Книга пророка Исайи. Беседа четвертая.

Он все время и утешает народ, инапоминает ему, что сам по себе народ —никто. «Нет народа — что капли из ведра, что пылинки на чаше весов».  «А ты, Израиль, мой слуга… Я избрал тебя и не отвергну, не бойся,  ибо Я — твой Бог…  Я придам тебе силу и помогу, поддержит тебя праведная десница моя...  Я сделал тебя острым молотилом, новым, со множеством зубьев». И этот крохотный Израиль станет молотилом, которое перемолотит горы.   

В чем вера человека? Делает ли он то, что ему хочется себе устроить так, как получилось, либо он обращается к Тому, Кто единственный может ему помочь и что-то сделать?

 Напомню, последний раз мы читали и комментировали отрывки первых 39 глав книги Исайи, и закончили заключительными словами 39-ой главы, где описывается история про царя Езекию. Царь показывает свои сокровища вавилонским послам, и пророк ему рассказывает, чем это закончится: Вавилон захватит Израиль, разрушит Иерусалим и заберет все сокровища себе. Это и произошло, но не сразу.

Напомню, что Исайя – это VIII век до н.э., Исайя Иерусалимский. Тогда основной угрозой была Сирия. Кстати, почему царь Езекия так легко с вавилонскими послами общался? Как всегда, враг моего врага – мой друг. Если проводить параллели, допустим, сейчас на Украине будут дружить с поляками по принципу: Россия не очень себя хорошо ведет, а поляки - они хорошие. Но исторически эти роли меняются: те, кто были вчера друзьями, становятся врагами, и сирийская империя исчезает довольно скоро, падает перед ударами нового вавилонского царства. А Вавилон усиливается настолько, что захватывает и Иерусалим, и другие окрестные земли. Но до этого еще далеко,  еще порядка 150 лет от того момента, как происходит эта сцена во дворе царя Езекии, 100 лет с лишним, во всяком случае.

40-ая глава начинается с совершенно другого: с картины, когда давно все разрушено, когда иудеи или израильтяне выселены в Вавилон, находятся там на положении спецпереселенцев, и готовятся вернуться домой. Об этом пророчество 40-ой главы. Вот почему среди современных ученых практически единогласно считается, что главы с 40-ой и дальше писал не тот автор, что первые 39. Однако, часто можно услышать, что сама эта гипотеза является  какой-то неблагочестивой, что православным в это верить нельзя.

Но вот в  Книге притчей Соломоновых  ближе ко второй части присутствуют притчи, собранные людьми Царя Езекии, того самого, которого мы сейчас вспоминали. То есть Соломон не написал Книгу в один присест: он стоял у истоков этой книги, а потом она дополнялась даже во времена царя Езекия, спустя несколько столетий. Так же  и в Псалтири царя Давида  многие псалмы носят надписания, связанные с Давидом, но есть и  псалом «На реках Вавилонских». Царь Давид не сидел на реках Вавилонских, его от Вавилонских рек отделяет еще больше, чем Исайю: на два столетия больше. И понятно, что царь Давид этого псалма не писал, но его позже включили в Книгу, носящую имя царя Давида. Я не вижу ничего страшного в том, чтобы считать, что главы, начиная с 40-ой, написаны другим пророком.

Почему они остались в Книге Исайи? Почему было не назвать это книгой еще какого-то пророка? Иногда этого второго автора называют Второисайей, возможно, его тоже звали Исайей: имя-то могло быть не уникальным. Почему было не составить отдельную книгу? Да именно потому, что составители Книги Исайи, которая до нас дошла, насколько мы можем судить, очень ценили именно эту пророческую преемственность. Для них было невероятно важно, что этот новый пророк говорил в духе и силе Исайи, как и в духе и силе Илии пророчествовал Иоанн Креститель, не будучи пророком Илией в физическом, непосредственном смысле этого слова. И когда он пророчествовал, помните, потом Христос говорит: «Если хотите принять, он и есть Илия». Хотя, конечно, это другое лицо. Пророк Иоанн Креститель – не пророк Илия, он не рождался за тысячу лет до своего рождения, не спускался с неба на огненной колеснице и обратно. Он родился вполне естественным образом, и даже описано как. И мы его уравниваем с Илией потому, что его служение очень похоже на служение пророка Илии. Судя по всему, этот Второисайя, этот неизвестный нам пророк, тоже был такого рода Исайей, не будучи им физически, непосредственно.

С другой стороны, тогда люди были скромными, по крайней мере, лучшие из них. Для них было не так важно оставить после себя собрание сочинений с золотыми именами на обложке. Конечно, я утрирую, тогда так не издавали. Для него было крайне важно донести весть до народа! И обращение к опыту Исайи было чем-то невероятно важным и нужным!

 Я изложил одну точку зрения. Есть другая: все написанное надо принимать абсолютно точно! Написано Книга Исайи, значит, никаких рассуждений. Но тогда у нас возникнет проблема: почему Исайя в VIII веке пророчествовал о возвращении из плена, которое случилось ближе к концу VI века?

Представьте себе, что во времена императрицы Елизаветы кто-то приходит и начинает говорить о скором падении советской власти. А люди даже не понимают, о чем он говорит: какая советская власть, что это такое? Какая вавилонская угроза в VIII веке, когда Вавилон сам стонет под Ассирией и, в общем, никакой угрозы не представляет, какой плен, когда все сидят здесь? Это просто было бы не ко времени. Не то, что Исайя Иерусалимский не мог этого провидеть. Он все мог провидеть, точнее, Господь все мог открыть ему. Но это не было бы актуальным: за 200 лет до того, как вавилонский плен случился, пророчествовать об его окончании. А в 40-ой главе и дальше абсолютно точно говорится именно об исходе из вавилонского плена.

Кроме того, такая позиция, что обязательно Книгу Исайи написал один человек – Исайя Иерусалимский VIII века, ставит нас в очень уязвимое положение. Как будто бы от этого зависит авторитет этой книги. Эта книга написана в Церкви, Церковью и для Церкви, еще Ветхозаветной Церковью, потом и для Новозаветной, для нашей Церкви, которая на самом деле одна. Когда-то она была Ветхозаветной, потом получила Новый Завет, но она осталась той же, хотя получила нечто очень важное! И она жила в этой Церкви всегда, то есть авторство земное не так важно.

Мы не знаем, например, кто написал Книгу пророка Ионы. У меня такое ощущение, что не сам Иона: больно сатирически там пророк описан. Может быть, кто-то про него такое рассказывал. Мы не знаем, кто написал многие другие книги. По-еврейски Книги Царств – первая и вторая – называются Книгами Самуила. Самуил совершенно точно их не писал, потому что к середине первой книги он умер, а во второй книге он уже давно был мертвым, в течение всего этого действия. То есть имя – это не обязательно имя автора. И, кроме того, авторитет книги абсолютно не связан с именем.

Мы не знаем, кто писал Книгу Руфи, вряд ли сама Руфь. Она была моавитянкой, и была ли она грамотной - большой вопрос. Кто-то рассказал эту историю. Руфь, как прабабка Царя Давида, в книге это указано, вряд ли сама могла бы знать, что ее правнук станет великим царем. Видимо, историю Руфи рассказал кто-то, мы не знаем, кто это, это не важно для нас. Важно, что она вошла в Священное Писание, важно, что Церковь эту историю написала, приняла как Священное Писание, сохранила для нас, как и Книга Исайи.

Именно поэтому мы читаем ее и находим в ней конкретные исторические события: ассирийское нашествие – отбитое, вавилонское нашествие – не отбитое, то, которое привело к падению Иерусалима, возвращение из Вавилона после плена. Одновременно мы видим в ней указания на какие-то таинственные события, которые связываем с Новым Заветом, а, может быть, и с последующими временами. Именно потому, что эта Книга – не точка какая-то временная (поместили ее в VIII век – она вся там, она больше никуда не выходит), а потому, что это некая история. Это история, которая разворачивается, и книга раскрывается по одному в VIII-ом веке, по-другому – в VI-ом, во времена возвращения из плена, по третьему уже в нашей эре, во времена Нового Завета, во времена Христа, еще по-другому в последующие века существования Церкви. То есть, Книга не привязана к какой-то точке на хронологической ленте: она всегда вне - в этом смысл пророчества! Пророчество – это не вчерашний выпуск газеты, или позавчерашний, который устарел давно: интересно посмотреть, но ничего нового не узнаешь. Это некоторая приподнятость, это некий взгляд. Как Аввакум говорил, что он стоит на башне и смотрит: вся история земная – она внизу, а он на башне видит дальше, выше, больше, не всегда сам понимает, что видит. В этом особенность пророка: он над этой историей, он говорит одновременно обо всех вещах сразу.  Это взгляд с высоты птичьего полета на земную историю, которая вьется змейкой, прямой линией. Но это краткое предисловие. Если хотите, соглашайтесь со мной: что автор земной этих строк другой, небесный автор, конечно, тот же. Если хотите, не соглашайтесь. Это не принципиально. Давайте почитаем отрывки из первых 40-ка глав. 

Еще раз напомню: эти главы говорят нам, что плен Вавилонский скоро закончится, израильтяне или иудеи, они и так, и так уже себя называют, могут вернуться домой, отстроить храм, город. Не все, кстати, вернутся,  многие останутся. И в иудаизме с тех пор, мы  знаем, есть талмуд вавилонский, есть палестинский. Вавилонская традиция осталась, сейчас ее, конечно, не найти, но все средние века она существовала. Они не все вернулись, но, с другой стороны, возвращение будет.  В этом конкретный исторический смысл. Конечно, мы об этом читаем не только потому, что нам интересны какие-то подробности вавилонского плена и его окончания, а потому, что находим здесь что-то важное и глубокое:

– Утешайте, утешайте Мой народ! –

так повелевает ваш Бог, –

говорите с Иерусалимом сердечно,

возвестите ему, что окончена его служба,

сполна заплачено за его вину,

получил он из рук Господних

за свои грехи вдвое.

Вот такой странный призыв, который пророк как бы сам к себе обращает: «Утешайте Мой народ». Помните, с чего начинался Исайя, первая глава: «Во что же вас бить еще?» Это самое суровое обличение. А вот здесь совсем другой голос – это утешение. Между ними национальная катастрофа, между ними два века истории. Все не просто так, но, тем не менее, пророк – это тот, кто сначала обличает, потом утешает. Так во всех пророческих книгах. Самые мрачные из них практически всегда заканчиваются светлыми нотками – обещаниями, пусть самыми туманными.

С другой стороны, мы видим очень интересный образ – «окончена его служба, сполна заплачено за его вину». Современные православные богословы любят спорить о двух теориях искупления: юридической и органической. Согласно юридической, человек согрешил и этим заработал штраф, грубо говоря, наказание заработал. Христос на кресте понес это наказание за человечество, заплатил этот штраф. Человек свободен от него. Другие говорят: нет, это все слишком рационально, это все слишком математически. А речь идет о грехе, как о болезни: грех поразил человека как смертельная болезнь. Христос, вочеловечившись и пострадав телом, принял на себя пораженное смертельной болезнью тело, тем самым его исцелив, тем самым даровав возможность исцеления другим людям. Казалось бы, несовместимые позиции: если это штраф, то я здоров, я несу ответственность за свои поступки и плачу этот штраф, потому что я такой выбор сделал; если я болен, то я ничего не могу поделать, я заболел. И все: мне нужно какое-то лекарство, какое-то исцеление, и сколько бы я денег ни платил, я не получу этого исцеления, если не будет лекарства. Казалось бы, они противоречат друг другу. Уже у Исайи и то, и другое. Помните, первая глава: «во что же мне бить вас еще, все вы в ранах, язвах с головы до ног». Вот вам органическая теория. Вот грех как болезнь, как мучение, которое человеку невозможно с себя сбросить. «Сполна заплачено за его вину». Вот вам юридическая теория – грех как долг, как штраф, который надо уплатить.

Мне кажется, богословы, которые об этом спорят, забывают, что любые попытки описать реальность Бога лишь приблизительны, это всего лишь образы, метафоры, сравнения, уподобления, но это не термины. Это не термины в том смысле, в котором мы описываем какой-то прибор и говорим, что у этой бутылки вместимость 0,75 литра. Это точное техническое описание. А о Боге и о таинстве искупления так говорить нельзя. У нас нет этого технического регламента. Мы можем лишь описывать это. Уже пророки заложили и тот, и другой языки: юридический и органический, язык греха как вины, за которую следует наказание, и язык греха как болезни, за которой неизбежно следует смерть и нужно, чтобы кто-то исцелил. И что интересно, смотрите, здесь уже есть какой-то проблеск надежды на искупление: «Сполна заплачено за его вину». То есть за вину не обязательно платит тот, кто виноват, есть возможность замещения. Конечно, это уже есть в Пятикнижии Моисеевом, где жертва за грех – это не грешника убивают, а грешник убивает животное, принося его Богу. Это все какие-то намеки, что в этом мире нет абсолютной справедливости, что в этом мире далеко не всегда страдает тот, кто виноват. Так это и хорошо, значит, есть возможность для человека обрести спасение, на что мы и надеемся. И дальше слова, с которых начинается известная проповедь в Новом Завете:

Голос взывает:

– Приготовьте в пустыне Господень путь,

распрямите степные тропы

для нашего Бога!

В Новом Завете немного иначе: «Голос взывает в пустыне».  А здесь, в еврейском тексте: «Приготовьте в пустыне Господень путь». Голос взывает неизвестно где, необязательно в пустыне, а вот путь готовят в пустыне. С одной стороны, это совершенно понятная историческая вещь: израильтяне должны вернуться из Вавилона к себе на родину. Путь туда лежит через сирийскую пустыню. Это Вавилон, это нынешний Ирак, центральный Ирак, междуречье Тигра и Евфрата. Израиль – это нынешний Израиль. Между ними лежит весь западный Ирак и вся Иордания. Пустынная местность, труднопроходимая. Значит им дорога нужна, чтобы пройти, причем, прямая, хорошая дорога. Нужно построить эту дорогу. И голос говорит: «Давайте, дорогу стройте, скоро по ней пойдете. Готовьтесь к этому исходу». С другой стороны, смотрите, это Господень путь – «степные тропы для нашего Бога». По ним пойдет непосредственно Он. Конечно, на уровне физическом, на уровне историческом идет израильский народ, возвращается… Но народ Божий, народ, который в каком-то смысле представляет Бога на этой земле не потому, что он такой достойный, скорее, наоборот. Иначе почему он оказался в плену? А потому, что у Бога с ним особые отношения: этот народ знает Бога, о нем говорит и, глядя на этот народ, другие народы могут узнать о том, что есть Бог. Его возвращение – это путь Бога в каком-то смысле. С другой стороны, конечно, Иоанн Креститель приводит эти слова, говоря о некоем пришествии Бога. Возможно, он сам не очень понимает, что это и как это будет. Помните, он потом будет спрашивать Христа: «Ты ли это, или нам ждать другого?». Тоже далеко не ясно все видит. Иногда думают, что пророки – это такие путешественники во времени: они вперед забежали, все увидели и быстренько пересказывают. Нет, скорее, это люди, которые надеются, которые предугадывают, предчувствуют что-то, но неясно знают еще что. Возможно, здесь этот пророк, будем называть его Исайей, он тоже предчувствует некий таинственный приход Бога к своему народу, что возвращение из плена – это всего лишь ступень на этом большом пути. То, что израильтяне вернутся в обетованную землю - это еще не самое главное событие. Самое главное впереди, он не знает, но это возможность для израильтян начать все заново, избавившись от этих ваалов и астартов. После плена они это сделали и были в меньшей степени подвержены языческим влияниям. И вот это возвращение назад – «приготовить путь Господу».

Представим себе: если бы не было израильского народа…  Господь приходит к народам, живущим в полной дикости. Я, может быть, рассказывал историю про миссионера, он сам ее описал в 60-е годы: белый человек европейской культуры, западной цивилизации, в Папуа - Новая Гвинея проповедовал дикому каннибалистскому племени, которое кушало соседнее племя и соседнее кушало его - кто кого поймал, тот и молодец; он им рассказал Евангельскую историю на их языке, который выучил. Они его выслушали и поняли, что Иуда – хороший охотник: подкараулил, вовремя поймал, а Иисус – слабак, его убили. Зачем к нему обращаться? Мог ли Христос воплотиться в этом племени? Мог, но никто бы его не понял, и даже само выражение «Сын Божий», они бы поняли так: конечно, богов  тысяча и один, у них дети, они с женщинами земными заводят всякие романы и вот еще один. Невозможна была бы ни Евангельская проповедь, ни само это событие – воплощение и искупление, если бы не было народа, осознающего какие-то самые-самые духовные азы. Как сегодня очень часто начинают новоначальные читать «Добротолюбие», заниматься вершинами аскетики, а в результате куда-то проваливаться, потому что они себя вести не умеют, они вообще не понимают каких-то азов и пытаются заниматься высшей математикой. То же самое и здесь. Я не могу себе представить Нового Завета без этой платформы: без Ветхого Завета, без народа Израиля, который уже отчаянно ждет: когда же, когда же придет мессия? И в этом смысле история Израиля – это приготовление пути. Это не просто история одного народа – маленького незначительного народа на Ближнем Востоке, который завоевывали все, кому не лень, который не выделялся ни очень высокой цивилизацией, ни политическим влиянием, ни какими-то особенными искусствами. Но он, тем не менее, хранил память о едином Боге, хранил ее плохо, периодически забывал, терял. Ему напоминали, это пророки и делали. И вот только когда этот народ достиг определенного уровня духовного развития, только когда он, по крайней мере, совершенно точно выучил, что Бог есть, что Бог един, именно он - подлинный царь Израиля и, наверное, должно в связи с этим что-то произойти, тогда и происходит воплощение.

А как готовить путь в пустыне? Любой строитель это знает:

Всякая долина возвысится,

всякая гора или холм понизятся,

неровное разгладится, и выпрямится кривое.

Как автострады строят? Именно так: где тоннель, где городок, где спрямили, где-то как-то еще… Но это описание и духовного пути, как народа Израиля, так и человека: пустыня – она не проходима, в Израиле пустыни каменистые, холмистые, соответственно, там не везде пролезешь - где обрыв, где гора... И в жизни точно так же! Чтобы по этому пути пройти, нужно сначала все неровности выровнять, и найти прямой путь, чтобы не блуждать. Но это слишком ясные образы, чтобы о них долго говорить.

Явится Слава Господня, и увидят ее все люди, – так сказали уста Господни.

«Слава Господня» являлась и при строительстве Скинии и при сооружении храма — первого храма Соломонова, который был разрушен вавилонянами. Здесь как раз напоминание о том же самом: Слава Господня как нечто осязаемое, зримое. Как писала Ахматова: «Чтобы туча над темной Россией / Стала облаком в славе лучей». У нее это библейское выражение «Слава лучей» - смотришь, оно все сияет... Вот какое-то такое облако, ведь история народа Израилева — это явление Славы Господней. История Церкви — это явление Славы Господней. Люди, которые плохо понимают, не заслуживают, периодически отбрыкиваются, теряют эту Славу, но все-таки хранят в какой-то степени эту память и позволяют другим людям ее увидеть: «И увидят ее все люди», - вот в чем смысл. Не для того, чтобы израильтянам было хорошо: вы вернетесь домой, и каждый под своей лозой, под своей смоковницей — такое часто у пророков встречается — будете жить в мире, в благополучии... Но крайне важно: «И увидят ее все люди». То есть Израиль - народ, через который все это является человечеству, что и произошло.

Голос повелел: возгласи! Я спросил: что возглашать?

Вот опять диалог пророка и Бога — такие есть места в пророческих книгах, где их диалог слышен. И дальше: какие из них слова Бога, а какие — пророка?

Все люди — трава

Вся их верность — что цветок на траве:

Засыхает трава, увядает цветок,

Когда дохнет на них Господь

Точно так же народ — трава:

Засыхает трава, увядает цветок,

А Слово нашего Бога пребывает вовеки.

То ли это слова Господа, которые пророк должен возвестить, то ли это пророк говорит Богу: «А что возвещать? Народ — трава, бессмысленно ему что-то говорить, он ведь засохнет очень скоро». И действительно так. То есть это история триумфа, возвращения из плена, но мы у пророков не видим того триумфализма, который сейчас у нас так полюбили: «Мы православные, мы самые крутые, нам никто в подметки не годится, у нас тут ценности, скрепы, традиции... Все это у нас есть». А здесь смотрите: народ — трава, то есть народ — никто и ничто, этот народ постоянно куда-то проваливается, он все время забывает, утрачивает Слово, но Слово нашего Бога пребывает вовеки. Ценность не в этом народе, а в том, что через этот народ является:

Взойди на высокую гору,

Ты, несущий весть Сиону.

Возгласи во всю мощь,

Ты, несущий весть Иерусалиму.

Возгласи, не бойся, городам Иудеи:

Вот ваш Бог, Владыка Господь грядет в силе,

Властна Его рука,

С ним воздаяние Его

И прежде Него - возмездие.

Вот явление Бога, которое, с одной стороны, можно понять, как описание народа, возвращающегося к себе домой, с другой стороны - это некое грядущее пришествие, и «с ним воздаяние и прежде него - возмездие», то есть все начинается с наведения порядка, может быть, с очень неприятного наведения порядка. Когда Христос приходит в храм, первое, что Он делает - выгоняет торгующих.

На этом все не заканчивается, это некая необходимая прелюдия, а дальше все совсем иначе:

Как пастух Он стадо свое пасет:

На руки ягнят берет,

Прижимает к сердцу и несет

И маток кормящих ведет.

Вот образ доброго пастыря — пастуха... Израильтяне были народом земледельческим, хорошо знали, что такое пастушество: образ этого пастуха, несущего маленьких ягнят, заботящихся о матках, у которых сосунки, – этот образ хорошо понятен. Действительно, как человек по отношению к овце - существо несоизмеримо более высокого порядка, так и Господь по отношению к своему народу. И, конечно, все эти образы пастушеские есть в Новом Завете, в Евангелии.

Кто горстью вычерпнул воду

И пядью измерил небеса,

И вместил в меру прах земли?

Кто на весах взвесил горы,

Холмами гири уравновесил?

Кстати, в Книге Притч есть похожий вопрос: кто сделал все это: своими руками потрогал мироздание? Ответ понятен. «Кто Дух Господень направил? Кто, как советник, его наставил? С кем советовался Он? Кто его научил и вразумил, на путь правды наставил? Кто ему знание передал, мудрости обучил?» И вопрос, который, например, Господь Иову задавал: «Ты был, когда я все это творил? Скажи, если сведущ и разумен». Такие, с одной стороны, общие места Ветхого Завета: кто трогал мироздание своими руками — держал его в руках, кто подсказал Творцу, как действовать?

Понятно, это риторические вопросы, которые возвеличивают Творца и напоминают человеку о его низменном статусе, а с другой стороны, здесь, мне кажется, есть некий намек на то, что мы называем «предвечным Советом» - что Бог един, но что Бог внутри себя имеет некий совет. Сама мысль об этом здесь появляется: творение мира — это очень сложное действие, которое совершается не просто по движению руки, а требует внутри Бога какого-то совещания. Здесь так не сказано, это всего лишь тонкий намек, но когда мы говорим о Троице, о Творении мира, о творении человека, мы говорим о том, что это был совет... Мы представляем себе, конечно, все очень примитивно: вот они сидят, чай пьют, разговаривают. Конечно, это не так. Но некое сложное отношение внутри Бога присутствует. Напрямую учение о Троице в Ветхом Завете мы нигде не найдем. В Новом Завете есть местами, но не очень четко и ясно выражено. Тем не менее, это представление о Боге как о какой-то очень сложной сущности, связанной с замыслом, с советом, в Ветхом Завете все-таки присутствует.

 А дальше опять о народе, о людях: он все время и утешает народ, и напоминает ему, что сам по себе народ — никто. «Нет народа — что капли из ведра, что пылинки на чаше весов». Хороший какой образ - «пылинка на чаше весов»: пылинка не меняет показания весов, то есть народ — это даже не один грамм, это величина, абсолютно не влияющая на измерение. «Как легчайшие пылинки, поднимает он острова»...  Второисайя почему-то очень любит острова, а израильтяне не жили никогда на островах. Острова — это такие далекие, заморские страны за тридевять земель, за тридесять морей, какая-то чудесная есть страна и там, наверное, что-то прекрасное происходит. А, может быть, это отголоски уже вавилонской мифологии: они же в Вавилоне жили. В древнем Шумере были представления о прекрасной стране Дильмун. Сегодня говорят, что это где-то в районе Персидского залива, где нынешние все островные государства — Эмираты и прочие. Якобы они туда плавали по морю, оттуда привозили всякие драгоценности. Может быть, это, действительно, вавилонские острова, дальние края, где что-то совершенно изумительное происходит. Мы не знаем, но важно, что он все время вспоминает острова, как пример крайней власти Бога, то есть даже далекие острова — все равно Его. И дальше: «Ливанских лесов не хватит для огня, животных — для жертвоприношения». Если бы мы сегодня это писали по-русски, наверное, написали бы «сибирской тайги не хватит для огня». То есть ливанские леса — это самые могучие, самые великие леса древнего Ближнего Востока. Сейчас уже там почти ничего не осталось, конечно, но это ливанские кедры огромного размера: самые крупные, высокие, толстые стволы из всех, какие есть в Старом Свете, по крайней мере, в средиземноморских краях, и, конечно, ливанские леса постоянно были источником поставок древесины, кстати, храм Соломон строил с помощью финикийцев, добывая эти ливанские кедры. И вот, оказывается, что этой самой сибирской тайги, этого ливанского леса не хватит для жертвенного огня: люди приносят Богу жертву — в Ветхом Завете именно так это происходило — и, конечно, они думают, что они молодцы, что они правильно все делают, но на самом деле, если подходить всерьез, то всего ливанского леса для этого жертвенного огня будет мало, всех животных, которые по этому лесу бегают, не хватит Ему в жертву. То есть, утешая народ, пророк напоминает о масштабе. И когда сегодня мы совершаем богослужение, то на самом деле периодически сами себе напоминаем: то, что мы можем сделать – это как пылинка на чаше весов, это невероятно мало. И дальше сравнение: они живут в Вавилоне, а Вавилон — это центр тогдашней цивилизации Ближнего Востока, самый славный город, конечно, языческий, где много всяческих языческих идолов, обрядов... Сегодня люди едут посмотреть на прекрасный Париж, как там все замечательно, или в Нью-Йорк — финансовый центр мира, там небоскребы. Вавилон был тогда, как сегодня Париж или Нью-Йорк для выходца из какого-нибудь Конотопа: совершенно непредставимое что-то, всюду идолы. И пророк, после того, как сказал о Господе: «Идола отливает литейщик, золотом украшает его ювелир, серебряными цепочками обвешивает, а кому такое богатство недоступно, тот выбирает себе дерево подолговечнее, ищет себе мастера поискуснее, чтобы вытесал идола попрочнее». Все понятно: он не говорит, что эти идолы некрасивые или плохие, он говорит: «Вы просто задумайтесь. Это же человек все сделал». То есть разница между ложной религией и истинной только в том, кто кого сотворил: Бог сотворил человека и этот мир, или, наоборот, человек вытесал Бога по средству, по карману, кто может — золотого, кто нет — деревянного. «Разве вы не знаете, разве не слышали, разве с самого начала вам не рассказали, разве не поняли, как создана земля? Он восседает над кругом земным, Его жители для Него — что кузнечики, Он развернул небеса, как полог, раскинул их, как шатер для житья, Он обращает правителей в ничто, уничтожает судей земных. Едва их посеют, едва пойдут в рост, едва укоренятся, дунет на них, и увянут, вихрем их, как солому, развеет. Кому уподобите Меня и кто равен Мне, – спрашивает Святой». Далее он подробнее эту тему развивает, показывая разницу между ложной и истинной религией:

Но кто надеется на Господа,

У тех сила обновится,

Как орлы, расправят крылья,

Побегут и не утомятся,

Пойдут, устали не зная.

Вот напутствие им в дорогу…

Еще пара слов из 41-ой главы, прежде чем закончим: об идолах и, для сравнения, о религии Израиля. В 41-ой главе: «Литейщик ободряет ювелира, а кузнец — молотобойца, приговаривая: «Спаяно крепко». Да еще гвоздями для прочности прибивает». О чем идет речь?! Отлил идола литейщик, потом его ювелир украшает золотом-серебром. Сначала припаял, а потом еще гвоздиками прибил, потому что думает: не очень прочно. Технология изготовления идола была ему прекрасно знакома: в Вавилоне, видимо, можно было это наблюдать. И, можно сказать, он смотрит на это с добродушным прищуром: не говорит о том, какие эти идолы злые, плохие, гадкие, хотя пророки много этого говорят, а он смотрит и думает: «Вот, смотри-ка, как он припаял, а потом еще приколачивает, и они друг друга ободряют». Знакомая картина: мы недавно делали ремонт, и работали у нас представители дружественных республик, и это было абсолютно то же самое: ничего с первого раза не могут приделать, все опять потом гвоздями приколачивают и еще друг друга приободряют.  Здесь та же схема. «А ты, Израиль, мой слуга, Иаков, которого я избрал, потомство моего друга Авраама, я собрал тебя с концов земли, призвал из дальних краев и сказал: ты - Мой слуга, Я избрал тебя и не отвергну, не бойся, ибо Я с тобой, не страшись, ибо Я — твой Бог, Я придам тебе силу и помогу, поддержит тебя праведная десница моя». Вот отношения Бога и его народа: «Я тебя собрал» – это, конечно, о народе, который он собирает из изгнания. «Я с тобой» – в отличие от идола, которого надо еще гвоздиками приколачивать. В чем вера человека? Делает ли он то, что ему хочется — себе устроить так, как получилось, либо он, наоборот, обращается к тому, кто единственный может ему помочь и что-то сделать? «Не бойся, крохотный Иаков, племя Израиля. Я помогаю тебе, – говорит Господь и Искупитель твой, Святый Израилев. Я сделал тебя острым молотилом, новым, со множеством зубьев», - они обмолачивали хлеб, катая доски, которые назвались «молотила». У нас нет такого, наши предки по-другому молотили — у них были зубья, которые вылущивали зерно из колоса. И этот крохотный Израиль станет молотилом, которое перемолотит горы.

И еще на тему идолов: «Ну а вы, представьте-ка свои дела, приведите доказательства, – говорит Царь Иакова» (то есть Господь — его Царь). «Пусть они представят и скажут нам, что произойдет; пусть возвестят что-либо прежде, нежели оно произошло, и тогда мы рассудим и узнаем, к чему это привело, или пусть расскажут нам о грядущем. Скажите, что случится потом, и мы узнаем, что вы боги, или сделайте нечто доброе или худое, чтобы мы все с изумлением это узрели. Но вы, ничтожество, ничего не сотворили, выбирать вас - мерзость». Здесь общее место при обличении идолов — это их пассивность, их невежество, то есть идола носит человек, что-то с ним делает, кормит вкусными вещами, если он послал ему удачу, как человек думает, или наказывает и ломает его, если не послал удачу. Но отличие идола от Бога — неспособность объявить, научить, предсказать что-то. Идол — абсолютно пассивен! Это к вопросу об истинной и ложной религии: идолом может стать абсолютно все что угодно, в том числе и то, что якобы выглядит как единый Бог, когда человек с этим своим представлением о едином Боге носится, приколачивает гвоздиками там, где непрочно держится, пытается им все объяснить, но от него ничего не получает — ни объяснения тому, что было, ни наставления на будущее. Вот тогда такое представление, даже о едином Боге, становится каким-то маленьким идолом для человека. Боюсь, что и сегодня это происходит с полчищем православных активистов, которые все время о Боге, о православии говорят, но не похоже, чтобы они от этого «православия» чему-то научились. Наоборот, они им размахивают и других пытаются научить чему-то своему, приколачивая гвоздиками.

Это 41-ая глава.

Во второй части Книги Исайи очень интересна 53-ая глава — самая мессианская глава из всех пророческих книг Ветхого Завета: о невинном страдальце или об «отроке Господнем». Это те слова, которые христиане с самого начала и до сегодняшнего дня относят непосредственно ко Христу, но это отдельная тема. Может быть, мы в следующий раз об этом поговорим.

Вопросы, комментарии, пожалуйста.

- В одном из текстов вы упомянули такую фразу: народ — это трава, но все, что существенно, приходит через народ. А что это - «существенное», что через народ приходит?

Андрей Десницкий: Здесь я прямо процитировать еще раз могу: «Точно так же народ — трава. Засыхает трава, увядает цветок, а Слово нашего Бога пребывает вовеки». То есть Израиль — это тот народ, через который Слово Божие приходит в этот мир, открывается сначала самому Израилю, потом — остальным народам через него. Смотрите: трава — это что-то очень недолговечное, особенно на Ближнем Востоке: там она только весной, после дождей, вырастает, а летом она вся высыхает, но, тем не менее, она же все-таки остается, то есть конкретная травинка высыхает, но на следующий год там все равно трава вырастет. Сама по себе эта трава — ничто, но все-таки пищу тем же стадам она дает из поколения в поколение.