Книга пророка Исайи. Беседа вторая.

Это печальная история про пророков, практически про всех, что их миссия не бывает успешной. Она может быть успешной где-то, когда-то, но в целом пророк – это человек, который пытается остановить сползание в пропасть.  В пропасть все равно сползают, но это не значит, что его миссия бессмысленна. Может быть, как раз его миссия в том, чтобы помочь этому святому семени сохраниться. 

Мы читаем Книгу пророка Исайи по моему переводу. Этот перевод появился на довольно интересном сайте: http://thankyou.ru/lib/realism/desnitsky/books/isaja, там вывешивают разные литературные и музыкальные произведения, легально и бесплатно. То есть можно скачать, читать, пользоваться, если есть желание, можно перевести автору деньги, но это не продажа. Скачиваешь в любом случае бесплатно. На сайте вывешена Книга Исайи в разных форматах, что очень удобно. Я скачал себе на iPad, кто-то на телефон может скачать… Это абсолютно легально, бесплатно, и есть возможность что-то перевести автору.

 Итак, читать можно в любом переводе: когда мы читаем в разных переводах одну и ту же библейскую книгу или один и тот же текст, то начинаем видеть разные стороны этого текста.  Даже если перевод не нравится, а бывают и плохие переводы, то тем больше начинаешь свой ценить, начинаешь понимать, что нравится в своем. А если он нравится, если он другой - так еще лучше, потому что тогда видишь какие-то иные грани, которые, может быть, в привычном переводе, в синодальном, в церковно-славянском, просто от нас ускользают.  Конечно, текст переведенный многое теряет, и разные переводы теряют разное. 

Сегодня я бы хотел поговорить о самых интересных и для меня любимых главах Книги Исайи: пятая, шестая и седьмая главы. Они обычно хорошо известны, прежде всего потому, что на них ссылается Новый Завет. И на самом деле, в каком-то смысле вся церковная жизнь на них ссылается постоянно. Вот мы, конечно, все помним из Евангелия притчу о виноградаре, двух виноградарях: когда Христос ее произносил, то, надо полагать, его слушатели уже начинали догадываться, о чем Он говорит. Почему? Потому что они очень хорошо знали Исайю. А сегодня наоборот получается: они приходит к Исайе после Евангелия, они, скорее, в Исайе узнают евангельскую притчу.  Я сначала ее прочитаю по-еврейски.

   Думаю, теперь вы услышали, почему это песнь о винограднике. Это правда можно петь. Мы уже говорили, насколько это поэтический текст, в нем бывают совсем поэтические части, послушайте одну из них. Возможно, вы услышали что-то знакомое. 

Я постарался чуть-чуть не на современном, а более древнем иврите прочитать, хотя до конца мы не знаем, как это звучало в дни Исайи:

  Я спою Возлюбленному песнь,

 о Его винограднике спою!

Мы с вами читали всякие обличения. Никто не знает, как эти главы складывались: вряд ли Исайя вышел и начал читать первую главу, вторую, третью, четвертую и до конца все подряд прочитал, либо - в первый день первую, во второй – вторую. Скорее всего, это комбинация. Но, может быть, они уже знали кто такой Исайя, и о чем он проповедовал. И вдруг он выходит и начинает петь песню возлюбленному,  любовную лирику, и тем более упоминает  виноградники. Если вы читали Песнь песней царя Соломона, то помните, что виноградник – это символ любви не только в древнем Израиле, вообще на всем древнем Ближнем Востоке. И сегодняшний виноградник – это место, где встречаются возлюбленные, тем более, виноград, вино - образы, всегда связанные на востоке не только с любовью, но и с мистикой.  Не случайно даже в исламской, скажем так, условно исламской поэзии, мистически вино - это символ опьянения, символ какого-то особого экстаза. И вот Исайя начинает, возможно,  эту традицию, песню о винограднике, о возлюбленном, о чем-то таком очень хорошем:

Был у Возлюбленного сад:

 виноградник на тучном холме.

 Он вскопал его, очистил от камней,

 и отборные лозы посадил.

Человек того времени прекрасно себе все это представлял: виноградник – это очень трудоемкое занятие. Во-первых, потому что виноград, в отличие от пшеницы и других культур, далеко не сразу начинает плодоносить. Нужно долго работать и ждать. Во-вторых, потому что (кто бывал в Израиле или других странах Ближнего Востока, знают, что почва действительно каменистая, холмистая) виноград хорошо растет именно на холмах, на солнечной стороне, поэтому в долине его посадить не получится, надо сажать на холме, а там камни везде. То есть сначала надо расчистить площадку. Как правило, делают террасы: такие ступеньки, чтобы на них можно было сажать. Большой труд   уже просто подготовительный: надо очистить от камней, потому что в камень не посадишь ничего, выбрать хороший сорт (здесь это называется особым еврейским словом шорох - роскошный сорт винограда, который мы не знаем).

Он башню посреди него воздвиг

 и вытесал из камня давильню.

То есть все приготовил. Зачем башню? Скорее всего, это сторожевая башня для сторожа, который будет охранять от птиц, следить, чтобы никто не залез в этот виноградник. Давильня – по-славянски точило – место, куда несут виноград, чтобы выжимать из него сок, рядом с местом, где он вырос. Значит все готово: виноградник полностью готов, а дальше остается только ждать, потому что лоза начинает плодоносить далеко не на первый год.

Стал Он спелых гроздьев ждать –

 а выросли только дички.

А в чем разница между диким виноградом, который, кстати, и у нас где-то в южных областях России иногда растет в качестве декоративного растения, и хорошим виноградом, из которого вино можно делать? Кислый он, конечно, не дает никакого сока в ощутимых количествах.  Главное - дикий виноград, который на юге даже можно в лесу где-то встретить, не нуждается ни в чем: он сам по себе растет в лесу, или лозу втыкают где-то во дворе, где она начинает ползти, оплетать. Таким образом, за виноградом хорошим, за лозой хорошей нужно очень долго ухаживать, обрабатывать, подрезать, обеспечивать всем необходимым. Именно это возлюбленный в этой песне и делал. А вырастает то, что вырастает само по себе, то, для чего все эти труды абсолютно не нужны. Еще раз прочитаю, чтобы эта мысль была без моих комментариев цельно высказана:

 Я спою Возлюбленному песнь,

 о Его винограднике спою!

 Был у Возлюбленного сад,

 виноградник на тучном холме.

 Он вскопал его, очистил от камней,

 и отборные лозы посадил;

 Он башню посреди него воздвиг

 и вытесал из камня давильню.

 Стал Он спелых гроздьев ждать –

 а выросли только дички.

 – Вы, жители Иерусалима,

 вы, кто населяет Иудею!

 Рассудите, как Мне поступить

 с виноградником Моим?

Тут же голос любимого:

Чего Я не сделал для него,

 о каком труде позабыл?

 Отчего же Я спелых гроздьев ждал –

 а выросли только дички?

 Вот пересказ той же самой истории, но на сей раз говорит любимый, возлюбленный - это особенность пророческих книг: здесь говорит и пророк, и Господь. В этой песне сначала говорит пророк о своем возлюбленном, о Боге, а потом слово берет себе Господь. Это особенность пророческих книг: не слитно и не раздельно соединены голос пророка и голос Бога. Это, может быть, вообще особенность Священного Писания - что невозможно одно от другого отделить, но и невозможно одно с другим смешать. И то, что говорит пророк, он говорит, с одной стороны, - от себя, он это переживает, воспринимает для себя как что-то очень важное, а с другой стороны, - он возвещает Слово Божие. Здесь специально два раза это сказано: один раз в третьем лице - Он сделал, другой раз в первом - Я сделал. Но есть и второе лицо: не пророк даже обращается, пророк просто говорит в третьем лице о возлюбленном: «Я расскажу сейчас…»  А вот Господь уже обращается к жителям Иерусалима (говорит на иврите), слышите такие созвучия… И к людям Иудеи… (говорит на иврите.) То есть все то, что пророк им говорит, это в конечном счете обращение Бога к этим людям, и призыв на это отреагировать, что-то по этому поводу сделать.

Он начинает с вопроса: рассудите, как поступить?! Напомню, что и в евангельской притче есть этот момент суда. Возможно, он там так явно не проговаривается, но Христос спрашивает, что сделает хозяин виноградника с виноградарем.  Он не столько говорит: «Я сейчас вам покажу...», но: «Вы сами-то посудите, как это?» И, может быть, в этот момент, те, кто слышали эту песнь,  еще не знали евангельскую притчу, до нее еще было далеко, они начинали задумываться, а что на самом деле он имеет в виду. О каком это винограднике речь? Оказывается, они не столько судьи, сколько подсудимые. И приговор, который они вынесут, будет про них самих. Это, напомню, такая особенность библейской пророческой речи. Если помните, пророк Нафан, когда пришел к царю Давиду, после истории с Вирсавией, рассказал притчу про человека, у которого была одна овца: бедный человек, а богач у него забрал, зарезал, себе хотел, хотя у него были сотни овец. И Давид возмущенно произнес приговор: «Этот человек достоин смерти!» Богач, конечно. Нафан Давиду отвечает: «Ты тот человек».

 Как пророк и в том, и в другом случае осуждает грех?! Он рассказывает об этом грехе, сначала даже не привязывая его к человеку, предлагая людям взглянуть на этот грех как бы со стороны, оценить его прежде, чем включаются защитные механизмы, и мы начинаем рассуждать: с другой стороны, я-то этого не хотел, я-то думал, как лучше, мне есть чем оправдаться.

Он просто описывает ситуацию, только потом бросая человеку: вот ты тот человек! Так и здесь: прежде чем объявить, он говорит:

А теперь Я объявлю вам,

 что сделаю с виноградником Своим:

 Я обрушу его ограду,

 вдребезги разобью стену,

 чтобы был вытоптан он,

 чтобы пришел в запустение.

 Заброшу его, без подрезки, без прополки…

Конкретное сельскохозяйственное действие, которое всякому в стране винограда хорошо известно:

…пусть он терном зарастет и сорняками;

 а облакам Я повелю

 дождями его не поливать.

И резюме всей истории:

 Израиль – вот виноградник Господа Воинств,

 Иудея – сад Его любимый!

 Ждал правосудия – нашел кровопролитие,

 вместо правды явилась кривда.

Он надеялся… Такая игра слов, которую здесь отчасти, как в любом переводе, не удается передать. Правосудие, кровопролитие, правда и кривда, или праведность и вопль, если быть буквальным в переводе.  Здесь приходится при переводе или передать точность отдельных слов, или постараться хотя бы немножко передать эту игру слов. Вот это поэтическое напряжение текста. Поэтому разные переводы идут разными путями, но общий смысл в любом случае понятен. Как садовод, виноградарь, который делает все для хорошего урожая, а потом получает дикие ягоды,  имеет все основания возмущаться, выполоть все эти лозы, просто забросить этот виноградник: «Раз ты дикий, то и расти сам по себе, Я ничего не буду с тобой делать, кто хочет, пусть вытаптывает!» Так и Господь, который все делает для этого народа, чтобы получить от него некоторые плоды, вправе просто так его оставить и забросить! Потому что этот народ не приносит ему того, что должен принести, не отвечает ему. А что делает виноград, если предположить в винограде разум? Что делает виноград, который приносит своему виноградарю, в ответ на его заботу, дикие плоды? Он говорит: «Нет, я расту так, как будто я расту в лесу, один, сам по себе. Ты мне не нужен! Даешь ты мне, не даешь… Я все равно сам по себе». Что делают Израиль и Иудея, которые так отвечают своему Господу? Они говорят: «Тебя нет! Мы живем сами по себе. Ты нас не интересуешь. У нас все свое!»

А дальше он разъясняет, о чем конкретно идет речь. Это уже не песнь о винограднике, это достаточно жесткое обличение. Вот так обличал их, обличал, видимо, решил как-то сменить тему, чтобы люди немножко расслабились и по новой! Как только они услышали про прекрасный виноградник, про какую-то любовную поэзию, потом про сельскохозяйственные работы - все знакомое, понятное. И тут опять: вот с этой стороны к вам подберусь:

Горе вам, кто дом прибавляет к дому,

 поле присоединяет к полю…

 (недвижимость – всегда главная ценность, конечно)

 …другим не оставляя места,

 словно жить вам на земле в одиночку.

 Поведал мне Господь Воинств:

 многие дома опустеют…

 (кризис на рынке недвижимости)

 …хоть просторны, хоть прекрасны, да безлюдны.

 Виноград с десяти участков войдет в одну корзину,

 посеешь десять мешков зерна - соберешь один.

 (это колхоз: 30 лет без урожая; как раз здесь описано) 

Дальше про очень актуальную, вечную тему:

 Горе тем, кто по утрам ищет браги,

 вечерами в поисках вина рыщет.

 Арфы да лиры, бубны да флейты,

 и вино – вот их праздники!

 Имеются в виду не карты, а которыми играют: музыкальные.

Зато о деяниях Господних не подумают,

 на дело рук Его не посмотрят.

 За то пойдет в изгнание Мой народ,

 который сейчас и не ведает о том,

 и будут знатные от голода гибнуть,

 и множество народа сожжет жажда…

То есть все, чем слишком увлекались, то у вас отнимется в полном объеме. Могли воздержаться, могли бы пользоваться умеренно, понемножечку, но перешли грань, и за это лишитесь умеренности: 

За то разверзла преисподняя пасть,

 свой ненасытный раскрыла рот,

 и вожди, и толпа туда сойдут,

 кто был буен и кто был весел.

 Все обличения в V-ой главе читать не будем, только отдельные, наиболее актуальные фрагменты:

  Горе тем, кто геройствует за вином,

 кто только бражничать силен,

 кто за взятки оправдывает злодея,

 отнимая у правого его права!

 За то, как солому пожирает огонь,

 как пламя истребляет сухостой –

 так сгниют корни их,

 облетит их цвет, словно прах…

Вот такие цветистые метафоры, порой несовместимые: с одной стороны, пожар степной, когда эта сухая трава вся сгорает, а с другой, - корни гниют. Казалось бы, либо – либо (либо с корнями что-то, либо с верхушками). И цвет еще облетает… Такое нагромождение образов очень характерно для пророческой речи. Для кого первый образ непонятен, второй, третий, четвертый… Как правило, из одной области: вот растение, которое растет - оно сухое, высохло, его огонь спалил, корни сгнили, и еще и цветы облетели… Все одновременно с ним случилось! Так, конечно, не бывает, но чтобы донести эту мысль с максимальным эффектом, здесь это используется:

Потому Господень гнев и горит на Его народ,

 заносит руку, бьет, и трепещут горы,

 громоздятся, как мусор, на улицах мертвые тела,

 притом не иссякает Его гнев,

 все еще занесена Его рука:

 поднимет Он знамя для дальних народов,

 позовет их с края земли,

 как они поспешат, как легко прибегут!

Обратите внимание: поднимет Он знамя для дальних народов (нашествие врага – это всегда бедствие, всегда кошмар, и, конечно, Господь должен нам помочь; так думают израильтяне; конечно, он нас защитит, Он ведь наш Бог). Оказывается, Он для них поднимает знамя, Он подает им сигнал: как в 1941-м году говорят, искали тех, кто сигналы подавал нацистским бомбардировщикам, чтобы они прилетели и разбомбили… Как раз это Господь делает! Они сюда прилетают бомбить, потому что Он им знамя поднял. То есть все в конечном счете от Него. Это не значит, что эти народы какие-то особенно благочестивые, что они Бога знают лучше, чем израильтяне. Ничего подобного! Они - те самые фашистские стервятники. И это не случайно, это ради каких-то Его целей. Поэтому, кстати, у нас спорят: как читать в Послании Римлянам: «несть власти от Бога» или по-русски «нет власти, которая не от Бога». Все от Бога! В том числе завоеватели далекие, язычники жестокие. Они от Бога! Но не в том смысле, что они Его дело творят, и знают, что делают все правильно, а в том смысле, что и Он для чего-то их использует, для чего-то их насылает.

 Алексей Уминский: В этом смысле я вспоминаю старую историю, еще 60-70-ых годов. Тогда в Советском Союзе были баптисты, которые не регистрировались, как и сейчас, но тогда была целая категория, их арестовывали и сажали. И вот протокол одного допроса. Следователь спрашивает: «Как же так, почему вот вы вроде власти уступаете, а паспорта не берете, общину свою не регистрируете, почему вы власть не признаете? Вот у вас же написано, что нет власти не от Бога!» А он его спрашивает: «А вы от Бога?»

 Андрей Десницкий: Может быть, он сам не понимал, что он от Бога, как и ассирийцы в Вавилоне не понимали этого. Но Исайя как раз говорит, что они от Бога. И, более того, есть еще у библейских пророков, и в Ветхозаветной поэзии, (это все поэтические, конечно, тексты) очень важный момент - пророк или библейский автор не может пройти мимо красоты! В книге Иова мы видели, например, что автор книги по сути любуется левиафаном и бегемотом, этими жуткими чудовищами. Некоторые их считают за описание сатаны, некоторые - за символы сил хаоса, зла, которые человеку неподвластны. Но с какой мощью и величием сталкивается автор!  Он неизбежно ими любуется! И здесь так, смотрите:

Поднимет Он знамя для дальних народов,

 позовет их с края земли,

 как они поспешат, как легко прибегут!

 Нет среди них ни усталого, ни унылого;

 нет ни дремлющего, ни спящего;

 не ослабнет на поясе ремень,

 не развяжется у обуви шнурок;

 стрелы остры и луки легки,

 копыта коней крепки, как кремень,

 крутятся колеса колесниц, как вихрь!

 Зарычит, как лев; как львенок, заревет,

 разорвет добычу и прочь унесет,

 и никто от него не спасет!

 Обрушится в тот день на него,

 словно бурное море,

 а на землю посмотреть –

 лишь тьма и горе,

 тучи свет поглотили.

В переводе я старался передать некоторые созвучия: когда я читаю, вы их слышите, а при переводе их удается передать, может быть, на 2%, но я старался.

Это удивительное свойство пророческой книги: пророк говорит о бедствии, о гибели собственного народа, не окончательной, но, тем не менее, о серьезных бедах, о нашествиях врагов, и одновременно в каком-то смысле любуется народом, который в своей первобытной, звериной жестокости целен. Вот израильтяне, которые разбросаны, которые друг друга истребляют, обижают, а тут идет народ, у которого ни усталого, ни унылого, ни дремлющего, ни спящего - все в едином порыве – такая орда варваров, а он смотрит на нее и невольно любуется, хотя это зло, это то, что несет беду и разорение. И это тоже занимает свое место в картине мира, которая разумна и цельна, которая вся подчинена Господней воле. Хотя это зло, это черное пятно, но как на картине черное пятно может быть не просто грязью, а важным элементом, частью композиции, так и здесь. Это удивительное свойство пророков: подняться над государством, над национальностью, конфессией, профессией, чем угодно, и говорить о мире, который устроен сложно, разумно, осмысленно, и в котором очень важно найти свое правильное место, а не оправдывать свою какую-то группу, свою партию и так далее, не говорить: нет, нет, мы правы, вот эти – сволочи, а мы – хорошие! Ни в коем случае не это! И как раз упреки обращены к своим. Что касается этой орды варваров – да ему-то что до них? С ними Господь разберется, они Его, но пророк к ним не обращается.  Есть, правда, книга пророка Ионы, может быть, мы когда-нибудь о ней поговорим, но это совершенно отдельная история.

Теперь VI глава, я уже об этом говорил, - это история призвания Исайи. Она хорошо известна, как правило, мы ее знаем… Я говорю «мы» про людей, которые, как и я, знакомились с Библией после всего остального, по, скажем, стихотворению Пушкина «Пророк», в котором Пушкин очень вольно пересказывает шестую главу Книги пророка Исайи, применяя ее к себе. Идея та же самая, даже образы некоторые те же самые. И почему именно шестая глава, почему не первая, где, казалось бы, призвание пророка - это то, с чего мы начинаем: как в автобиографии, когда человек, устраиваясь на работу, указывает, как получил квалификацию, которую собирается предъявить в этом учреждении: где учился, получал диплом. Но, как я уже сказал, пророк не хочет себя ставить на первое место, потому что его автобиография – дело десятое. Как у Амоса: неважно, кем он был до того, а важно – это Божья весть.

Не знаю, в каком порядке эти события происходили, вероятно, события шестой главы были раньше, чем первые пять, а, может быть, и нет... Но вот теперь пророк хочет и о себе немножко сказать, себя он не забывает - очень важная вещь - присутствие пророка в своей книге! Пророк – не безличный посыльный DHL, который принес пакет, расписался, и все: он - никто, мы никогда его больше не увидим, он никакого отношения к этому пакету не имеет. Он - человек, который все это пропускает через самого себя и, более того, в этой главе как раз хорошо описаны его отношения с Господом.

«В год смерти царя Узия (один из царей, есть какая-то датировка, редчайший случай у Исайи) я видел Господа». Напомню, что Исайя – священник в Иерусалимском храме, он по профессии должен был там бывать.

«Я видел Господа, Он восседал на высоком вознесенном престоле, а полы Его одеяний наполняли храм». То есть, видимо, речь идет о Святая Святых, где стоял Ковчег Господень, а Ковчег был выполнен как престол Божий, и символически он был престолом Божиим. В царском дворце стоит престол, на котором сидит царь, так и в храме: в Святая Святых стоит престол, на котором сидит невидимо Господь, и вдруг Исайя Его видит.

Видимо, идет речь о том случае, когда он входил, правда, мы не знаем, как было во дни Исайи, позднее в Святая Святых входил только первосвященник в День искупления, в Иом Кипур, кропил его, и больше никто не входил. Может быть, Исайя был не в Святая Святых, а только в Святом – первой части святилища, и видел сквозь завесу (или завеса раздвинулась таинственным образом). Мы не знаем точно, но важно, что Исайя находится в самом-самом центре, куда не каждый священник и не каждый день входит. Позднее Захария, отец Иоанна Крестителя, тоже окажется в таком же положении – он кадит в Святом, получая известие о рождении Иоанна Крестителя.

И он видит Господа воочию: «Он восседал на высоком вознесенном престоле, а полы его одеяний наполняли храм. Перед ним парили серафимы, у каждого по шесть крыльев, двумя прикрывали они лица, двумя – ноги, а на двух летали. Они взывали друг ко другу: «Свят, свят, свят Господь воинств, земля исполнена славы Его». Конечно, это известно по церковно-славянски: «Свят, свят, свят Господь Саваоф» и Трисвятое, которое, конечно, не библейский текст, а более поздний: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный» - опирается на это троекратное славословие, т.е. славословие в самом чистом виде, в котором говорится о самом главном свойстве Господа, главном для человека – Он Свят, и земля исполнена славы Его.

Не просто Он свят где-то в своей трансцендентной выси, где-то вообще есть Святой Господь, а мы - здесь, грешные. Но земля наполнена Его славой, Он присутствует на ней не в Своей полноте, не здесь Он ходит, как какой-нибудь языческий бог в своем святилище, не так, как с точки зрения язычников, Он пожирает какую-то пищу, которую Ему приносят, и что-то еще там делает… Но вся земля наполнена Его действием, Его славой, Его присутствием.

«От их голоса содрогнулись врата, храм наполнился дымом» - то есть такое ощутимое присутствие Бога, когда он одновременно видит, как полы Его одежды наполнили храм и как дым наполняет храм, как столп облачный днем или столп огненный ночью при исходе израильтян из Египта (в IV главе Исайи он тоже упоминался).

Язык Ветхого Завета очень телесный, очень материальный. Это не значит, что здесь описаны только телесные вещи, конечно, здесь есть какое-то мистическое переживание, но Исайя его описывает телесным, физическим языком. Это метафора, которая имеет очень земное измерение, это самое большее, что может увидеть человек в Ветхом Завете, где еще нет Воплощения, такое зримое присутствие Бога.

«Тогда я сказал: горе мне, я погиб. Я человек с нечистыми устами и живу среди народа с нечистыми устами, а мои глаза видели Царя Господа Воинств». Такой антропоморфизм – все через телесные чувства. В конце концов, человек и живет телесными чувствами: его глаза, уста – конечно, это его характеристика целиком, не просто зрения и речи, но человека целиком. Это важно: уста нечистые у него, чаще всего человек грешит устами. То есть поступки греховные (не берем какого-нибудь отъявленного бандита, негодяя), но поступки греховные человек совершает реже, чем говорит какие-то греховные вещи, а еще чаще думает. Но здесь уста – это символ не только речи, но и символ мышления и всего прочего. Потому в Ветхом Завете даже есть выражение: «сказал в сердце своем» – о мыслях, хоть в сердце, но сказал. И здесь очень важно, что он начинает именно с уст. В другом месте он говорит: «Руки полны крови» или «Ноги спешат ко злу» - это уже описание действия. Но здесь все начинается с уст, с какого-то решения, с какого-то слова, которое человек выносит, можно сказать, – с нечистыми намерениями, с нечистой совестью.

И почему еще уста, потому что пророк устами говорит, его инструмент в дальнейшем – это не столько руки, ноги и все прочее, сколько именно уста.

«Тогда один из серафимов подлетел ко мне, держа щипцами горящий уголь с жертвенника. Он коснулся моих уст и сказал: «Теперь, когда это коснулось твоих уст, твоя вина удалена, твой грех прощен».

Что обычно мы говорим, когда человек говорит: я грешник, я ничтожен? Мы говорим: ничего-ничего, есть и похуже, или - это не важно, ничего страшного… Серафим говорит иначе: «Да, ты грешник, но твой грех прощен, он удален». И опять очень телесный и интересный образ – он берет уголь с жертвенника. А что такое уголь с жертвенника? Это внутри стоит кадильный жертвенник. Захария кадил, и Исайя кадил, туда возлагают кадильный жертвенник, на нем сгорают благовония - это то, что летит прямо к Богу, в таком физическом, телесном смысле.  Он берет этот огонь, который прямо к Богу возводит, и касается уст.

Думаю, никто из нас не хотел бы, чтобы нас горящим огнем в губы тыкали? Будет ожог на очень чувствительной части тела. Но Исайя здесь даже об этом ожоге не говорит, он говорит только об очищении, говорит, что это прикосновение святыни материальное. Для Ветхого Завета все очень материально: прикосновение материальной святыни к его устам очищает. И  очень важно, как человек очищается от греха: прикосновением к божественному, прикосновением к тому, что свято.

Сегодня это, например, когда мы причащаемся. Одна из молитв к причастию: … Да будет ми угль пресвятаго Твоего Тела… во очищение…  (тот самый образ, что очищает). Сознательное прикосновение к святыне после исповедания своей греховности - тот же самый принцип, абсолютно тот же самый. Таким образом, он уже здесь заложен.

Отец Алексей Уминский (примечание): Более того, священник, когда причащается в алтаре от Чаши Христовой при ее целовании произносит те же слова пророка Исайи: «Се, прикоснуся сие устнам твоим, и отымет беззакония твоя и грехи твоя очистит…»  По правилу эти слова священник должен повторять всякий раз, когда причащает мирянина, но при большом количестве причастников это тяжело исполнимо. А так, по сути, эти слова всегда говорятся во время Проскомидии, они относятся ко всем.

Андрей Десницкий: Это первая часть призвания: человек предстает перед Богом, понимает, что он недостоин, хоть священник и находится при исполнении: он не просто так забежал, непонятно откуда взявшись. Тем не менее, он понимает, насколько не соответствует своей высокой миссии.

А дальше начинается уже личное, начинается диалог только после того, как это несоответствие признано, после того, как он очищен. То есть человек в своем грязном состоянии не может пойти и говорить с Богом, но только после того, как твоя вина удалена, и твой грех прощен: «… и я услышал, как Господь говорит: кого послать? кто пойдет за Нас? Я отозвался: вот я; пошли меня».

Здесь о многом можно говорить: можно говорить о множественном числе: кто пойдет за Нас? Христиане здесь видят, конечно, указание на Троицу.

Отец Алексей Уминский (примечание): Но не только это, само Трисвятое, Троическое: Свят, Свят, Свят - уже есть свидетельство как христиане произносят. Как свидетельство Ветхого Завета о Троичности Бога.

Андрей Десницкий: Да. И в Ветхом Завете есть еще места, где Бог говорит о себе во множественном числе, прежде всего, в Книге Бытия (мы когда-то об этом говорили: «Сотворим человека…» и «Сойдем и смешаем языки…» – история Вавилонской башни).

Отец Алексей Уминский: «Адам стал один как из Нас…» 

Андрей Десницкий: И, конечно, здесь нет прямого учения о Троице, это совершенно верно. Но, тем не менее, в Ветхом Завете (самое начало) есть некое представление о единстве Бога, о том, что Бог един говорится очень много.  Безусловно, это - Господь Бог наш; Господь един, - но, тем не менее, когда говорит о себе Бог? Только, когда говорит о себе Он.

Человек не говорит о Боге: Их много, он говорит: Он один (хотя Бог по-еврейски множественного числа), когда Бог упоминается как единый Творец. Бог о себе говорит, как о множественности иногда. И в этом можно увидеть некоторый намек, приоткрытие тайны. Есть два варианта как сказать. В Ветхом Завете нет Троицы: там нигде не сказано Отец, Сын, Святой Дух. Нигде такого нет. Все потом появилось, потом возникло.

Другой вариант: в Ветхом Завете уже есть Троическое Богословие. Смотрите, здесь множественное число стоит, тройственное: Свят, Свят, Свят – это, безусловно, показывает на Троицу.

Мне кажется, и то, и другое неверно. Ветхий Завет – это некоторое приоткрытие, это несколько шагов, приближающих человечество к Богу, но это не вся полнота, безусловно. Это попытка что-то подсказать, чему-то научить, что-то приоткрыть. Более того, думаю, что и в Новом Завете, где мало говорится о каких-то догматических формулировках, это, скорее, движение, чем конечный результат. Сейчас я не об этом хочу сказать.

Призвание пророка… В некоторых случаях мы видим, как пророк говорит: «Господь меня послал. Вот слово Господу». В некоторых случаях даже видим, как в третьем лице было слово Господне к такому-то: «… встань и иди ..., …он встал и пошел...» Иона, правда, пошел совсем в другую сторону, но у человека есть свобода воли. Может - то, может -  это.

Здесь, пожалуй, единственный раз у пророка Исайи раскрывается механизм этого призвания, рассказывается как это было. Господь его послал как посыльного: давай бери это, иди туда и никаких разговоров? Не совсем так… Не знаю, так ли было с другими пророками или не так, но Исайя описывает здесь именно диалог: кого послать? кто пойдет за Нас? 

А кто там присутствует кроме Исайи? Как будто там 100 человек других, и Господь выбирает добровольца. Безусловно, нет. Исайя там один. Серафимы   явно не исполняют этой пророческой роли. И, по сути дела, Господь действительно ждет, что Исайя ответит: «Вот я, пошли меня», - не навязывая ему этой роли.

Интересно: как все бывает по-разному! Моисею Господь роль навязывал, Моисей всячески отказывался от нее, а вот Исайю он мягко к этому подтолкнул.  Видимо, есть разные люди: одного нужно долго уговаривать и чуть ли не насильно заставлять, другому достаточно намекнуть.

После этого Господь говорит Исайе: «Иди и передай этому народу: слушаете, слушаете, да не разумеете; смотрите, смотрите, да не понимаете; очерствело сердце этого народа; уши – оглохли; глаза – закрылись; не услышат ничего, не увидят, сердцем не разумеют; не обратятся ко мне за исцелением.»

Здесь такая экзегетическая проблема. В одних переводах звучит: «чтобы они ко мне не обратились; чтобы я их не исцелил» -  как некая цель: все так специально построено, чтобы они не обратились. Думаю, здесь, конечно, скорее следствие, т.е. все так происходит, что в результате они не обращаются.  Это не цель, которую ставит Господь – это внутренний итог этих действий, их отношения.

И, собственно, главная мысль пророка – проблема людей не в том, что они грешны. Это проблема, но не главная, главная - они этого не понимают и не обращаются за исцелением! Вот книга и начинается с этого призыва: «во что вас бить еще?»  То есть вы ранены, ранены собственным грехом! Об этом   говорит пророк. Вы болеете, вы несчастны, с вами происходят всякие события, но у вас есть способ с этим справиться!

Главная проблема людей - они этого способа не видят и не понимают, хотя им это говорят, им это показывают. Дальше вопрос: «Я спросил: доколе, Господи? Он ответил: доколе города не опустеют, в домах не останется живущих, земля не обернется пустыней, и Господь не удалит людей; и не настанет в стране полная разруха; если останется хоть десятая часть, то ее опять ждет пламя; но как от срубленного теревинфа (это одно из деревьев семейства фисташковых) или дуба пень остается, так останется у них святое семя».  

Я рассказывал как-то, может быть, не один раз, что на Ближнем Востоке и по сей день бывает: вырастает иногда свежий ствол, из корней срубленного дерева.

Отец Алексей Уминский: Везде бывает.

Андрей Десницкий: Разве бывает, что срубили яблоню и там выросло новое дерево?.. Но там бывает довольно часто, особенно с оливами это можно видеть.

А. Л. Дворкин: Олива вообще бессмертное дерево.

Андрей Десницкий: Вот здесь это описание, на самом деле конец будет, на самом деле все придет в какой-то окончательный упадок, но останется семя, останется возможность восстановления.

И, казалось бы, миссия пророка в этом смысле как-то безнадежна: если бы Господь сказал: «Вот ты пойдешь, все им объяснишь, расскажешь; они все поймут, уверуют, и на этом все будет хорошо.»  Да, пророк мог бы утешиться: сейчас не понимают, но я расскажу, и все поймут. А Господь ему этой надежды не дает, как ни странно. Дает ему другую надежду: до конца они не погибнут. Это печальная история про пророков, практически про всех, что их миссия не бывает успешной. Она может быть успешной где-то, когда-то. Такие примеры есть в каких-то отдельных моментах, иногда очень успешных, но в целом, пророк – это человек, который пытается остановить сползание в пропасть. И это ему удается только на время или только в отношении кого-то. В пропасть все равно сползают, но это не значит, что его миссия бессмысленна. Может быть, как раз его миссия в том, чтобы помочь этому святому семени сохраниться, чтобы этого семени было больше, чтобы этот пень был менее сухим!

 Пророк - не супермен, который, как в фильмах, приходит в самый последний момент: врагов всех убил, там всех спас, все исправил, все: Happy End! Нет! Больше история о том, как пророк помог задержать катастрофу: как советское военное кино, где одинокий лейтенант со своей пушкой не останавливает наступление танков на Москву, но их задерживает, сам погибает, но за это время свежие силы успевают занять оборону. Люди погибают. Они не останавливают врага, не побеждают его, не разбивают в пух и прах, но они позволяют этому наступлению задержаться, позволяют его задержать на какое-то время, помогая подготовиться всем остальным. Миссия пророка в чем-то близка к  28-ми панфиловцам. Будь это реальная история или вымышленная – в данном случае это неважно. Об этом и вся книга.

На этом остановимся. В VII главе речь идет о пророчестве рождения Еммануила.