Пир Бабетты

Дания, 1987

Режиссер: Габриэль Аксель

В ролях: Стефани Одран, Биргитте Федерспиль, Бодиль Кшер, Ярл Кулле, Жан-Филипп Лафон, Аста Эспер Хаген Андерсен 

Фильм снят по одноименной книге Бликсен Карен

Обсуждение фильма

Ведущий: В этом фильме много известных актеров – два бергмановских, особенно этот генерал.

О.А: А кто-нибудь читал «Пир Бабетты»? У нас есть эта вещь в библиотеке. Само по себе произведение прекрасное.

- Но текст лучше.

О.А: Не думаю, что лучше. Я думаю, что фильм делает акцент  на одном, а книга – чуть-чуть на другом. Они разные, не могу сказать, что один лучше, другой хуже. Хотя, как правило, литературное произведение всегда лучше, чем экранизация.

 В книге история Бабетты представлена полностью, и подробно описана религиозная ситуация этой секты. Образ пастыря в книге такой мрачный и жесткий, а о Бабетте сказано, что она была революционеркой, бомбисткой, и бежала от этих генералов в галифе и кормила она всех этих людей, которые, собственно,  были ее врагами. В фильме это неочевидно. С другой стороны, в фильме много других замечательных вещей – например, уроки музыки или сам обед.

- Я давно хотела спросить – будет ли в царствии небесном материальное творчество? Когда в конце этого рассказа говорится о том, что «ангелы будут радоваться, вкушая пищу, приготовленную Бабеттой». Так какое же значение наше творчество «здесь» будет иметь ТАМ?

О.А: Фильм вообще говорит о том, что наша земная жизнь, вообще все человеческое очень важно. Показано, что каждый из этих людей лишает себя жизни, и каждый боится признать, что их жизнь была не настоящей. И только Бабетта вдруг соединяет их вместе, и эта прекрасная еда вдруг делает их людьми. И одновременно – христианами. В этот самый момент они и становятся настоящими.

- И еще в конце она говорит, что для настоящего художника, мастера, очень мучительно не делать что-то на своем уровне. Когда его заставляют делать ниже своего уровня. Что же важнее – сделать ниже своего уровня или… Хотя любовь важнее, конечно. Бабетта же осталась, то есть выбрала любовь и жертву.

О.А: Конечно, ее служение было жертвенным. Но то, что она делала, – простой рыбный суп – она делала так, что вот эти нищие старики удивлялись. Не так, как эти две сестры это делали. Понимаете?

- А они ее еще пытались учить.

- Но каково смирение, да? Молчала и варила.

О.А: В этом смысле все акценты расставлены правильно. Великолепно.

- Особенно хорошо про Кану Галилейскую – когда они говорят, что «как в Кане Галилейской, вкус не имеет никакого значения».

- Почему-то их лица выражали совершенно другое.

О.А: Но, конечно, то, что христиане разучились жить человеческой жизнью, звучит отчаянно.

- Да, вымирающая община, старики…

О.А: Мы с вами насмотрелись уже датских разных фильмов, не в новинку смотреть на датские общины.

- Там хоть дети какие-то были, а тут ничего.

О.А: Они вымирают, потому что они планомерно отказываются от любви, от творчества, от жизни, от нормальных человеческих отношений, они все загоняют в эти жалкие схемы. В итоге в конце жизни они начинают хотя бы ссориться друг с другом. Хоть какое-то человеческое выражение.

- Даже с юмором и положительными эмоциями. Без злобы. Других-то людей нет, так что должны любить друг друга и цепляться друг за друга.

О.А: Там, где нет жизни – нет и любви. Очевидно, что одни слова о любви ничего не дают, одни повторения проповедей ровно никакого значения не имеют, когда просто основы для этого нет,  – жизни нет.

Там нет жизни даже в том смысле, что они не могут понять, как к своим собственным грехам относиться. Очень важный момент с этой  парой состарившихся любовников:  вроде как вся жизнь уже прошла, а они не могут понять, как относиться к своему греху...  Даже невозможно покаяться, прощения попросить, потому что жизни нет. Там, где нет жизни, там даже этого быть не может. Даже нет покаяния настоящего, осознания своего прощения. Оно возникает в тот самый момент, когда жизнь хоть как-то начинает появляться. Даже этот момент оказывается неразрешимым, потому что люди отказываются от жизни. Поэтому даже грех прелюбодеяния не имеет значения…  на фоне того, что люди от жизни отказались, он даже и грехом-то уже не является. Какой тут грех, если жизни нет? Мертвецы не могут согрешать.

- А вот эти сестры – все-таки это светлые образы такие. Грустные они такие.

О.А: Тоже совершенно проигравшие свою жизнь.

- Но все-таки сохранившие что-то.

О.А: Ну понятно…  но они проживают чужую жизнь. Они держатся за тень своего умершего отца. Жизнь возникает только в определенные моменты, когда возвращается  генерал… появляется  Бабетта, которая возвращает им  жизнь. Они без Бабетты жить уже не могут, потому что фактически  для них уход Бабетты – это уход из их жизни чего-то настоящего, что в этот момент их жизнь как-то оправдывает.

- А что дальше? Пир закончился…  генерал уехал…

О.А:  Ну, есть понимание, что они перестали бояться жизни. Жизнь прошла – ее не вернешь. Но страх перед жизнью исчез. Они могут себе позволить  быть самими собой хотя бы маленький кусочек жизни, который им осталось прожить.

- Может, и собираться уже будут по-другому? Как детский хоровод.

- Но живые.

- Да, так позитивно заканчивается, наверное, что-то изменилось в жизни.

О.А: Они на землю взглянули.

- Когда они говорят о Боге, такое ощущение, что они не чувствуют его присутствия, что Он где-то далеко.

О.А: Это некая иллюзия, да.

- Самое ужасное, что у них уклад – годами, десятилетиями – тот же регламент, те же мысли, тон, которым они друг с другом общаются.

- Одно и то же – кто же это выдержит?

О.А: Вообще-то точно с такой же сцены в храме начинается фильм «Рассекая волны» Триера.

- Офицер – единственный, кто вскочил, когда Бабетта пролила что-то, а остальные – практически не реагируют уже ни на что.

- Ничем не возмутишь.

- У нас еще город такой, в Москве много жизненных планов разных, но когда сталкиваешься с однообразием какого-то уклада, понимаешь, что даже выйти из него очень тяжело. Люди живут – а куда им деваться? Один раз был дан шанс офицеру в глаза посмотреть, потом этот урок пения – тоже как шанс – и все!

- Молодые люди приходили свататься, это же тоже жизнь.

О.А: Отец сказал. Моя собственность.

-  Фактически это же монастырь.

О.А: Монастырь это немножко другое. Тут они были при отце – проповеднике, пророке. В книге он описывается с этой точки зрения – он пророк, харизматик, лидер, который воюет с другим пророком,  живущим в другой деревне за рекой. Вся эта ситуация построена на религиозном противостоянии, а в фильме он показан спокойным дедушкой.

- С таким колким взглядом, недобрым, все подвергающим контролю.

- Владыка Антоний говорил, что душа и материя в Православии,  как нигде, поднята на должную высоту. А всегда есть соблазн какой-то аскезы, вдруг ни с того, ни с сего. Что-то сделал не то – и вдруг тяга к аскезе у меня. Вдруг начинаешь думать о себе, смуреешь внутренне, нагружаешься.

- Но аскеза – это не плохо. Это вполне такое живое. Надо понять, в чем есть аскеза, а в чем ее нет. В Кане Галилейской Христос не просто воду в вино превратил, а – в лучшее вино.

- Мне кажется, аскеза – это все же радость. Это не унылость, а радость. Если ее воспринимаешь как радость, тогда хорошо.

О.А: Аскеза без радости – это вещь самоубийственная, конечно.

- Поэтому признак того – аскеза или нет – это как раз присутствие радости. Если радости нет, тогда ничего  не надо, лучше покушать или что-то еще.

О.А: Так написано в Добротолюбии: если ты чувствуешь, что от подвигов ты впадаешь в уныние, тебе становится плохо – поешь как следует и поспи!