
Как будто все они
                    Причастны к Таинству
                                         Библейской Троицы. 

                                 * * *

Заметней всего переходною этой порою

Мой город больной над рекой метРостазой хрипит.

И этой рекою, он хочет прикрыть как рукою,

Свой без маникюра, неприбранный будничный вид.

Задворки столицы – Вся лирика черного хода!

Свинцовой пластиной отлита небес синева.

Средь гребней отвалов деревья - осколки природы,

И всё это тихо и мерно течет сквозь меня.

Спешит паровозик привычною узкоколейкой,

Вагончик мой – память, вновь медленно двинулся вспять.

Сугробы чернеют промасленною телогрейкой,

Которой не мыслимо было б укрыться опять.

А я укрываюсь. Хоть многие и не ответят

Уже на гудок мой, заученные номера.

Свеча не погасла. Мне окна друзей моих светят.

Москва только ими, мне кажется, освещена.

Какое же счастье, что в этой разреженной пыли,

Где между горящими окнами чёрный провал,

Есть целые вёрсты сияющей, любящей шири,

Души бережливой про черные дни капитал.

                     * * *

 “А может нет ни веры, ни тепла?”-

Сквозняк затянет песню из окна.

И Рождество свернётся до вертепа

Из клея и картонного сукна.

Зима… Она одна тому вина,

Что стынет в одиночестве надежда,

Хотя совсем иначе было прежде,

Но “прежде” не вернётся никогда…

Ни детство, ни сосулек карамель,

Ни тайна, притаившаяся в хвое.

…Когда б смогли вернуться эти трое –

Я полюбил бы зиму, как апрель.

 ПЕСЕНКА ДЛЯ ОЛОВЯННОГО СОЛДАТИКА

Уже который год подряд 

Солдатам не в кого стрелять, 

 И от того грустит солдат 

День ото дня. 

Хоть не могу я приказать, 

Зато сумею подсказать, 

Что если не в кого стрелять - 

Стреляй в меня.

Так из стари велось у нас 

Без лишних слов и длинных фраз, 

Ты должен выполнить приказ 

 От сих до сих. 

Зачем – не должен понимать, 

Зато обязан выполнять, 

И если не в кого стрелять –  

Стреляй в своих!

Ведь ты не первый год солдат, 

Уже давно пора понять – 

На свете есть в кого стрелять 

День ото дня. 

Так что не надо, не грусти,

Я возникаю на пути, 

И безоружен, и один, 

Стреляй в меня. 

Стреляй в меня. 

Стреляй в меня…