ПРИХОДСКОЙ  ЛИСТОК                   

Неделя 35-я по Пятидесятнице.  Глас 2

АПОСТОЛЬСКОЕ  ПОСЛАНИЕ:   1 Тим., 280 зач. (от полу́), I, 15-17. 

ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Лк., 93 зач., XVIII, 35-43.

КОНДАК ВОСКРЕСНЫЙ, глас 2

Воскре́сл еси́ от гро́ба, Всеси́льне Спа́се,/ и а́д ви́дев чу́до, ужасе́ся,/ и ме́ртвии воста́ша;/ тва́рь же ви́дящи сра́дуется Тебе́,/ и Ада́м свесели́тся,// и ми́р, Спа́се мо́й, воспева́ет Тя́ при́сно.

Перевод: Воскрес Ты из гроба, всесильный Спаситель, и ад, увидев это чудо ужасался, и мертвые восставали. И все творение, видя это, радуется с Тобой, и Адам веселится, и мир Тебя, Спаситель мой, прославляет непрестанно.

ТРОПАРЬ ВОСКРЕСНЫЙ, глас 2

Егда́ снизше́л еси́ к сме́рти, Животе́ Безсме́ртный,/ тогда́ а́д умертви́л еси́ блиста́нием Божества́:/ егда́ же и уме́ршия от преиспо́дних воскреси́л еси́,/ вся́ си́лы небе́сныя взыва́ху:// Жизнода́вче, Христе́ Бо́же на́ш, сла́ва Тебе́.

Перевод: Когда сошел Ты к смерти, Жизнь бессмертная, тогда ад умертвил Ты сиянием Божества. Когда же Ты и умерших из преисподней воскресил, все Силы Небесные взывали: «Податель жизни, Христе Боже наш, слава Тебе!»

____________________________________________________

МИТРОПОЛИТ СУ́РОЖСКИЙ АНТОНИЙ. ИСЦЕЛЕНИЕ СЛЕПОГО

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Перед Крещением Господним, перед тем славным днем, когда Христос пришел на берега Иордана креститься от Иоанна, святой Иоанн Креститель призывал всех к нему приходящих к покаянию, то есть к тому, чтобы отвернуться от всего, что делало их недостойными собственного человеческого звания, недостойными Бога, призывал их к тому, чтобы предаться Богу всей душой, всем умом, всем сердцем, всей волей – и всей крепостью и слабостью своей.

И так же Церковь, перед началом вскоре наступающего Поста, предоставляет нам несколько подготовительных недель, когда из недели в неделю будут явлены нам самые обыкновенные, но и самые разрушительные грехи, которые нам мешают стать Божиими людьми.

Перед началом этих подготовительных недель вспоминается слепой Вартимей, которого Господь исцелил от приобретенной слепоты. Таковы и мы; мы не слепы от рождения, – мы делаемся слепыми, потому что видимое нам закрывает взор к невидимому. И вот, мы должны в течение этой недели поставить перед собой вопрос о нашей слепоте и о прозрении. Прозреть нам надо во многих отношениях. Нам надо научиться видеть в себе зло, которое делает нас мелкими, недостойными даже человеческого звания, не говоря уже о том, что оно нас делает неспособными приобщиться Божественной природе, – что является нашим призванием. Но мы должны также научиться видеть в себе образ Божий, ту святыню, которую вложил в нас Господь и которую мы должны уберечь, укрепить, которой мы должны дать воссиять полным светом через подвиг всей жизни.

Мы должны также научиться по-новому вглядываться в нашего ближнего. Мы слишком легко видим его недостатки; мы должны, в течение этих дней и последующих недель, научиться так всматриваться в глубины каждого нашего ближнего, чтобы увидеть в нем этот святой, Божественный образ, и научиться благоговейно, трепетно относиться к каждому человеку вокруг нас.

Но для того, чтобы видеть, нам порой нужно посмотреть на себя в зеркало; какое же зеркало у нас есть? – Евангелие. В Евангелии мы видим совершенного Человека Иисуса Христа, каким мы призваны стать. И мы видим вокруг Него и праведников и грешников: и грешников погибающих, и грешников в покаянии спасающихся. Давайте читать Евангелие благоговейно, вдумчиво, серьезно, с тем, чтобы через него увидеть в себе и все светлое, и все темное, чтобы научиться видеть и в других тот невечерний, неумирающий свет, которого никакая тьма не может заглушить ни в нем, ни в нас. И тогда мы сможем устремиться через подготовительные недели Великого Поста к дивным дням Страстной седмицы и к Воскресению Христову. Аминь.

13 января 1991 г.

____________________________________________________

МИТРОПОЛИТ СУ́РОЖСКИЙ АНТОНИЙ.

КАК МОЖНО БЫТЬ ХРИСТИАНИНОМ ВДАЛИ ОТ ХРАМА

15 ИЮНЯ, 2005

Тема моих бесед – вопрос о том, как можно быть христианином вдали от храма. И сразу поднимается в памяти рассказ о том, как жили первые христиане. Их было очень и очень мало; они были рассеяны по лицу всей Римской империи; больше того – они были гонимы, и поэтому даже собираться для них было опасно, порой – невозможно. Поэтому, ставя перед собой вопрос, можно ли жить не собранной вокруг храма группой, не пользуясь богослужением, и вырасти верой, познанием, стать общиной видимой, проще всего обратиться к этому прошлому.

Что характеризовало христиан, что делало их непохожими ни на кого, единственными в своем роде? То, что люди самого разного происхождения, разных общественных сословий, разного образования, разной культуры, разной национальности, разных языков, которые никогда бы и не подумали, что они могут встретиться на общей почве, нашли эту общую почву в том, что стали верующими, уверовали в Господа Иисуса Христа. Мы ищем общения между собой, и это общение часто стараемся осуществить на всех планах нашей жизни. Они этого не могли даже помыслить, искать этого было для них невозможно. Единственное, что у них было общее, это их вера: то, что они, каждый по-своему, встретили Господа Иисуса Христа, признали в Нем своего Бога, своего Спасителя, Хозяина своей жизни, и отдали Ему все силы души, малые ли, великие ли – но все до конца.

В то время вера оказалась первично не системой богословских или философских воззрений; вера оказалась плодом встречи с Живым Богом и отдачей Ему всей своей жизни, доверием до конца и верностью до конца. Эта верность выражалась во всем: в чистоте жизни, в новом строе жизни. Вспомним такого человека, как апостол Павел, который был гонителем христиан и стал одним из самых пламенных проповедников Евангелия. Вот что он говорит о том, что делает человека неспособным называть себя христианином, недостойным называть себя христианином. В пятой главе своего Послания к галатам он пишет: дела плоти таковы: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийство, пьянство, бесчинство и тому подобное. А когда ставится вопрос о том, каковы плоды Духа, то есть какие плоды рождаются в человеческой душе, когда коснется ее дар Святого Духа, действие Божие, каков христианин, что в нем может быть достойно и его как человека, и Бога как его Господа, Творца и Спасителя, то вот что мы читаем: плод же Духа – любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание.

Вот те черты, на которые нам надо обратить внимание, если мы хотим быть христианами. Быть христианином значит быть таким человеком, которого Бог может не стыдиться. Такой человек вносит в мир свет – там, где все потемнело; надежду – там, где только отчаяние и безнадежность; любовь – там, где горечь, безразличие, ненависть, ссоры, зависть, вражда, распри, расхождения. Очистив свой ум от недостойных мыслей, свое сердце от скверных чувств, он вносит в жизнь чистоту, он из своей жизни исключил то, что позорит его, позорит имя христианина и позорит, в конечном итоге, Бога. Тот же апостол Павел писал: ради вашего поведения хулится имя Христово. Это тогда случалось, но это случается и теперь: пьянство, бесчинство, прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, зависть, гнев все еще наблюдаются среди христиан, хотя эти свойства свидетельствуют, что люди, которые живут этими чувствами и с такими чувствами действуют – не христиане в своей жизни. И вот с чего каждому из нас надо начать: ставить перед собой вопрос не о том, далека ли церковь, близка ли, удается ли часто бывать там и что мы от нее получаем, а о том, кто мы такие: Христовы или не Христовы? Живем ли мы законами правды Божией или позорим имя Божие и свое имя христианина?

Во время войны мне пришлось очень долго быть без храма, и, подобно многим, я знаю, как тяжело это бывает. Но я также обнаружил одно очень драгоценное свойство этой обездоленности. Это то, что я оценил церковь, храм, общую молитву по-иному. Я изголодался по богослужению, я изголодался по общей молитве. И когда потом мне стало возможно быть в храме, я молился с такой глубиной, с такой живостью и силой, как я не молился раньше, когда достаточно было пройти несколько кварталов, чтобы оказаться в малюсенькой русской церкви, которая была недалеко от моего дома. Поэтому в себе надо воспитывать и любовь к богослужению, и готовность быть христианином каждый день, каждый час, во всех обстоятельствах, с мечтой, с голодом по церкви, и с радостью о том, что мы – посланники Божии. Таков смысл слова “апостолы”. Мы – свидетели; таков смысл греческого слова “мартирион”, которое переводится на русский язык как “мученик”, но в основе значит “свидетель”, с указанием на то, что наше свидетельство должно быть открытое, смелое, и что ради того, чтобы другому принести несказанную радость веры, мы должны быть готовы, подобно Христу, пострадать и, если нужно, умереть.

Но не от каждого это требуется, и не об этом я сейчас хочу говорить, а о том, как это свидетельство доходит до другого человека. Веру можно найти, как я ее нашел – чудом; веру можно найти чтением Евангелия, веру можно найти встречей с живым человеком, который является как бы светочем веры, из которого она льется, светится. Веру можно найти в глубинах отчаяния, когда, познав всеконечную, полную бессмысленность всякой человеческой помощи, мы можем сказать: да, по-человечески никакой надежды не остается, но все-таки не умирает надежда. Во мне горит дух; глубже, чем отчаяние, есть надежда, которая не обманывает: Живой Бог…

Первый раз христиан назвали этим именем в Антиохии (см. Деян. 11: 26. – Ред.). Неужели только потому, что они были представителями небольшой тогда, незначительной, странной, гонимой, отверженной секты, родившейся среди еврейства? Конечно, нет! Их бы не заметили, их бы стерли, прошли бы мимо. Но их не могли не заметить, потому что в них было нечто, чего люди того времени в других и в себе и друг во друге не могли найти. Тертуллиан писал в своем послании Римскому императору: задумайтесь – вокруг нас все говорят: “Как эти люди любят друг друга!” – любовью, какой в язычестве никто не находил… Разумеется, и в язычестве люди друг друга любили; родители – детей, дети – своих родителей, друзья – своих близких, мужья и жены – друг друга. Но здесь была группа людей, в которых жила любовь совершенно иного рода. Это были люди, способные любить врагов, любить гонителей, среди пыток молиться о том, чтобы Бог дал спасение мучителям, как Христос, когда Его распинали, молился Своему – и нашему! – Небесному Отцу, говоря: Прости им, Отче, они не знают, что творят… Вот эту любовь они обнаружили в христианской общине; но эту любовь можно обнаружить в каждом человеке. И, разумеется, не надо быть мучеником, не надо быть распятым, не надо быть гонимым для того, чтобы эта любовь светилась. Кто из нас не окружен безразличием, нелюбовью, клеветой? Кто из нас не имеет врагов, которые желают ему зла, которые хотят у него отнять то, что у него есть, самое дорогое: отнять свободу, отнять работу, отнять жену, детей, отнять что-то особенно дорогое сердцу?..

И вот первое свойство христианина: способность без гнева, без ненависти посмотреть на такого человека и сказать: Господи, прости! Он не знает, что он творит… И больше того: Боже! Спаси его! Ты меня спас, я был во тьме, Ты меня вывел в свет. Я был такой же безумный, как он, –Ты мне дал разум небесный, не земной… Вот о какой любви христиан говорили язычники, которые их окружали. Я уже упоминал, какова была их жизнь, о чистоте, правде, достоинстве их жизни. А здесь мы доходим до какого-то предела: любить врагов, любить их не с тем, чтобы избежать их ненависти, а с тем, чтобы наша любовь их обновила, сделала иными, не обязательно христианами по вере, но людьми в полном смысл слова, ибо ненавидящий, завидующий, враждующий – не человек, он даже не на уровне зверя, он – дикое животное. Наша роль – способностью нашей любить именно такой любовью возродить в других человеческий образ.

Есть старое присловье о том, что никто не может отвернуться от греха, от старой неправды, если не увидит в глазах или на лице хоть одного человека сияние вечной жизни. Именно это, думаю, поражало всех, кто встречал христиан. У нас есть рассказ о том, как умирал первый диакон Стефан. За веру его избивали камнями, и свидетели говорили, что его лицо просияло, как солнце: радостью, верой – да; но еще и чем-то иным: сиянием вечной жизни.

Я не раз ставил себе вопрос: что бы это могло быть? Каким образом лицо человека может просиять?.. Мы все знаем, как человек просиявает радостью, когда он полюбит кого-нибудь, его лицо делается совершенно иным, когда он встретит любимого человека, в его глазах свет. Но я думал о чем-то другом. Мне казалось, что должно быть что-то иное, более властное, более сильное, что могло поразить людей, встречающих христиан. И раз в жизни я с этим столкнулся с такой ясностью, с такой силой, что никогда не смог этого забыть. Мне тогда было семнадцать лет. Я пришел в церковь, где никогда раньше не бывал. Она находилась в подвальном помещении, я ее долго искал и опоздал; служба отошла, люди уже расходились. Одним из последних поднимался по лестнице из бывшего подземного гаража, где тогда ютилась эта церковь, широкоплечий священник высокого роста. И когда я взглянул ему в лицо, я обомлел: я никогда прежде не встречал такой абсолютной внутренней собранности и такого света. На его лице не было улыбки, – он меня тогда не видел, не было экстаза, восторга. Была только глубочайшая собранность, и что-то из него сияло: не вещественный свет, а какое-то внутреннее сияние. Я помню, как я тогда к нему подошел и сказал: “Я не знаю, кто вы, но я хочу вас просить быть моим духовным отцом”. И затем в течение одиннадцати лет, до его смерти, он был моим духовником.

Я думаю, что нечто в этом роде происходило с язычниками, когда они встречали христиан, людей, которые стали собранными, все силы которых нашли свое средоточие, которые стали цельными, то есть были исцелены, исцелились. И вот эта цельность, эта собранность, которая собирала все силы ума, воли, сердца, все, что в человеке было, в одну точку, откуда они могли действовать, несомненно доходила до сознания язычников, потому что они видели в христианах людей другого рода.

И действительно, христиане должны быть людьми другого рода. Наша родина – Царство Божие. На земле мы находимся как Божии посланники; жизнь наша, как говорит апостол Павел, сокрыта со Христом в Боге, мы всецело должны быть погружены в тайну общения с Живым Богом, Который является и Создателем нашим, и Спасителем нашим, и любовью нашей, и исцелением нашим, и радостью нашей, и цельностью нашей. Вот что, верно, люди видели в христианах. И это их озадачивало, они ставили себе, а затем и им, вопрос: откуда у вас это? Что вы собой представляете? Почему в вас радость, когда вокруг все так темно? Почему вы бесстрашны, когда вокруг все так страшно? Почему вы живете чистой жизнью, когда так легко жить грязно, когда мы разбиты, когда ум и сердце, и воля и плоть рвутся в разные стороны и разрывают нашу цельность, – в чем дело? Почему, когда вы приходите, делается вдруг мирно и тихо? Каким это образом?..

И христиане, вероятно, могли бы ответить так же, как я вам сейчас отвечу, примером. Как-то пришли ко мне два человека. Они были во вражде и искали случая друг другу все высказать, что только могли, вылить весь свой гнев, вылить весь яд, который накопился в их душах, и решили это сделать в моем присутствии, в надежде, что я не дам одному перебивать другого, что они все смогут сказать, всю ненависть вылить. Они начали говорить. Я слушал и чувствовал, что никакими силами не смогу их убедить в том, что вражда разрушает их самих, что единственное спасение для каждого из них – примирение с другим. Меня охватило тогда почти отчаяние (я был молодым священником, это было больше тридцати пяти лет назад). И вдруг мне пришла мысль, что Христос в Евангелии приказал ветру и волнам в буре притихнуть, и они умолкли и притихли. И я тогда обратился ко Христу: Господи, я ничего не могу сделать – Ты приди и произнеси слово мира, а я буду с Тобой, я буду молиться так, чтобы Ты мог быть среди нас и мог совершить чудо… Помню, я сидел и мысленно говорил: Господи! Будь с нами, дай Твой мир, который ничто на земле не может дать… И вдруг я заметил, что спор начал утихать, что горькие слова перестали ранить другого, и в какой-то момент оба человека заговорили о том, что – не пора ли примириться, не пора ли из безумия вернуться к чему-то более разумному.

Вот тот мир, который христиане, верно, вносили, куда бы ни пришли они, путем своего бесстрашия, внутренней тишины, любви; и вот чего никто у нас не может отнять. И для этого не требуется ходить и говорить: “Я христианин!” – для этого надо быть христианином. И каждый из нас может этого добиваться, а силой Божией этого и достигнуть, потому что, как говорит апостол Павел, сила Божия в немощи совершается, как ветер может заполнить собой парус и пронести через буйное море самый тяжелый корабль. И еще в другом месте он говорит: все мне возможно в укрепляющем меня Господе Иисусе Христе. Но начать надо изнутри, не заботясь ни о чем внешнем.

Я попробовал начертать нравственный образ христианина, тот минимальный образ, без которого человек вовсе не имеет права назвать себя христианином. Теперь мне хотелось бы сказать о том, как христианин, оторванный от храма, может вести подлинно духовную жизнь. Духовная жизнь не заключается в том, чтобы посещать службы или быть членом какой-нибудь, даже очень живой, общины. Духовная жизнь заключается в том, чтобы быть в глубоком, прямом, искреннем общении с Живым Богом; а достигают этого правдой жизни, исполнением заповедей Христовых, такой жизнью, которая нас делает христианами на самом деле, а не только на словах, – и молитвой. И вот о молитве мне хочется сказать сейчас несколько слов.

Молитва, опять-таки, не заключается в том, чтобы повторять чужие слова, а в том, чтобы всем сердцем, всем умом, как говорили древние писатели, прилепляться к Богу, то есть устремляться к Нему, жаждать встречи с Ним и, главным образом, поскольку это от нас зависит, быть с Ним до конца правдивым и искренним. Поэтому молитва не заключается в первую очередь в том, чтобы приобрести молитвенник или выучить, затвердить готовые молитвы; молитва заключается в первую очередь в том, чтобы научиться предстоять перед Богом. Это кажется или бесконечно сложным, или удивительно простым. Предстояние перед Богом, объективно говоря, очень простое дело: Бог вездесущий, нет места, нет ситуации, которая могла бы нас от Него отделить; ни дело, ни обстоятельства, ни люди не могут нас оторвать от его. Но от нас зависит сознательно, всем вниманием сердца и ума, предстоять перед Ним. Утром, когда мы встаем, мы можем начать день , в одно мгновение став перед Богом, без долгих молитв, осознав, что мы вышли из сна, пробудились от сна, как будто мы воскресли к жизни от смерти. Ведь между сном и смертью очень большое сходство. Мы без сознания лежим, не имеем над собой никакой власти, не сознаем, что вокруг нас происходит. То же самое и со смертью: что касается нашего тела (не живой души, которая предстает перед Богом, а самого нашего тела), мы уходим в какое-то забытье. И вот когда мы просыпаемся, мы как бы восстаем из забытья, можно было бы почти что сказать: из небытия. Меня на земле как будто и не было, и вдруг я вступил в новый день. А этот день тоже особенный: такого дня, этого дня никогда за всю историю мира не было. Дни неповторимы, каждый день новый, он простирается перед нами, как равнина, покрытая снегом, – чистая, незапятнанная, без человеческих следов, без отпечатков наших ног; и вот этот новый человек, которым я являюсь после сна, вступает в новый день… Если подумать, это совершенно изумительная встреча: я вступаю в день, которого никогда в истории не было, и в этот день я могу внести добро или зло, я могу быть человеком или зверем, я могу быть достойным себя – или недостойным себя, я могу жить на радость людям – или на горе людям, я могу вырасти – или наоборот, стать еще меньше, чем я был вчера… Если несколько минут об том подумать: вот, я вышел из глубин сна и вступаю в этот день, – можно и обратиться к Богу и сказать: Господи, благослови меня вступить в этот день и благослови этот день для меня! Пусть каждая встреча, каждый человек, каждое слово будет с содержанием; пусть это содержание будет чистое, достойное моего человеческого величия и Твоего, Господи, величия; и пусть каждое слово, каждое мое действие будут вкладом в добро, в правду, в красоту жизни.

Теперь мне хочется сказать и о том, каким образом вечером, когда день уже кончен, мы можем стать перед своей совестью и перед Богом, перед жизнью, раньше чем вступим в ночь, в забытье, погрузимся в сон.

День, который нам был дан, мы заполнили всем тем, на что были способны. Мы в этот день внесли добро и зло, кое-что изуродовали и кое-какую красоту внесли в него; каким-то людям принесли радость, каким-то – горе; одним помогли, другим повредили; и та равнина снежная, которая лежала перед нами в начале дня, теперь отмечена нашими стопами. Можно посмотреть и увидеть извилины нашего пути, потому что редкий путь бывает прямым. И вот раньше чем встать перед Богом, надо встать перед собственной своей совестью и поставить себе вопрос: что я сделал из этого дня и что я сделал в течение этого дня из себя самого? Стал ли я благороднее, стал ли я более достоин своего имени человека? Или же наоборот: унизил, опорочил себя? Для этого надо сесть и подумать; подумать честно, подумать так, как иногда человек думает перед смертью, потому что никто не знает, восстанет ли он со своего ложа или нет. Мы погружаемся в сон, но мы можем никогда не проснуться на земле; наши очи могут открыться на вечность, когда уже поздно будет думать о том, что надо было сделать, – тогда надо будет встать перед Богом в вечности с содержанием всей своей жизни.

И вот подумай каждый: каков бы ты был перед своей совестью, если бы знал, что пора умереть, что в течение нескольких минут пройдет, кончится жизнь и что у тебя есть эти несколько минут, а может, час или полтора, для того чтобы выровнять все, что можно выровнять, исправить то, что можно исправить, хотя бы в намерении, хотя бы душой крикнуть тем, кого ты обидел: Простите! – или тем, кого ты глубоко любил: Прощайте!.. Это очень важно, потому что встать перед Богом надо по правде, в прятки с Богом нельзя играть, в прятки с Богом невозможно играть. И вот стань каждый перед своей совестью и поставь себе вопрос: что я сделал из сегодняшнего дня, из каждого обстоятельства, из каждой встречи; что я сделал над собой?.. Рассматривая себя таким образом, увидишь и доброе, и злое, часто – тусклое; не то чтобы очень злое, а именно тусклое, смесь доброго намерения и нехорошего поступка, – по трусости ли, по лени, по забывчивости, потому ли, что было соблазнительно поступить не так, как совесть подсказывала. Подумай над каждой вещью. И покайся…

Второе – надо себе поставить вопрос: вот сейчас день кончен, я его рассмотрел, произвел над ним честный, добротный суд, – а хочется ли мне предстать перед Богом?.. Христианин большей частью на это ответит: как же так! Конечно, хочется… – Нет, не обязательно хочется. Часто бывает, что по долгу, по совестливости кончаешь день молитвой, предстоянием перед Господом. А что потом бывает? А потом человек возвращается к обыденщине; помолится, ляжет, но вместо того чтобы спать, возьмется за книжку. И если он честен, то, вероятно, заметит, что он увлечен книжкой больше, чем его влекло к Богу – а это страшно; это действительно показывает, как мы далеки от духовного здоровья, от цельности, о которой я говорил прошлый раз. Как же это возможно?.. А вместе с тем это постоянно бывает. Подумайте: разве это не бывает с нами, разве не бывает, что нас что-то влечет к себе больше, чем наше желание встретить Живого Бога?.. Вот об этой встрече и об этой внутренней борьба между тем, что нас влечет, и Богом, Который молчаливо стоит, брошенный нами, я скажу в следующей беседе.