ПРИХОДСКОЙ ЛИСТОК       

Неделя сыропустная. Воспоминание Адамова изгнания. Прощеное воскресенье Глас 3 

Сретение Господа нашего Иисуса Христа 

 

АПОСТОЛЬСКОЕ  ПОСЛАНИЕ: Рим., XIII, 11 - XIV, 4. 

Глава 13   11. Так поступайте, зная время, что наступил уже час   пробудиться нам от сна. || Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы   уверовали.   12. Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем   дела тьмы и облечемся в оружия света.   13. Как днем, будем вести себя благочинно, не   предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам   и зависти;   14. Но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и   попечения о плоти не превращайте в похоти.

Глава  14. 1. Немощного в вере принимайте   без споров о мнениях.   2. Ибо иной уверен, что можно есть все, а немощный   ест овощи.   3. Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не   ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его.   4. Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим   Господом стои'т он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить   его.

ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Мф., VI, 14-21.

   

14. Ибо если вы   будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, 15. А если не будете прощать людям согрешения их, то   и Отец ваш не простит вам согрешений ваших. 16. Также, когда поститесь, не будьте унылы, как   лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям   постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. 17. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой   лице твое,

18. Чтобы   явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и   Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. 19. Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и   ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, 20. Но собирайте себе сокровища на небе, где ни   моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, 21. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

____________________________________________________________________________

 ИЗ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ СВЯТОГО ЕФРЕМА СИРИНА

(28 января/10 февраля совершалась память автора Великопостной молитвы «Господи и Владыко живота моего…»)

Поворотным моментом в его (Ефрема Сирина) жизни, как у многих святых, было случившееся с ним плачевное, неприглядное происшествие. Подростком он однажды, как сам рассказывает, набрел в поле на корову бедного крестьянина, жившего неподалеку. Он был грубый подросток и стал  гонять корову, бить ее, пока несчастное животное не упало замертво. Он посмеялся, печаль и отчаяние человека, который потерял единственное, что имел, показались ему забавными, он пожал плечами и надолго забыл это событие.

Оно припомнилось ему два года спустя. Он снова был в поле и провел там ночь с пастухом. Ночью на стадо напали волки и унесли овцу. Хозяин стада разгневался на потерю и обвинил их в том, что они не только были невнимательны, но сами придумали кражу овцы. В результате они оказались в тюрьме.

И тут Ефрем сделал открытие, которое имело решающее значение в его жизни. Он обнаружил, что наказание приходит не за то, в чем тебя
обвиняют, а за другие грех . В заключении вместе с ним были два человека, которые оказались там по ложному обвинению и всеми силами старались выйти на свободу, потому что знали, что невиновны. А вместе с тем эти люди в другой момент своей жизни совершили зло и избежали наказания. Ефрема глубоко потрясло его собственное положение, он задумался над тем, что с ним произошло. Однажды ночью в сонном видении ему было подсказано, в чем дело: не имеет значения, что он оказался в тюрьме по ложному обвинению, он должен понести наказание за тот вред, который причинил бедному крестьянину, когда грубым подростком погубил его единственное имущество, корову. В том же видении ему было открыто, что на его товарищах по заключению лежит тяжелый груз вины, не той, за которую они попали в темницу. И все трое задумались, и все трое поняли, что правда  Божия достигает человека неожиданными путями, и что теперь они стоят перед судом Божиим, а не судом человеческим, и что в каком-то смысле не важно, будут ли они осуждены или нет за преступления, которых не совершали, - важно, что они по справедливости страдали за преступления, за которые не были наказаны.

<…> Он вспомнил слова Послания, где говорится, что если мы осуждены несправедливо, мы должны радоваться, а если осуждены и наказываемся поделом, то должны каяться (1 Пет 4:15-16). И он построил всю дальнейшую жизнь на этом двойственном понимании Божественной правды, которая
может медлить, потому что она в основе своей, по сути своей направлена не на возмездие, а на спасение. Она не мстительна, она стремится вызвать в том, кто поступает неправо, перемену мыслей, перемену сердца, то есть обращение и покаяние.

***

Молодым подвижником Ефрем Сирин пришел из пустыни в большой город и, проходя по улице, увидел женщину, одну из городских блудниц, которая бесстыдно смотрела на него. Он резко одернул ее: «Как ты смеешь так глядеть на меня!» И она со смехом ответила: «Я вполне вправе смотреть на тебя. В Библии говорится, что женщина была взята из мужчины. Я смотрю на то, откуда я произошла. Но ты-то почему смотришь на меня, вместо того чтобы смотреть в землю, из которой ты был взят?»<…> Он осознал, что эта женщина сказала ему что-то очень важное: что если он действительно хочет понять свое место, понять, что он такое, он должен смотреть в землю, в прах. И это тоже вошло в его учение о смирении: сознание, что человек – ничто, что он вызван из праха и вернется в прах и вместе с тем что призвание его так велико, что Бог согласился стать человеком. В его писаниях о Воплощении, о том, что во Христе – человеческое и что – Божественное, все время присутствует это сознание Бога – и праха, того, что человек есть, - и  того, чем он призван быть и может стать.

Митр. Антоний Сурожский. Труды, том 2

_____________________________________________

 

БЛАГОРАЗУМНЫЙ РАЗБОЙНИК (рассказ)

У меня словно земля ушла из-под ног, когда я узнал о смерти Петра Степановича. Пронзившая меня мысль, что именно я виновник его смерти так и осталась на душе тяжелым бременем запоздалого раскаяния. И что бы мне не говорили, и как бы не пытались меня убедить, что смерть Петра Степановича наступила в результате прободения язвы желудка,  уверенность в собственной вине у меня не проходила, а только с каждым днем более
утверждалась. Осознание непоправимости поступка еще более усугубляло мои страдания. Я стал ужасно рассеян, тон задавал на хоре невпопад и путал порядок песнопений. Настоятелю, в конце концов, это надоело, и он отправил меня во внеочередной отпуск на две недели, посоветовав съездить в монастырь. Раздумывать я долго не стал, тут же сел в поезд и отбыл в Оптину пустынь, надеясь там найти  облегчение своей изболевшейся душе.

Глубокой ночью, когда все пассажиры в моем купе спали, я, измаявшись от бессонницы, тихонько слез со своей верхней полки и вышел в тамбур вагона. За окном мелькали мохнатые темные ели, а в неподвижно-черной небесной громаде равнодушным светом искрились звезды. Я прижался  разгоряченным лбом к прохладному стеклу тамбурной двери и подумал: «Уж кому-кому, а этим звездам глубоко наплевать на все мои переживания».

Петр Степанович был певцом моего хора. Из своих шестидесяти семи лет жизни, он, почитай, полвека пропел в нашем храме. Не одного регента на своем веку сменил. Ко мне, не смотря на мою молодость, относился уважительно и обращался только по имени-отчеству. Теперь таких певцов не сыщешь днем с огнем. Про Петра Степановича можно смело сказать, что он певец старинного склада, который непросто грамотно поет с листа по нотам, а поет душой, проникая в самый глубинный смысл церковного песнопения. Найти профессионального баса в нашем городке сложно, а чтобы еще церковным человеком был, вообще дело немыслимое.

Только один недостаток портил все дело. Любил Петр Степанович приложиться к рюмочке. Был он высокого роста и богатырского сложения. С детских лет, обладая изрядным здоровьем, Петр Степанович, не раз в шутку говорил, что до сих пор не знает дороги в больницу. Про Петра Степановича рассказывали, что по молодости он на спор за раз выпивал в один присест четверть самогона. Махнет трехлитровую банку, словно стопку, потом берет
селедку за хвост, как есть, не чищенную вместе с потрохами и начинает ее с головы жевать, да так, до самого хвоста всю целиком за раз съедал.

 Сколько бы Степанович не выпивал, но к празднику, вновь как огурчик, на клиросе поет, Бога  прославляет. Однако с годами частая пьянка его могучее здоровье все же подточила. Похмелье стало все более затяжным и болезненным. Теперь и на службу стал приходить в изрядном под хмельком. И тогда, как мне не досадно было оставаться без баса, я все же выпроваживал его с клироса. В следующий раз он приходил с виноватым видом, каялся и просил прощения, и я ему  снова разрешал вставать на клирос. Через непродолжительное время все повторялось.

В неделю «о Блудном сыне» к нам в храм должен был приехать служить архиерей. Естественно, я очень волновался, готовясь к столь ответственной службе, и умолял Петра Степановича не сорваться в эти дни - на архиерейской всенощной я готовился пропеть «Покаяние» Веделя, которое без басовой партии невозможно исполнить. Петр Степанович клятвенно заверил меня, что ни грамма в рот не возьмет, и на спевки действительно приходил трезвый. Но накануне приезда архиерея Петр Степанович опять запил. Тут уж я на него сильно обиделся и решил в наказание вообще до самой Пасхи на хор не пускать.

На Прощеное воскресение Петр Степанович пришел, хотя и помятый, но уже трезвый. Вид его выражал смиренное раскаяние. Так и подошел ко мне, опустив глаза и бормоча от стыда чуть ли не себе под нос:"Согрешил я, окаянный. Подвел тебя Алексей Павлович. Виноват, видит Бог,
виноват. Прости меня Христа ради".

Я, отвернувшись от него, с холодком в голосе проговорил: "Бог вас простит, Петр Степанович, и я прощаю, но на клирос не допускаю".

Степанович вскинул на меня удивленно-вопросительный взгляд:"Если прощаете меня, то почему же мне на клирос нельзя?"

- Это я вас как человек прощаю, а как регент не могу простить, хватит уже. Сколько вас можно прощать? – вспылил я.

- Сколько? – как бы задумавшись переспросил Петр Степанович, - а сколько Сам Христос сказал: семьдесят раз по семьдесят, - и улыбнулся довольный своей находчивостью. Но эта улыбка возымела на меня обратное действие:

- Да как же вам не стыдно, Петр Степанович, после всего этого еще и словоблудством заниматься. Я вам не Христос, я грешный человек и ваше недостойное поведение больше терпеть не намерен. Извольте сейчас же покинуть клирос и сюда не приходите больше.

    
Петр Степанович весь как-то еще больше осунулся, повернулся и медленно побрел к выходу. В эту минуту мне его стало очень жаль, и я, немного  поколебавшись, побежал за ним следом. Догнал его уже на выходе из храма.

- Послушайте, Петр Степанович, - начал я, - мы не должны так с вами расставаться в Прощеное воскресение. Но и вы меня обязаны понять.

- Я понимаю, понимаю, Алексей Павлович, сам виноват. Я ведь как решил для себя: все, с Прощеного воскресения и весь пост Великий ни грамма. Не уж-то я не осознаю, что гибнет не только тело мое, но и душа, вот ведь что обидней всего. Я как тот благоразумный разбойник, умом и сердцем понимаю, а сделать ничего уже не в силах. Только и могу восклицать: «Вспомни обо мне Господи в Царствии Своем». Я теперь твердое решение принял, с началом поста начну новую жизнь.

- Если вы так действительно решили, то я очень рад. Сказать по правде, я вас хотел до Пасхи не допускать, а теперь решил, если вы до Вербного воскресения  к вину не притронетесь, то в Лазареву субботу приходите.

- Это хорошо, что к Страстной прощаете, уж больно мне «Разбойника» пропеть хочется. Верите ли, Алексей Павлович, когда пою это песнопение перед Крестом, то мне так живо представляется, что этот разбойник именно я. От этого такое умиление в сердце настает, что хочется тут же подле Креста Господня умереть. А в сердце только одно звучит: «Ныне же будешь со Мною в раю». И нет в мире более сладостных слов, чем эти.

Так, поговорив с Петром Степановичем, мы разошлись, каждый довольный собой. Я - тем, что проявил, какую-никакую, а твердость. А Степанович тем, что прощен, пусть не сразу, но зато теперь есть надежда.

 В течение первой недели поста я наблюдал с хоров, как Степанович говел, посещая каждодневно покаянный канон Андрея Критского. В конце недели он причастился. Приходил на службы трезвый, я радовался за него и уже подумывал допустить его на хор раньше времени, но потом все же решил выдержать испытание до конца.

На всенощную под Вербное воскресение Петр Степанович на хоры не пришел. Я обеспокоился этим, подумав: уж не заболел ли он, о худшем
думать не хотелось.

Возвращаясь после всенощной домой, я нос к носу столкнулся с Петром Степановичем, который как раз выходил из пивной. Без особого труда можно было определить его нетрезвое состояние. Увидев меня, он смутился и быстро заговорил:

- Вы только не подумайте чего плохого, Алексей Павлович, я просто немного заболел, можно сказать простудился. А какие нынче лекарства - вы знаете. А мне ведь «Рабойника» петь, надо быть при голосе, вот я и решил подлечиться нашим испытанным народным средством - водкой с перцем. А сейчас я спать иду, утром буду здоров, это уже веками проверенный способ. А вы, Алексей Павлович, как от простуды лечитесь?

Я так был выведен из себя этим поступком Петра Степановича, что от возмущения не мог ничего сказать, а только выпалил:

- Я лечусь тоже народным средством: чаем с медом, - и тотчас, развернувшись, пошел дальше.

- Так мне завтра на хор приходить? - крикнул в след Петр Степанович.

Этот, как мне показалось, наглый вопрос, почему-то успокоил меня, и я, повернувшись к Петру Степановичу, без всякого раздражения сказал:

- А вы вспомните наш уговор, уважаемый Петр Степанович, раз вы его нарушили, то теперь этот вопрос отпадает сам собою.

- Так вы ведь, Алексей Павлович, знаете, что без пения мне не жить.

- Нет, я этого не знаю, - холодно ответил я.

- Эх, дорогой мой, Алексей Павлович, вы еще не родились, а я уже на клиросе пел.

- Что же из того? Это никак не извиняет ваших поступков. Прощайте, Петр Степанович.

- Нет, погодите, у меня последняя просьба. Разрешите мне придти вечером в четверг и пропеть «Разбойника благоразумного», быть может, это в последний раз в моей жизни.

- Никто не знает, что у него в последний раз, а что не в последний. Больше не будем об этом говорить, я своего решения менять не намерен.

При этих словах я решительно повернулся и зашагал прочь. А Петр Степанович прокричал мне в след:

- Все в этой жизни нужно делать как будто в последний раз.

Уже поворачивая за угол, я видел, что Петр Степанович все еще стоит посреди улицы, в какой-то растерянности глядя мне в след. Если бы я только знал, что вижу его в последний раз, то тут же бы и побежал к нему. Обнял бы его и позвал петь «Разбойника». Но я этого не сделал, потому что не
думал о «последнем».                    

В последствии мне рассказывали, что перед тем как умереть, Петр Степанович, прямо в пивной пел «Благоразумного разбойника».

Поезд уносил меня в ночную тьму, а в моем воспаленном бессонницей мозгу все звучал голос Петра Степановича: «Во едином часе раеви сподобил еси Господи, и мене древом крестным просвети, и спаси мя».

Прот. Николай Агафонов