№  282                                                                                                              16 апреля/ 29 апреля 2012 г

 ПРИХОДСКОЙ ЛИСТОК

---

Храм святой Троицы в Хохлах Хохловский переулок 12 тел. 917-51-34, 916-00-96                                                                                                                       Сайт: www.trinity-church.ru 

Неделя 3-я по Пасхе, свв. жен-мироносиц . Глас 2 

АПОСТОЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ:  Деян., VI, 1-7

ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ:  Мк., XV, 43 - XVI, 8

МИРОНОСИЦА

(рассказ) 

«Камень на душе» - знакомо выражение? Наверное, каждому слышать приходилось, да и испытывать. Духовная боль она всех болей больнее, но особенно тяжко страдание, когда, кажется, нет выхода, когда не видно просвета, когда как будто весь мир ополчился против…

Именно отсюда и бытует - «Беда одна не ходит».

Как не странно, но мужественные, сильные и ловкие представители пола сильного пасуют в этой ситуации чаще. Они могут действовать, бить кулаками, решать сверхсложные логические задачи, но противопоставить что-либо реально исполнимое духовной катастрофе и душевному испытанию им часто не удается.

И здесь появляется женщина.

Помните евангельский путь жен-мироносиц ко гробу Господню? Они идут, взяв необходимое для погребения благовонное миро, но совершенно не заботятся, как они вообще-то проникнут в гроб ко Христу. Ведь он завален камнем. Идут и думают: Кто отвалит нам камень от двери гроба (Мк. 16, 3)?

Им ведь не под силу даже сдвинуть этот камень, не то, что его «отвалить», но они идут и знают, что не может не совершиться дело нужное, дело Господне.

Мужчина так просто не пойдет. По крайней мере, он позвал бы друзей, рычаг сделает какой-то, ломик возьмет и, скорее всего, опоздает… Потому что на себя только надежда и о себе упование. Женская же душа иная. 

Это не тот «авось» русский. Нет, не он. Тут другое. Вера в то, что благое не может не совершиться. Поэтому и идут жены-мироносицы к замурованному гробу Господню, а за ними и все наши бабушки, сестры и матери…

БАБА ФРОСЯ

Ефросинью Ивановну все звали «баба Фрося». Даже сынок ее, неугомонный приходской зачинатель всех нововведений, и участник каждого приходского события, в свои неполные шестьдесят именно так и величал свою родную мать.

Мужа баба Фрося похоронила еще при развитом социализме и, показывая мне его фотографию, гордо прокомментировала, что он у нее был красавец с бровями, как у Брежнева. Брежневские брови унаследовали и три ее сына, за одного из которых «неугомонного Петра» я уже сказал, а двое иных нынче за границей проживают, причем один рядышком в России, а другого в Чили занесло.

Как то баба Фрося, подходя к кресту, совершенно неожиданно, и безапелляционно сказала:
- Давайте-ка, отец-батюшка ко мне додому сходим, я вам старые карточки покажу. Вам оно полезно будет…

Отказывать бабе Фросе – только себе во вред, поэтому, отложив все намеченное, поплелся я после службы за бабушкой на другой конец села, философски размышляя, что это бабкино «полезное» мне точно ни к какому боку припека, но идти надобно на глас зовущий.

Жила баба Фрося в старой «сквозной» хате, т.е. в центре хаты вход в коридор с двумя дверьми. Одна дверь, направо, в горницу, за которой, прикрытый шторами зал; другая, налево, в сарай с сеном, дальше куры с гусями, а затем и свинья с коровой друг от друга отгороженные. Все под одной крышей.

Смахнув несуществующую пыль со стула, который точно старше меня по возрасту раза в два, усадила меня бабушка за стол, покрытый плюшевой скатертью, в центре которого стояла вазочка с искусственными розами. Вся обстановка в зале своего рода дежа-вю времен моего детства, причем мне не трудно было предугадать даже альбом, в котором будут фотографии. Именно таким он и был, прямоугольный с толстыми с рамками-листами и московским Кремлем на обложке. Фото, пожелтевшие от времени и обрезанные под виньетку, шли последовательно, год за годом, прерываясь советскими поздравительными открытками.

В конце альбома, в пакете от фотобумаги, лежало то, как я подумал, ради чего и привела меня баба Фрося домой. Там были снимки старого, разрушенного в безбожные хрущевские семилетки, храма, наследником которого и является наш нынешний приход.

Деревянная однокупольная церковь, закрытая впервые в 40-ом, затем открытая при немцах в 42-ом и окончательно разобранная в конце шестидесятых выглядела на сереньком фото как-то печально, неухожено и сиротливо.

- Ее уже тогда закрыли, – пояснила баба Фрося. - Это мужик мой снимал, перед тем, как зерно из нее вывезли и разобрали по бревнышкам.

На других фото - прихожане. Серьезные, практически одинаковые лица, большинство старенького возраста, сосредоточенно смотрят из своего «далеко» и лишь на одной из них они вместе со священником, облаченного в подрясник и широкополую шляпу.

- Баб Фрось, а куда батюшку тогда отправили, когда храм прикрыли?

- Так он еще почти год тут пожил, дома крестил и к покойникам ходил отпевать, а потом его в Совет районный вызвали, а на следующий день машина подошла, погрузили вещички и увезла его, – поведала старушка. – Говорят на родину поехал, он с-под Киева был. Бедный.

- А чего «бедный»?

- Так ему тут житья не было, - ответствовала баба Фрося. – Последние два года почти весь заработок отбирали в фонды разные, да в налоги. По домам питался. Матушка-то у него, сердешная, померла, когда его по судам таскали.

- По судам?

- Эх, мало ты знаешь, отец-батюшка, - продолжила баб Фрося. – На него тогда донос написали, что он в церкви людей призывал облигации не покупать.

- Какие облигации?

- Займы были такие, государство деньги забирало, обещалось вернуть потом. Облигации я помню. У родителей большая такая пачка была. Красные, синие, зеленые. На них стройки всякие социалистические нарисованы были.

- А что, батюшка действительно против был?

- Да что ты! – возмутилась баба Фрося. – Ему же просто сказали, что он должен через церковь на несколько тыщ облигаций этих распространить, а он и не выполнил. Кто ж возьмет то, когда за трудодни в колхозе деньгами и не давали.

Пока я рассматривал остальные снимки, баба Фрося, подперев кулачком седую голову, потихоньку объясняла кто и что на них и все время внимательно на меня смотрела. Меня не покидало ощущение, что главное она еще не сказала и эти фото и ее рассказы лишь прелюдия к иному событию. Так оно и случилось.

Баб Фрося вздохнула, перевязала платочек, как то более уверенно умастилась на стуле и спросила:

- А скажи-ка ты мне, отец-батюшка, церквы закрывать еще будут?

- Чего это вы, баб Фрось? Нынче времена не те…

- Кто его знает, кроме Бога никому ничего не известно, да и вон и Марфа все талдычит, что скоро опять гонения начнутся.

- Баб Фрось, - прервал я старушку, - у Марфы каждый день конец света. И паспорта не те, и петухи не так поют, и пшеница в клубок завивается…

- Да эт-то так, я и сама ей говорила, что не надо каждый день себя хоронить.

Баба Фрося как-то решительно встала со стула, подошла к стоящему между телевизором в углу и сервантом большому старому комоду. Открыла нижний ящик и вынула из него укутанный в зеленый бархат большой прямоугольный сверток. Положила на стол и развернула… Предо мной была большая, на дереве писанная икона Сошествия Святаго Духа на апостолов. Наша храмовая икона…

- Это что, оттуда, со старого храма? – начал догадываться я.

- Она, отец-батюшка, она.

- Баб Фрось, что ж вы раньше ничего и никому не говорили? – невольно вырвалось у меня.

- А как скажешь? Вдруг опять закроют, ведь два раза уже закрывали и каждый раз я ее уносила из церквы, - кивнула на икону бабушка. - Что ж опять воровать? Так у меня и сил больше тех нет.

- Как воровать?

- А так батюшечка. Когда в первый раз храм то закрыли и клуб там сделали, уполномоченный с района решил эту икону забрать. Куда не знаю, но не сдавать государству. Номер на нее не проставили. А ночевать у нас остался.

- Ну и?

- Ночью я ту икону спрятала, а в сапог ему в тряпочке гнездо осиное положила. Он от боли и икону искать не захотел. Хоть и матерился на все село…

- А второй раз, баб Фрось?

- Второй тяжко было. Мы с мужиком-то, когда храм-то опечатали уже, ночью, в окно церковное, как тати, влезли и забрали икону. Окно высоко было, – продолжала рассказ старушка, - я зацепилась об косяк и упала наземь, руку и сломала.

- И не узнали?

- А как они узнают? – хитро усмехнулась баб Фрося. – Когда милиция к нам пришла-то, муж мой уже меня в район повез, в больницу, перелом-то большой был, косточки выглянули…. А детишки сказали, что я два дня назад руку сломала. Вот она, милиция-то, и решила, что с поломанной рукой я в церкву не полезла бы. Хоть и думали на меня.

… Мне нечего было сказать. Я просто смотрел на бабу Фросю и на икону, спасенную ею. Нынче в центре храма эта икона, на своем месте, где ей и быть положено, а бабушка уже на кладбище. Тело на погосте, а душа ее на приходе. У иконы обретается. Всегда там. Я это точно знаю.

Прот. Александр Авдюгин 

***

СВЕТЛАНЕ ЛУГАНСКОЙ НУЖНА НАША ПОМОЩЬ

Известный переводчик сербской духовной литературы Светлана Луганская награждена орденом святителя Саввы Сербской Православной Церкви за значительный вклад в развитие культурных и духовных связей между Россией и Сербией.

Стараниями Светланы Алексеевны российские читатели смогли познакомиться с литературным наследием православной Сербии. Среди ее переводов: большая серия произведений святителя Николая Сербского, книга митрополита Амфилохия «Основы православного воспитания», сборник о сербских новомучениках «Слава и боль Сербии», книга о великом духовнике — старце Фаддее Витовницком – «Мир и радость в Духе Святом», другие произведения, многочисленные фильмы, статьи и доклады.

В 2005 Светлана Алексеевна тяжело заболела. Был диагностирован рак, перенесла тяжелую операцию (мастэктомия), 8 месяцев химиотерапии, лучевую терапию, гормонотерапию – с большими осложнениями, в связи с которыми терапия была отменена. В 2006 и 2008 году перенесла еще 2 операции.

В связи с таким интенсивным и агрессивным лечением резко ухудшилось состояние зрения, был поставлен тяжелый диагноз – эпимакулярный фиброз, грозящий потерей зрения. Также постоянного наблюдения и лечения требует состояние позвоночника и костей.

В октябре 2011 года удалось прооперировать один глаз у специалистов клиники Военной-Медицинской академии Белграда, у блестящего витреохирурга Миролюба Вукосавлевича. Глазу вернули 70% зрения (при изначальных 20%), при большом риске и сложности операции. В ближайшее время, видимо, потребуется операция на втором глазу, рекомендовано ежемесячное обследование, наблюдение динамики. Стоимость операции составит около 3.800 евро. Нужны средства и на дорогостоящие лекарства.

О себе Светлана Алексеевна пишет скромно:

«Живу одна, родители умерли, старшая сестра на пенсии, живет со своей семьей. Не работаю постоянно с 2008 года. Работала в сербском проектном бюро, которое было продано другим владельцам, и весь старый состав разошелся. После работы переводила духовные книги и другие материалы – фильмы, доклады, статьи. Ввиду моего тяжелого положения со здоровьем, устроиться на новую работу крайне сложно. Да и не по силам.

За годы работы с переводами вокруг меня собрался постоянный круг людей, который обращался к моим услугам. Но опять же, в силу все более ограниченных возможностей, от большинства заказов приходится отказываться.

Поскольку практически вся жизнь связана с Сербией и Сербской церковью, Сербское священство время от времени приглашает приехать в гости, и это всегда бывают очень радостные дни. (Духовник – епископ Якутский Зосима, умер в мае 2008 года. До получения епархии, он много лет был насельником Свято-Данилова монастыря, прихожанкой которого с 1995 года была и я). На Рождество, в этом году, митрополит Амфилохий благословил меня перевести его косовские дневники, что будет весьма непросто и небыстро в силу той же причины, но это благословение меня очень радует.

В целом, время проходит в работе, посещении врачей, общении с друзьями и людьми, которые не оставляют меня своей заботой».

Деньги на лечение Светланы Луганской можно передавать отцу Алексею. Спаси Вас Господь!