Главная » Наш приход » Беседа седьмая. Языческие представления о человеке

     Беседа седьмая. Языческие представления о человеке 

 

Александр Дворкин: Общие представления об отношении язычества к человеку, как правило, очень сильно искажены. И искажены они благодаря так называемой эпохе Возрождения. Есть такие стереотипы мышления: было темное мрачное средневековье, когда человека подавляли, когда человек ничего не значил, а потом, наконец, рассвело солнце Возрождения, и великие отцы-основатели Возрождения,  гуманисты и прочие, совсем по другому расценили человека; произошло возвращение к языческому, к древнегреческому наследию; прекрасные люди с прекрасными формами своих тел занимаются премудрой философией, и вообще человек – мера всех вещей... и так далее, и тому подобное. Но на самом деле это представление глубоко ошибочно, потому что в античности, если мы действительно рассматриваем настоящую античность, человек мало что значил.

 

И вообще принадлежность к биологическому виду homo sapiens для античного человека совсем не означала, что вы являетесь человеком. Человек уравнивался со своим статусом, со своим окружением.

 Классическая греческая античность, 5 век до Рождества Христова, – это классические города-полисы. Там человек не мыслился вне своего полиса. Есть город-полис, и в нём живут его граждане. Самым страшным наказанием для человека было изгнание, остракизм: человек изгонялся, и вне полиса он был уже никто и звали его никак. Любой мог его обидеть, ограбить, убить, потому что вне своей общины он не человек.

Но если мы посмотрим ещё более внимательно, то и внутри полиса далеко не все живущие – это люди. Люди – это мужчины, обладающие собственностью, те, которые голосуют. Женщина – это, собственно, уже не человек. Во всяком случае, недочеловек. Дети людьми не считались. И поэтому случаи педофилии, которые там процветали, были вполне нормальным явлением. Ведь дети для того и существуют, для удовольствия взрослых. И идеи ограничения детского труда, или ещё что-то подобное, никому даже в голову не могли прийти. Когда ребенок вырастет, тогда он станет человеком.

 И затем целый класс населения – рабы, которые вообще никакого отношения к людям не имели. В более позднее время будет сформулировано, что раб – это говорящее орудие. Но это, в общем-то, справедливо для всей античности. И что интересно, никому не приходило в голову делать умозаключение о том, чем же раб отличается от человека. Вроде ничем не отличается. Но, тем не менее, захватили тебя в плен жители соседнего города, и всё – ты раб. Был ты человеком и  перестал быть человеком, а стал полной собственностью хозяина, который может  сделать с тобой всё, что ему угодно, и никакой ответственности за это нести не будет.

 В Римской империи было несколько иначе: там статус людей получали все граждане. Сначала это были граждане Рима, потом это были граждане Италии, потом стали появляться граждане империи. И, в конце концов,  когда все жители империи стали гражданами, это были свободные жители. То есть та же самая система: граждане – это свободные земле- и домовладельцы.

Вспомним совершенно потрясающий римский обычай. Когда в семье рождался ребенок, в любой семье, от плебея до патриция, он получал какие-то права и мог считаться членом семьи только тогда, когда отец подходит к ребенку, смотрит на него, и если он берёт ребенка в руки и провозглашает его членом семьи, то ребенок считается членом семьи. Если же отец проходит мимо, то ребенка выставляют за дверь,  и он там умирает. Зимой быстрее, летом, наверное, дольше. И никто на него не смотрит. Это не человек. Этот римский обычай был отменен только императором Константином уже под влиянием христианства. Это считалось совершенно естественным и нормальным.

Отношение римлян к браку показывает отношение к женщине. Брак по любви в принципе не заключался, это считалось глупостью. И вообще любовь – это блажь какая-то. Если есть влечение к женщине, заводишь себе любовницу. А  брак – это  заключение контракта с семьей для своего продвижения. Если вы посмотрите биографии известных нам римских деятелей, вы увидите, сколько у каждого их них было браков: шесть, восемь, девять браков... Но последовательно, двоеженство запрещалось.  Если семья попадала в немилость, было нормально и естественно тут же отослать жену назад к отцу. Если же ты не сделаешь этого, то ты выступаешь против заведенного порядка вещей. То есть ты практически заявляешь о своем бунтовщическом намерении.

Нарушение супружеской верности мужчиной было нормой. Оно даже не считалось каким-то нарушением. А женщину за нарушение супружеской верности  тут же отсылали, отношение  к ней совершено иное. Иными словами, даже те люди, которые считались людьми, все равно вне государства и вне общины как личности абсолютно никаких прав не имели и существовали лишь постольку, поскольку они вписывались в некую общность. И ещё может быть несколько слов сказать о платоновском учении.

 

о. Алексей:. Ты просто сейчас говоришь о таком понятии как права человека. Ни о каких правах принципиально речи не шло. Потому что само это  понятие в античном мире никак не было сформулировано. Говорилось о правах гражданина, а не о правах человека.

 

Александр Дворкин: А к гражданам относилась только небольшая часть людей.

 

о. Алексей: И мы с вами видим это на примере апостола Павла, которому довелось родиться в городе Тарса. Получив римское гражданство при рождении, он был уже достаточно защищен. И только тогда, когда он говорит о своем римском гражданстве, он получает какие-то элементарные права на справедливость, на суд, на какое-то рассмотрение его дела. Мы видим это по Деяниям святых Апостолов. Если ты не существуешь, как гражданин, в отношении тебя может быть полное беззаконие. Человек оказывается подсуден всему, чему угодно. Его можно обвинить в чем угодно, его можно разорвать на части, заключить в темницу, и никому никакого дела до этого не будет. Соблюдались не  права человека, а права определенного гражданина, а как человека тебя не существует.

 

Александр Дворкин:  В представлениях о человеке в Древней Греции, о его жизни после смерти присутствовало некое ощущение ада. По их представлениям после смерти все попадают в некое царство теней, в котором у человека сохраняется какое-то сознание. Но эти тени влекут тяжелое, призрачное существование, и очень страдают. Мы помним слова Ахиллеса, когда в царстве мертвых его встречает Одиссей: «Ахиллес, ты был герой. Наверное, и здесь, в царстве мертвых, ты тоже царишь над всеми мертвыми». Ахиллес отвечает:  «Лучше я лучше буду последним подёнщиком у последнего пастуха, чем царём в царстве мертвых». То есть там, за гробом, абсолютное отчаяние и ужас. Поэтому максимум, что можно получить в этой жизни, лучше получить. Ведь потом уже собственно ничего не будет.

Бывают редчайшие исключения – величайшие герои. Кто-то иногда получает редчайшую возможность и попадает на елисейские поля. Но если даже Ахиллес не попал…

В области настоящей философии Платон пытался как-то с этим материалом работать. Он переосмыслил это по-другому и даже в каком-то смысле пришел к осознанию некоего единого Бога.

 

о. Алексей: И Сократ…

 

Александр Дворкин: Да, сократовские идеи мы знаем в основном через Платона. Их идея в том, что все наоборот: существование без тела – это наивысшее существование. Есть мир идей, высший мир, а наша земная жизнь – это лишь отражение тех абсолютных идей, которые существуют в том мире идей. Собственно, таким образом мы и распознаем какие-то вещи. Если стулья все разные, самой разной формы, то откуда мы знаем, что все это стулья?  Есть некая общая идея «стульности», и все здешние стулья – это выражение чистой идеи «стульности». Мы их распознаем и узнаем, потому что это воспоминания об этом мире идей. Поэтому освобождение для человека –  освободится от оков плоти, которые мешают свободному парению духа, и вернутся в мир чистых идей.

Наше существование тут на земле Платон уподоблял существованию в темной пещере. Где-то там есть выход из пещеры, немножечко свет попадает, но  мы  сидим  спиной к этому свету. И всё настоящее происходит за пределами этой пещеры. Время от времени мимо входа в пещеру  кто-то проходит, что-то совершается, а  мы видим лишь какие-то едва-едва заметные тени на стене. И вся наша реальность, которую мы воспринимаем, это не более чем тени тех  чистых идей, которые происходят на свободе.

То, что можно и нужно  человеку – спасение и освобождение – это освободится от этой плоти, от этого заточения в этой пещере и выйти туда, на чистый свет абсолютной истины. Т.е. тело – это зло, и ничего хорошего из него быть не может. Эта мысль развивается и в платонизме, и в неоплатонизме. Это тот вызов, с которым столкнулось раннее христианство. Вы помните проповедь апостола Павла в Ареопаге.  Когда он начал говорить, его даже согласились послушать. И начал он хорошо, сказав, что нашел в Афинах алтарь неведомому Богу, и он о нём расскажет. И все приготовились слушать. Но как только он сказал про воскресение из мертвых в плоти,  сказали: «Все, иди, послушаем тебя в другой раз». Для греческих философов это был абсолютный абсурд, ведь с молоком матери они впитали идею о том, что плоть – это зло, это оковы, это темница. И что? Опять воскресать и опять возвращаться к тому же? Зачем это в принципе кому-то нужно?.. Явный абсурд. Поэтому в каком-то смысле платоновское учение, которое легло в основу позднего античного понимания, как-то расчеловечивало человека, который  не более чем какой-то недоделок, попавший в темницу. И основная задача – это освободиться из  темницы и, в конечном итоге, перестать быть человеком, стать чистым духом, чистой идеей.

Эта идея развивается в мире до сих пор. Если спросить среднего прихожанина, то он рай себе именно так и представляет:  тело лежит в могиле, а в раю – духи. В раю тело как бы не нужно.

 

о. Алексей: Более того, я как раз хотел добавить, что идеи платонизма и неоплатонизма породили даже такое своеобразное аскетическое учение, которое оказало на христиан довольно сильное влияние. Стоики, например,  как раз представители такого философского течения, которое прежде всего эту идею и развивало. Стоики были настоящие аскеты. Для них тело – это темница для души,  сосуд греха, которое ни в коем случае не надо ублажать, поощрять и т.д.

 И интересно, что император Юлиан Отступник был как раз настоящим стоиком. Он не просто был каким-то банальным язычником. Он жил в идеях. Он был высокоинтеллектуальным императором.

 

Александр Дворкин: Он был неоплатоником.

 

о. Алексей:  Юлиан Отступник говорил: «В моей бороде философа ползают вши. Философ, отращивай бороду!». Таким образом он  показывал свое небрежение к телу. Он, император, этим гордился.

 

Александр Дворкин: У стоиков было развитое нравственное учение, которое очень многие сопоставляют с христианством, и говорят о том, что стоическое нравственное учение оказало влияние на христианство. Это умеренность, помощь другим. Но есть одна принципиальная разница между стоицизмом и христианством: стоик уповал только на собственные силы. Стоицизм, в общем-то, воспитывал гордыню: «Я выше всего этого. Когда надо,  я оказываю милосердие, я себя смиряю. И я знаю, когда приходит мой час, потому что я не боюсь смерти. И когда я знаю, что мой час пришел, нечего превращаться в развалину, за которой будут другие ухаживать. Я себе наливаю ванну с тепленькой водичкой, вскрываю вены и спокойно угасаю в приятной обстановке». Это идеальная смерть для стоика, и,  по большому счёту, высшее проявление гордости.

 

Алексей Лызлов: Чтобы пояснить платоновскую логику учения о человеке, можно вспомнить один из диалогов. Сократ, который во многом  все-таки литературный герой Платона, говорит о том, что жизнь философа – это упражнение в умирании. Как смерть разлучает душу от тела, так же и философ стремится высвободить душу из плена телесности. И логика здесь такая: тело – это как бы полюс дробления душевных желаний. Тело связывает человека с миром, в котором ему, в общем-то, хочется очень много разных вещей: и поесть, и выпить, и погулять, и что-то ещё. И постоянно это желание дробится. А душа – это нечто такое, что должно быть устремлено к единой идее блага. И она должна быть собрана в этом едином стремлении. Т.е. тело осмысливается чисто негативно, как то, что связывает человека с многообразием мира, но  единое желание для души – дробить. Она  расчленяет, привязывает к каким-то вещам, и поэтому  возникает стремление освободить душу от плена телесности.

 Тело осмысливается чисто негативно, как темница души, начиная уже с Пифагора. И Платон воспринимает это от Пифагора. Этот момент становится для многих людей, воспитанных в греческой культуре, воспитанных на наследии Платона, камнем преткновения для принятия христианства. Ранних христиан люди, воспитанные на платоновском наследии, называли даже телолюбцы за то, что христиане учат воскресению мертвых и тому, что Христос пришел во плоти. Для Платона это было бы немыслимо. Зачем Богу приходить во плоти? Зачем ему облекаться в эту темницу, в то, что душу порабощает и сдерживает? И конечно христианское учение о боговоплощении для греческого мира было какой-то неслыханной новизной, чем-то таким, что трудно было вместить.

 

Александр Дворкин: Что для иудея соблазн, для эллина – безумие.

 

Алексей Лызлов: Да, именно поэтому, когда Павел проповедовал язычникам, им очень трудно было вместить это учение.

 

Александр Дворкин: И тогда еще немножко расскажу про волшебную сказочную Индию, которой так многие увлекаются, и  про учение о реинкарнации, которое тоже многие воспринимают.

 В современной массовой культуре реинкарнация, переселение душ, кажется чем-то очень увлекательным. Здорово, что мы живем не в одном теле, можно и то попробовать, и это попробовать. И некоторые люди вспоминают, кем они были в прошлой жизни. Что меня всегда удивляло, что в прошлых жизнях не было обычных профессий:  там не было прачек и  дворников, все были графами или князьями. В лучшем случае кто-нибудь скажет: я была куртизанкой. Может быть, люди обычных профессий не перевоплощаются?

Но на самом деле, если мы посмотрим первоисточник, то учение о реинкарнации в Индии – это не захватывающее приключение, а страшное проклятие. Есть колесо сансары, которое  часто сравнивают с мельничным колесом. И лопасти на мельничном колесе – это человеческие жизни. И оно вращается, лопасть проходит сначала через воздух, потом через воду, то есть через жизнь и через смерть, и так по кругу. Оно все время крутиться вокруг одного и того же центра, никуда не идет и не развивается, все время одно и то же вращение.

Колесо сансары крутит карма, как мельничное колесо крутит вода. Карма – это причинно-следственная связь. Любой поступок, который мы совершаем,  рождает свои последствия.  Когда мы совершили поступок  – это как камень бросить в море. Камень упал на дно, его песком уже затянуло, поступок уже забыт, его нет больше, но  на поверхности воды он поднял волны. И волны идут до берега моря, потом отражаются, потом идут назад,  и эти волны уже никогда не загаснут, но все время будут продолжаться. Это та карма, которая формирует всю нашу реальность.

На самом деле, карма – это фактически закон умножения зла.  Если я сейчас ударю отца Александра, то в следующей жизни меня тоже кто-то ударит,  мне так же будет причинена боль. А тому человеку, который мне причинит боль,  соответственно тоже будет причинена боль. Так однажды причиненная боль никуда не денется, в каждом новом воплощении она будет возвращаться и возвращаться. Таким образом  зло будет без конца умножаться. Как-то изменить карму невозможно,  просить у кармы прощения бессмысленною Невозможно сказать: «Я раскаиваюсь, я хотел бы чтобы этого не было, я хочу это изгладить». Это все равно, что просить прощения у электричества. Я дотронулся до оголенного провода и говорю: «Ой, электричество, прости меня, я больше так не буду». Электричество подумало и решило: «Пожалуй, я не буду в этот раз его наказывать, дам ему шанс...»

Карма – это абсолютно безличный закон, которому подчиняются все: люди и боги, оно формирует абсолютно все мироздание. И вырваться из этого невозможно. Например, вся работа, которую ведет наш приход,  помощь другим людям,  в этой системе координат абсолютно бессмысленна. И не только бессмысленна, но и откровенно вредна. Как в истории про христианского миссионера, который приехал в Индию и увидел какого-то несчастного нищего человека. И так он был тронут, что выгреб из карманов все, что у него было, и высыпал этому нищему. А рядом шел брахман и сказал: «Какие вы, христиане, глупые. Ты понимаешь, что ты ему навредил? Он изживает свою карму. А ты сейчас дал ему денег. Он сейчас пойдет в больницу, вылечится и до конца свою дурную карму не изживет. И значит, будет страдать в следующей жизни. Т.е. самое полезное, что ты мог бы для него сделать – это оставить его умирать под забором. Тогда в следующей жизни у него будет больше шансов. Сейчас этих шансов ты его лишил. Ты причинил ему вред».

Если индусу сказать, –Я знаю, что ты воплотишься в следующую жизнь, –  он ответит, – Зачем ты предрекаешь такое несчастье? Потому что лучшее, что можно сделать, это разломать это колесо и умереть, чтобы никогда больше не возвращаться. Для этого, кстати, существует йога. Йога – это искусство смерти. Это такая термоядерная бомба против жизни. Если христианский подвижник умирает для того, чтобы жить вечно,  то йог живет для того, чтобы умереть навсегда. И задача йоги – это воспитать в себе не только абсолютное бесстрастие, но и просто равнодушие,  абсолютно убить в себе всяческие желания и стремления. Убить ненависть и любовь, убить жестокость и убить милосердие, сделаться абсолютно ничем и впасть в самадхи еще при жизни, чтобы уйти, еще при жизни раствориться в небытиео. И тогда этот цикл страданий и несчастий прекратится. Это тоже совершенно расчеловечивающая система.  Что такое человек в этой системе координат – вообще непонятно. Потому что если без конца перевоплощаться…

 

о. Алексей: Ты же можешь превратиться не только в человека..

 

Александр Дворкин: Да, естественно. И вообще шансы, что я перевоплощусь в человека, крайне малы. Это как лотерейный билет выиграть. Это даже ещё хуже, чем в античности. Хотя, с другой стороны, античность тоже пришла к реинкарнации, и у Платона она есть. Но это полностью разработанная система, в которую верят до сих пор. У нас просто изменилось представление о реинкарнации в связи с оккультизмом и теорией эволюции. Наши оккультисты конца XIX века, увлеченные позитивизмом, придумали эволюционную реинкарнацию,  когда  колесо распрямилось и сделалось лестницей накопления заслуг:  каждый опыт, который человек накапливает в этой жизни, возвращается в следующей жизни. Но это исключительно фантазии Блаватской и всех, кто за ней последовал – Рерих и все прочие. В первоначальной системе это очень тяжелое пессимистичное учение. Индуизм достаточно размытая система. Мир существует, пока верховному богу вообще все не надоест, и тогда он разрушает весь мир, и, может быть, всё начнётся заново. Или, может просто, он спит, и ему снится сон, мы все ему снимся. И вот такой кошмар ему сниться.

 

- Какое место занимает нирвана?

 

Александр Дворкин: Нирвана – это небытие. Это сейчас нирвана стала восприниматься как что-то приятное.

 

о. Алексей: Нирвана – это состояние вне категорий добра и зла. Бесчувственность.

- А апатия?

 

о. Алексей: Ну, в какой-то мере это сопоставимо с апатией. Но апатия – это просто перевод с греческого «арatheia», что значит бесстрастие. Но нирвана  воспринимается больше не как бесстрастие, а как бесчувствие.

 

- Язычники бывают благородные. Стоик, например... Он порезал себе вены и благополучно благородно умер, никому не сделав зла. Даже себя подставив. И как он будет судим?

 

о. Алексей: Мы сейчас этого вопроса не касаемся, у нас совсем другая тема. И думать о том, что будет с кем-то  – это не в нашей компетенции. Не мы же судьи, и вопрос не к нам. Мы можем, конечно, думать, но это ничего нам ровно не даст.

 

- Нас, христиан, так мало. Получается, весь мир погибнет. И все эти люди, индусы там..

 

о. Алексей: А индусы думают о нас таким образом.

 

Александр Дворкин: Для индусов мы не совсем люди. Мы – млеччхи, белые варвары. Мы родились вне кастовой системы, поэтому, что с нами делать, вообще непонятно. Брахман после общения с европейцем должен пройти ритуал очищения. Если вы поверите во все то увлекательное учение, о котором я вам рассказал, и будете его практиковать и стараться все делать правильно, то у вас есть шанс, что в будущей жизни вы родитесь женщиной в касте неприкасаемых.

 

- Может быть, это протестантская теория, но многие считают, что Бог настолько любит человека, что не может быть того, что он навсегда погибнет.  И как бы происходит  некое перерождение, и Господь снова  пускает душу на землю, где человек может реализоваться как христианин.

 

о. Алексей: Такое учение в христианстве существовать не может.

 

о. Александр: Тем более это невозможно в протестантизме, который верит в Библию. А там говорится, что человеку надлежит однажды умереть, а потом суд.

 

о. Алексей: В протестантизме, отец Александр правильно говорит, принято буквальное толкование библейских текстов, и нет никакой возможности для какого-либо  перевоплощения. Протестантское учение вообще не воспринимает смерть человека на земле,  как какое-то возможное существование души до страшного суда. Они считают, что человек умер и всё, его нет, до Страшного Суда он не существует. Поэтому у них нет молитвы за усопших,  нет почитания святых.  И только на Страшном Суде он воскресает, и тогда суд. Умер, а потом Суд. Всё.

 

- Действительно, а почему природное человеческое – это страх смерти. Почему он есть? Почему он возникает? Ну, пожил человек, и уже дал Господь это счастье пожить.. Хоть три дня, хоть 20 лет, хоть 70. А почему мы так боимся этой ступени уйти в никуда?

 

Александр Дворкин: Смерть – это трагедия и ужас.

 

о. Алексей: Смерть – это несчастье и горе. Смерть – это противоестественное для человека состояние. Человек не сотворен умирающим. Человек сотворен с возможностью бессмертия.

 

- Как это с возможностью бессмертия? То, что человек умрет – это мы все знаем.

 

о. Алексей: Нет. Нам об этом рассказали, но опыта у человека такого нет. Смерть – это последствие грехопадения. Она неестественна для человеческой натуры. Смерть – это образ страдания. А потом смерть – это некий страх непонимания и незнания того, что на самом деле тебя ожидает. Потому что у нас на самом деле нет такого опыта. И реинкарнация – это собственно некая успокоенность на том, что все будет шоколадно,  привычно. Ну, по крайней мере, привычно плохо. Ничего нового ты не узнаешь.

 

- Самое страшное наказание, которое человек получил за грехопадение.

Александр Дворкин: Не наказание. Смерть – это не наказание, это последствие. Это как заразился вирусом, который в конце концов приводит к смерти.