ПРИХОДСКОЙ  ЛИСТОК                   

Неделя мясопустная, о Страшнем суде. Глас 6.

АПОСТОЛЬСКОЕ  ПОСЛАНИЕ:   1 Кор., 140 зач., VIII, 8 - IX, 2.

ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Мф., 106 зач., XXV, 31-46.

ТРОПАРЬ ВОСКРЕСНЫЙ, глас 6

А́нгельския си́лы на гро́бе Твое́м,/ и стрегу́щии омертве́ша,/ и стоя́ше Мари́я во гро́бе,/ и́щущи Пречи́стаго Те́ла Твоего́./ Плени́л еси́ а́д, не искуси́вся от него́;/ сре́тил еси́ Де́ву, да́руяй живо́т.// Воскресы́й из ме́ртвых, Го́споди, сла́ва Тебе́.

Перевод: Ангельские Силы – при гробе Твоем, и охранявшие его омертвели, а Мария стояла в гробнице и искала пречистое тело Твое. Ты опустошил ад, не потерпев от него, Ты встретил Деву, дарующий жизнь. Воскресший из мертвых, Господи, слава Тебе!

КОНДАК ВОСКРЕСНЫЙ, глас 6

Живонача́льною дла́нию/ уме́ршия от мра́чных удо́лий,/ Жизнода́вец, воскреси́в все́х Христо́с Бо́г,/ воскресе́ние подаде́ челове́ческому ро́ду:/ е́сть бо все́х Спаси́тель,// воскресе́ние и живо́т, и Бо́г все́х.

Перевод: Живоначальною Своею дланию из мрачных глубин всех умерших воскресив, Податель жизни Христос Бог, воскресение даровал человеческой природе, ибо Он – Спаситель всех, воскресение и жизнь и Бог всего!

____________________________________________________

МИТРОПОЛИТ СУ́РОЖСКИЙ АНТОНИЙ.

ПРИТЧА О СТРАШНОМ СУДЕ

Притча, которую мы читали сегодня, так всем хорошо известна, что, казалось бы, нечего о ней и говорить; и вместе с этим есть в ней несколько черт, на которые мне хотелось бы обратить ваше внимание.

Первое – это то, что когда подсудимые – то есть все мы – стали перед судом Божиим, Господь не стал спрашивать ни о чем, относящемся к вере, к мировоззрению, а спросил их только об одном, и прямо: Были ли вы человечны на земле? Когда перед вами стояло горе – подумали ли вы о том, чтобы утешить? Когда был голод, и холод, и тоска, и оставленность, и заключенность в тюрьме, и плен болезни – что вы сделали: пожалели или нет?..

И тех, которые пожалели, Господь принял, ни о чем другом не спрашивая, потому что эти люди сумели на земле любить – земной, реальной любовью, и поэтому были открыты и к тому, чтобы вместить и Божественную любовь будущего века. Но эти люди, совершившие дела любви, недоумевали о том, что в них увидел Господь. Как это Господь к Себе относит то, что они сделали другим? Поступать по любви им было настолько естественно, что они и не задумываясь так поступали... Мы не спасемся тем, что с натугой сердца, мучительно заставляя себя, помня о Господних заповедях, будем их творить; они должны войти нам в плоть и кровь так глубоко, так совершенно, чтобы быть естественным движением души, а не простым послушанием закону, который нам дан извне. И поэтому если кто из нас и думает, что он поступает милосердно, заботится о больных, посещает тюремных заключенных, питает голодного, одевает холодного, – пусть поставит перед собой вопрос: от сердца ли он поступает или потому, что чувствует, что таков его долг и что он даст ответ за свои поступки? И если только по долгу, то, Боже, как мы далеки от того, чтобы быть детьми Небесного Царства!..

Но обратите внимание и на тех, которые ничего из этих дел человеческой любви не совершили. Когда Христос им задает этот вопрос, они его даже не понимают: Где же мы Тебя, Господи, видели? Когда же мы Тебя не посетили в больнице или тюрьме? Когда же Тебя не одели холодного, не накормили голодного? Когда не утешили в горе?.. Они никогда не замечали никого вокруг себя, иначе они не ставили бы вопрос о том, надо или не надо. Бог ли получит, как бы косвенно, дар нашей любви, или только этот человек... Они прожили всю жизнь только для себя, расчетливо, разумно, то есть, в конечном итоге, вполне безумно...

И вот перед нами тот же вопрос: как мы поступаем по отношению к ближнему? Часто люди говорят: Я не знаю, как любить Бога, я Его ищу в потемках, я не могу до Него дорваться!.. – Очень просто: через человека!.. Апостол Иоанн сказал: Если кто говорит, что любит Бога, но не любит ближнего своего реальной и творческой любовью, тот лжет, потому что никто не может любить невидимого Бога, если до этого не научился любить конкретного, живого, животрепещущего перед ним человека... И поэтому, прежде чем ставить вопрос о том, как достичь Бога, спросим себя: как мы относимся к ближнему? Если наше сердце закрыто, холодно, замкнуто, если оно испугано при одной мысли, что ближний может от нас потребовать сердца и жизни нашей, – НЕ О ЧЕМ говорить, нечего искать близости Божией: надо сначала научиться иметь сердце теплое, сердце живое, сердце внимательное к ближнему, и тогда оно откроется и, как чистое сердце, увидит Бога. Аминь.

25 февраля 1979 г.

* * * * * * *

НИКИФОРОВ-ВОЛГИН В.А.

МИТРОШКА

Митрошка, угловатый и молчаливый мальчик в длинных отцовских брюках, с вихрами всклокоченных волос на большой, похожей на жбан голове, был сыном пьяницы портного Клима Филатова.

Родился Митрошка кругленьким, румяным, с серыми умными глазами, с серьезным вдумчивым личиком. Когда бабка приняла его от матери, свила в пеленки, ошептала молитвами и положила в люльку, Митрошка, как большой и понятливый, серьезно огляделся вокруг, чмокнул губками и глубоко, по-мужицки вздохнул.

— Чевой это ты вздыхаешь, андельская душенька? — любовно спросила его слабая и больная мать.

— Настоящий дьякон соборный будет!.. Ишь грудастый да сурьезный какой… Весь в отца! — с умилением говорил Клим, с гордостью поглядывая на своего первенца. — И лоб отцовский, и глаза как у меня…

— Сравнил яичницу с колокольней! — недовольно заметила жена. — Сам ты, как еж… Стямлой, как палка с набалдашником, опухший весь от пьянства-то, — а он-то, цветочек, как херувим, как яблочко наливное!.. На радость ли родился мой болезный? — скорбно спрашивала мать Митрошку.

Митрошка сжал губы, глубоко вздохнул и деловито обвел своими большими раздумными глазами грязные стены своего жилища, закопченный потолок, большой портняжный стол и низенькое подслеповатое оконце с радужными от грязи стеклами, на которых красовались вырезанные из бумаги ножницы и брюки. «Живете-то вы неважно… Черно у вас и неуютно!» — казалось, говорили его большие удивленные глаза.

* * *

Одиноким, нелюдимым рос Митрошка в маленьком захолустном городке, на берегу омутистой речки Колотовки.

Заберется, бывало, он на старую над рекой иву, часами смотрит вдаль, думает о чем-то и тихо рассуждает сам с собой.

Раз подслушали его слова.

— Ты, ветер, не особенно злись! — укоризненно говорил он. — Поласковее дуй… А то как дунешь что есть мочи, наша фатера так и ходит, словно на ходульях…

Когда я большой вырасту, то всенепременно пойду искать золоты ключи в Волге-матушке… Злой чародей бросил их, чтобы люди больше страдали и мучились… А ключи те — от счастья и радости человеческой… Сказывала мне бабка: коли найти эти ключи, так людей от нищеты и болезней спасешь… А как найти их?.. Вот в этом и загвоздка!..

Поймает Митрошка жирного хозяйского кота Сеньку и говорит с ним как с человеком, понятливым и рассудительным.

— А мой тятька сёдни опять загулял! — жаловался Митрошка, поглаживая кота по спине. — Ушел ни свет ни заря… взял под мышку чужие брюки, пропьет, придет домой вдрызг пьяным и будет бредить, чертей отгонять… Боюсь страсть, когда пьяные бредят!..

Хорошая у вас жизнь, кошачья физия… Сытая. Картофеля и копченой селедки сколько хошь, столько и ешь!.. Куды захотел, туды и побег!..

Кот Сенька слушает Митрошку внимательно, щурится от солнышка и мурлычет, словно понимает.

— Ну какая это жисть! — жалостливо пенял Митрошка. — Сёдни стянул я с полки копченую салачину, а тятька поймал меня и по спине два раза огрел аршином. Эва, погляди, рубцы на спине какие!..

Митрошка поднимает свою рваную ситцевую рубашку и показывает коту худощавую спину в синих рубцах…

Кот урчал и ласково юлил около Митрошки.

— Чудной ты у нас, Митрошка! В кого это ты уродился таким? — спрашивал пьяный Клим, обняв его за шею. — Когда родился только, ты умнее горазд был!.. Вздыхал ты да ворковал, как отец дьякон… Удивил всех. Думали, что из тебя умный человек выйдет… А теперь девять лет тебе, и умственных способностей у тебя не ощущается… С котами по-человечески рассуждаешь… Разве коты могут понимать тебя?.. Сёдни опять учительша жалилась на тебя, что ты по рихметике плохо учишься… Все колы тебе ставят. Поговорить ты с людьми не умеешь… А если и скажешь слово, так на пятачок убытку и осрамишь всю губернию!..

— Не знаю, тять! Каков уродился, таков и есть! — отмалчивался Митрошка, опустив глаза в землю. — Я больно природу люблю, сёдни закат был прекрасный! — одушевлялся Митрошка, и бледные щеки его вспыхивали румянцем. — Краски на небе разные-преразные… солнышко красное было, как огонек в красной лампаде, и оно таяло так тихо-тихо и словно, тять, в какое-то розовое море опускалось… Тять, грустно мне бывает, когда солнышко погасает… я всегда протягиваю руки к солнышку, словно задержать его хочу… а оно гаснет тихо, тихо, как песня. Тять, можно остановить солнышко, чтобы оно всегда светило и не закатывалось?

— Нельзя! — шептал Клим, поникнув кудлатой головой и думая о чем-то неотвязном, безрадостном.

— Почему, тять, все хорошее и светлое так скоро кончается?..

Тять, уйти бы в луга, в цветы… маленькую избу построить на берегу реки, около леса… чтобы вдали церковь была маленькая, старинная, как у нас на селе, и по утрам и вечерам звонили бы в маленький колокол… я, тятька, звон страсть как люблю!.. Мне учительша про рихметику толкует, а у меня перед глазами луга цветистые, леса черные, как в сказке, а в ушах звон речки, шелест

травы и чья-то песня вроде той, что певают деды у монастырских ворот.

— Чудной ты, Митрошка…

— Тятька, что, душа у кота есть?

— Дурында ты большая, Митрошка! Кто же ему мог душу всунуть! Ведь кот-от бездушевный!

— И коты, значит, не могут понимать нашего разговору?

— Коты-то? — переспрашивает Клим, видимо, озадаченный вопросом, и, не удовлетворив Митрошку ответом, шепчет раздумчиво:

— Дурында ты, Митрошка, писаная. .

— Тятька, зачем меня на улице ребятишки побогаче голодранцем зовут?

— На то они и богатые, чтобы над бедными издевки творить!.

— А почему ты не разбогател?

— Потому что ума у меня много! Умные люди завсегда не жравши сидят. .

Лежит Митрошка на берегу речки Болотовки, слушает, как поет она, и думает: как бы найти золотые ключи в Волге-матушке и раскрыть райские двери…

И не будет тогда бедности и слез, и ребятишки побогаче дразнить тебя не будут, и не будут бить аршином за украденную салаку, и солнышко золотое, доброе будет светить всегда…

Как бы найти ключи заветные от радости и счастья человеческого?

* * *

Митрошке пятнадцать лет. Такой же задумчивый и угловатый, в длинных отцовских брюках и с вихрами волос. Книжки стал доставать читать, с котами перестал дружбу водить и в укромном уголку стал что-то писать.

Придет Клим пьяным, лежит на полу и бредит…

В окно дождь сочит осенний. Ветер рвет ставень и завывает в трубе. Мать сидит у окна и шьет при свете маленькой лампы.

Митрошка лежит на портняжном столе и пишет огрызком карандаша на серой лавочной бумаге.

— Чевой ты, сынок, там пишешь?

— Так, ничего! — отвечает Митрошка.

Раз Митрошку услали в лавку за селедками. А Клим вынул из его сундучка «писанья» и стал читать по складам:

— «Жить надо, как следовать быть… Любовь должна как солнце светить на земле, и каждый из человеков из всех сил должен стараться найти золотые ключи человеческого счастья. У нас нет жизни — а есть слезы…

…Хорошо быть с природой. Она имеет очень понятливую душу. Глядишь на нее, и на душе у тебя радостно и покойно… И хочется мне с тятькой и мамкой уйти очень далеко…»

— Ишь ты, какой занятный! — самодовольно бормочет Клим, — Агафья, послушай, что наш Митрошка-то пишет:

«Видел я сон. Как будто бы я шел по очень большому полю и на мне была одежда, как у архангела, что на картине, и одежда эта белая — снега белее, и в руке у меня восковая свеча, и горит свеча очень светло и всю дорогу освещает, а дорога была гладкая. На душе у меня была такая радость, как в тот день, когда тятька не пьянствует и мы пьем чаи с баранками…

И вот подул ветер, сильный-пресильный… и потушил мой огонек.

И темно сделалось вокруг. И на душе у меня было очень страшно.

Я проснулся, была ночь, тятька лежал на полу пьяный и бредил…»

— Чудной Митронжа! — растроганно шептал Клим, всплакнув над его писаньем.