Беседа восьмая. Новозаветное откровение о человеке. 

о. Александр: Сегодня мы  будем говорить о новозаветном  откровении о человеке, о том,  что нового о человеке   открывается нам в Евангелии и  в апостольских посланиях, а  также о том, что нового  произошло в истории  человечества. 

 В течение нескольких недель мы говорили о ветхозаветном учении о человеке, о том, как представляет человека ветхозаветное откровение. На прошлом занятии Александр Леонидович дал краткий обзор такого религиозного фона, на фоне которого появилось ветхозаветное откровение, то есть языческое и индийское представление о человеке. Индийское представление на откровение никак не повлияло, а развивалось параллельно. Но в нашем сознании оно тоже  присутствует, и надо иметь о нем четкое представление, чтобы была возможность  сравнить его с богооткровенным учением о человеке.

Новый Завет – это проповедь о том, что с человечеством произошло действительно качественное изменение, и изменение настолько  глобальное, что по своему смыслу и значению оно  равнозначно творению  самого человека. То есть то, что произошло две тысячи лет назад, изменило и саму человеческую природу, и каждого человека личностно так качественно и всецело, как это произошло многие тысячелетия назад во время творения человека.

 Мы говорили о последствиях греха, о том,  что последствие греха – это, прежде всего, разделение между Богом и человеком. Человек по своему свободному волеизъявлению порывает с Богом, нарушая Его волю, нарушая Его заповедь и отделяясь от Него. Во-вторых, грех рвет отношения людей между собой. Нарушаются отношения в первом союзе мужчины и женщины. Спустя некоторое время грехопадение выливается в  братоубийство, которое тоже сигнализирует о разделении людей. И, наконец, в-третьих, грехопадение поражает самого человека, в нем начинает доминировать  плотская, материальная составляющая, и  проступает болезненное разделение, которое, в конце концов,   влечет за собой смерть – разделение души от тела.

Мы верим, что во Христе эти три болезненных разделения уврачевываются. Это  является не только объектом нашей веры, но и основанием всей нашей надежды. Именно потому мы и являемся христианами,  что на это надеемся.   Мы верим, что в лице Иисуса Христа Божественная природа соединяется с человеческой,  и что  это  соединение двух природ  дает возможность и нам лично стать причастниками Божественного естества, как говорил апостол Петр.

 Мы верим, что воплощение Иисуса Христа делает нас всех едиными во Христе:  мы не только через Христа соединяемся с Богом, но и становимся ближе и роднее друг другу. Христос это изображает в образе виноградной лозы: «Я есть истинная виноградная лоза, вы же – грозди» (см. Ин. 15:1). Мы верим, что если мы пребываем со Христом, благодатно с Ним соединены, то и мы, как ягоды на одной грозди,  соединены друг с другом. Образом благодатного соединения и преодоления всех ветхозаветных разделений является наша Церковь, которая призвана к тому, чтобы побеждать  ненавистную рознь мира сего.

 И, наконец, мы верим, что воплощение Иисуса Христа во многом восстанавливает и нашу собственную природу и врачует то болезненное разделение, которое присутствует в каждом из нас. Есть такое понятие в христианской аскетике – целомудрие,  когда человек воспринимает себя целым, гармоничным и единым, и это самоощущение –   полостью адекватно действительности. Человек во Христе Иисусе восстанавливается в этой целостности, в этом целомудрии. Вследствие  этого природного исцеления человек и преодолевает смерть, соединяясь со Христом. По Его обещанию мы верим, что Господь даст нам победить смерть и приведет к воскресенью.

На протяжении столетий Вселенскими сборами формулировалось православное вероучение. На  первых двух соборах формировалось и  формулировалось учение о Святой Троице,  последующие пять Вселенских соборов  формулировали учение о Господе Иисусе Христе.

То, чем занимались Вселенские соборы, для нас  принципиально важно, так  как отделяет истину от лжи.  Мы так держимся за свою правоту и осуждаем лжеучения, не просто потому, что это уяснение некоторой научной истины,  объективной научной богословской точки зрения: уясняя церковное представление о Господе Иисусе Христе, Вселенские соборы решали сугубо практические вопросы. Коль скоро наше спасение, восстановление нашей человеческой природы,  неразрывно связно с тем,  Кто такой Иисус Христос, и что Он для нас сделал, любые искажения, любые неправильные, неадекватные представления на этот счет ведут к разрушению  верного понимания того, как нам самим быть.

Апостол Павел формулирует нашу взаимозависимость с Иисусом Христом следующими словами: «В вас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе» (Флп.2:5). И действительно, пока мы не поймем, кто такой Господь Иисус Христос, пока мы четко не сформулируем, каким образом мы можем свои собственные чувства, свои собственные устремления, свой собственный разум сообразовать и согласовать с Ним,  всякие попытки что-то осуществить в нашей духовной жизни, безусловно, обречены на провал. Поэтому очень важно, что собор, посвященный личности Иисуса Христа и образу соединения в Нем Божественного и человеческого,  определяет, что в Иисусе Христе присутствует одна и только одна ипостась, одно и только одно лицо.

Мы с вами на одном из занятии пытались сформулировать, что такое ипостась, и что такое лицо. Нередко  эти  основополагающие антропологические термины  понимаются неадекватно. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что термин ипостась близок пониманию лица, личности. Если бы во Христе Иисусе присутствовало два лица, две ипостаси, две личности, то, безусловно, наблюдалось бы и какое-то разделение этих личностей. Болезненное разделение личности диагностируется современной медициной как  шизофрения, и очевидно, что в Иисусе Христе ничего подобного быть не могло.

Александр Дворкин: Я хочу добавить, что в просторечии, в обычных разговорах слово «ипостась» понимается по-другому. Когда говорят, что у человека много ипостасей, имеют в виду, что он  занимается и тем, и другим и третьим, и всякий раз являет себя как бы в разных ипостасях. Это очень частое, но чисто бытовое употребление.

о. Александр: В этом случае имеется в виду некий модус, как  проявление человека.

Александр Дворкин: Я думаю, что в таком общепринятом  понимании ипостась скорее воспринимается именно как некоторое проявление,  хотя это  категорически неверно. Ипостась у каждого человека только одна,  его собственная человеческая ипостась, которая может себя проявлять многогранно в разных модусах или проявлениях.

о. Александр:  Вот поэтому так важно  то, что происходило на Вселенских соборах. Это не просто спор о словах.  Если мы не договоримся о том, что мы подразумеваем под тем или иным словом, то никакого единомыслия у нас не будет.

Итак, мы верим, что во Христе Иисусе, в одном лице соединяется Божественная и человеческая природы. При этом, если Божественная природа проста, то человеческая природа двусоставна. Во Христе Иисусе мы наблюдаем человеческую природу во всей ее полноте: и в виде  телесной, и в виде духовной составляющей. В евангельской истории мы неоднократно видим, что Господь нуждается во сне:  например, Он спит, когда  ученики борются с бурей и будят Его. Он нуждается в пище:  Евангелие говорит нам, что, постясь сорок дней, Господь напоследок «взалкал». Он терпит боль на кресте, это не иллюзия, не педагогическое изображение, это абсолютно реальная  боль. Он был осязаем. И, с другой стороны, Христос и человеческую духовную составляющую, человеческий дух и душу, также принимает во всей ее полноте. Божественная природа не замещает человеческую душу.

Александр Дворкин: Я хочу добавить о двух ложных пониманиях этого вопроса.  Была такая  ересь – несторианство,  в которой как раз происходило такое разделение на две составляющих. Несториане говорили, что Иисус как человек засыпал, но  как Бог исцелял прокаженного; как человек – терпел боль,  но как Бог  воскрешал сына вдовицы и так далее. Против этого Церковь выступила категорически и абсолютно правильно. Если спросить у несториан, – Кто страдал на кресте? –  они ответят, что страдала человеческая природа.

о. Александр: Природа отвечает на вопрос «что?».

Александр Дворкин: Да, и не может страдать по определению, потому что это умозрительное понятие. А православные отвечают, – нет, Сам Сын Божий страдал на кресте. Это даже в нашем Символе веры заложено: «и страдавшего и погребенного и воскресшего… », и это относится к лицу.

о. Александр: При этом понятно, что страдает лицо по человеческой природе, но природа не является действующим объектом,  а лишь неким инструментом.

Александр Дворкин:  Природа не может страдать, страдать может только «кто», а не «что».

Есть еще одно ложное понимание,  к которому часто люди склонны, и которое  нужно упомянуть, чтобы подчеркнуть, что мы  мыслим не так. Это учение Апполинария Лаодикийского, который хотел четко и непротиворечиво объяснить, каким образом в Иисусе Христе соединяется Божественное и человеческое. И он придумал,  что есть Логос, предвечный Сын Божий, а человек трехсоставен:  дух, душа и тело.  И Логос при воплощении  замещает человеческий дух. Дух убирается,  его место занимает Логос, и получается, что в Господе Иисусе Христе –  Божественный дух, человеческая душа и человеческое тело.

о. Александр: Все очень логично, но тоже категорически невозможно

Александр Дворкин: Да,  очень красиво, но абсолютно неверно.

о. Александр:  Это бессмысленно, потому что в нас должны быть те же самые чувства, что и во Христе Иисусе, но мы не можем иметь чувства, которые не относятся к нашей природе. Если во Христе были только Божественные чувства, которые наполняли его материальную человеческую оболочку, то чему нам подражать?

Александр Дворкин: Отцы говорили,  что Бог вочеловечился. Но человек – это единство духа, души и тела. Если убрать дух, то  получается не человек, а труп. А мы же говорим, что  Христос вочеловечился, а не вотрупился. Кроме того, Бог не может быть убийцей, а убрав человеческий дух, Он фактически убивает его и вселяется в материальную ололочку. Это категорически противно Божьей природе, он не может никого убивать. И поэтому было признано, что Апполинарий  категорически не прав.

о. Александр: Таким образом, христианское откровение дает нам возможность познать человека гораздо глубже, чем  Ветхий завет, и, в том числе, дает очень глубокое представление о человеческой душе.

Мы верим, что в человеческой душе наблюдается несколько сил или действий. В рамках человеческой души есть разумная сила – разум, есть чувственная сила – сердце, и, наконец, воля, которая также является силой души,  контролирующей  и направляющей.  О том, что такое воля и, связанное с ней понятие, – свобода,  мы поговорим дальше.

Итак, каков же практический смысл из всего вышесказанного? Если во Христе Иисусе наблюдался человеческий ум, очищенный от страстей и соединенный с Богом, наблюдались человеческие чувства, также очищенные от страстей и сопряженные с Божественными чувствами, наблюдалась воля, очищенная от своеволия и греховных побуждений и согласованная с волей Божьей, то, значит, у нас нет никакой необходимости отказываться от своего собственного человеческого ума, своих собственных человеческих чувств и от своей собственной человеческой воли. Нужно только, как во Христе Иисусе, ум, волю и чувства очистить и соединить с волей и чувствами Божиими.

 Это  очень важно понимать, потому что мы как-то привыкли свое христианское делание сопрягать с отказом от всего человеческого, от всех человеческих побуждений. Когда мы читаем в Евангелии призывы апостола Павла свою волю, свои чувства, свой разум направить на познание Бога, мы не понимаем, о чем идет речь, потому что  привыкли считать, что все в нас – грех и скверна,  от этого нужно просто избавиться, выскрести из себя и освободить место. Но если мы выскребаем все душевные побуждения, мы убиваем в себе человека, как Александр Леонидович рассказывал о ереси Апполинария Лаодикийского, который представлял, что Господь  удаляет из человека его дух, и разум,  и человеческие чувства и вселяется на их место. Но мы уже выяснили, что это глубоко ложная антропологическая  схема.

В христианстве образ Иисуса Христа призывает к восстановлению человеческой природы, восстановлению всех  чувств, всех  сил души, к их очищению и сопряжению с Богом.

 Мы  привыкли к таким  словосочетаниям как «свобода во Христе», как высшая форма реализации своей воли; или «любовь Христова»,  «любовь во Христе», как высшая форма реализации наших чувств; или «радость во Христе», как еще одна из форм проявлений наших человеческой природы. 

о. Алексей: Я недавно читал  на эту тему лекцию  будущим миссионерам: о том, что человек должен все-таки уметь чувствовать, что человек должен все-таки стать человеком.  Я говорил о радости, о свободе,  а они так с недоумением говорят: «Ну, это же во Христе…». А я говорю: «Простите, а как можно быть свободным во Христе, если вы как человек несвободны?»

Как можно говорить про  «любовь во Христе», если вы по-человечески не знаете, что такое свобода,  если вы, как человек, любить женщину не умеете? То есть это чувство вы убили, считаете его недостойным, считаете его низменным, а во Христе хотите любить. И что у вас получится? А  получится  подмена понятий: вместо  послушания – безволие, вместо  смирения – абсолютная подчиненность и нежелание брать на себя  ответственность за свои поступки, вместо свободы – жизнь от сих до сих, «можно-нельзя».

Свобода во Христе мыслится самым примитивным  образом:  я могу делать то, что можно. И тут мне задают  вопрос: «А что, разве не так? Разве можно делать грех?». Нет, говорю, делать грех нельзя, вообще плохие поступки делать нельзя, но не потому, что это можно или нельзя. Скажите, а добро можно делать? Разве добро – из категорий можно-нельзя? Любовь – из категорий можно-нельзя? Или  добро можно делать, потому что разрешается? Нет, – говорят они,  –  добро нужно делать. И это, говорю, тоже не так. Никто не заставляет человека делать добро, чтобы было нужно его делать. Добро не можно и не нужно, оно существует вне этих категорий. И любовь вне категорий можно или нужно существует. Радость вне категорий можно или нужно существует. Но если человек себя поставил в эти рамки, то вполне понятен  вопрос: «Почему христиане такие нерадостные?»

И в этом суть проблемы. Христианин  не может жить в рамках можно-нельзя. А мне вопрос задают: «Батюшка, а что можно, а чего нельзя?» Вот так вот… И тогда  какая же радость во Христе? Какая свобода во Христе? Какие чувствия во Христе? Какая любовь во Христе? Если по-человечески все это убито, задавлено и еще припудрено прекрасными словами: смирение, послушание, свобода во Христе  и так далее.

о. Александр: Так вот, в человеке –   три силы душевные: разумная, чувственная и волевая.  Господь их взращивает, чтобы, как садовод,  привить к ним Свой Божественный разум, Божественные чувства и Божественную волю. Если человек убил их в себе, выполол, выкорчевал, то Божественная воля, Божественные чувства и Божественный разум привиться, задержаться, зацепиться за человека не в состоянии. Действительно, как человек, у которого воля отсутствует,  может  сделать так, чтобы его воля сопрягалось с волей Божественной?

 Мы знаем, что Царствие Божье нудится, силой берется,  приложением больших волевых усилий. Если у человека воля атрофируется, если человек все силы тратит на то, чтобы эта воля отсутствовала, то что он будет сопрягать с  Божьей волей? Как он научится противостоять тому же самому греху?

Так же и с чувствами. Через все Евангелие и через апостольские послания проводится мысль, что любить Бога иначе, как воплощая это в любовь к ближнему, невозможно. Господь называет  заповедь о любви к ближнему заповедью, подобной любви к Богу, потому что мы любим ближнего, как образ и подобие Божье. Можно сколько угодно утешать себя мыслью, что если ближнего мы любим мало, то зато Бога-то мы любим, зато Богу-то мы верны. Но апостол Иоанн Богослов четко говорит, что это грех. И когда мы раздражаемся на кого-то из близких, праведный наш разум возмущенный кипит,  но мы можем себя утешать тем, что таким образом  проявляем к этому человеку любовь Христову. Понятно, что это – абсурд. Христова любовь, как чувство, не противоположна любви человеческой, она подобна ей. Если наша «любовь» находит такие формы приложения, которые не имеют ничего общего с тем, что в мире принято называть любовью, не имеет ничего общего со словарным определением слова любовь, то стоит подумать, что же это на самом деле. Ну, наверное, это  – подмена. Конечно,  пути Божии – это не наши пути,  и мысли Божьи – это не наши мысли, но они выше, а не ниже наших мыслей. И чувства Божьи – не низменнее, не грязнее человеческих.

о. Алексей: Скажем так:  они не из другой категории.

о. Александр:  Они должны превзойти те чувства, которые мы имеем. Но для того, чтобы расти дальше, надо иметь хоть какой-то свой личный опыт.

Александр Дворкин: А то получается некая аналогия с мусульманским пониманием. Вот сейчас вина нельзя, а в раю можно употреблять сразу много.

о. Александр: Сейчас радоваться нельзя, зато потом мы каким-то образом научимся радоваться.

о. Алексей: У нас, действительно, к сожалению, современная аскетическая литература подается в преломлении новых толкователей, подобных архимандриту Рафаилу (Карелину) или  Лазарю (Абашидзе)… Есть такие современные писатели, очень популярные. Они как раз эксплуатируют вот этот момент о том, что надо в себе все живое убить,  и  это будет как раз по-христиански. Такое ощущение, что эти люди, придя в монашество, до сих пор сожалеют об этом, и если им нельзя чего-то, то надо обязательно сделать, чтобы и всем другим тоже было нельзя. И под это подводится святоотеческое обоснование. Вчера видел в Фейсбуке пост, как отец Рафаил грозно выступал против мужей, которые присутствуют при родах своих жен: мол,  это такой грех смертный,  это такая потеря целомудрия.

- Ему возражали?

о. Алексей: Ну, конечно, возражали.

- А какие аргументы приводили?

о. Алексей: Ну не помню точно…  нормальные аргументы. Сколько случаев в истории человечества, когда муж принимал роды у своей жены. Это обычно в история человечества, так происходит до сих пор, и раньше так и было. Авраам принимал роды у своей жены Сары, праотцы у своих жен принимали. Не было тогда роддомов, извините. Сами перерезали пуповину, завязывали. Это делали очень часто мужчины, когда не было служанок. Чего в этом такого?

о. Александр: Были повитухи.

Александр Дворкин: Это не к тому, что мы утверждаем, что можно рожать только дома.

о. Алексей: Нет-нет. Есть такие семьи, где жены просят мужей их поддержать. А есть такие, где жены говорят, – нет-нет, ни в коем случае, ты не должен на это смотреть. Некоторые сами не в состоянии этого выдержать. Просто может быть так, а может быть иначе.

о. Александр: К духовной жизни этот вопрос ровным счетом никакого отношения не имеет, ни к целомудрию, ни к отсутствию его.

 30 декабря 2012 г