Неделя 23-я по Пятидесятнице. Глас 6

АПОСТОЛЬСКОЕ  ПОСЛАНИЕ:  Еф., 220 зач., II, 4-10.

ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Лк., 53 зач., X, 25-37.

ТРОПАРЬ ВОСКРЕСНЫЙ, глас 6

А́нгельския си́лы на гро́бе Твое́м,/ и стрегу́щии омертве́ша,/ и стоя́ше Мари́я во гро́бе,/ и́щущи Пречи́стаго Те́ла Твоего́./ Плени́л еси́ а́д, не искуси́вся от него́;/ сре́тил еси́ Де́ву, Да́руяй живо́т.// Воскресы́й из ме́ртвых, Го́споди, сла́ва Тебе́.

Перевод: Ангельские Силы – при гробе Твоем, и охранявшие его омертвели, а Мария стояла в гробнице и искала пречистое тело Твое. Ты опустошил ад, не потерпев от него, Ты встретил Деву, Дарующий жизнь. Воскресший из мертвых, Господи, слава Тебе!

КОНДАК ВОСКРЕСНЫЙ, глас 6

Живонача́льною дла́нию/ уме́ршия от мра́чных удо́лий,/ Жизнода́вец, воскреси́в все́х Христо́с Бо́г,/ воскресе́ние подаде́ челове́ческому ро́ду:/ е́сть бо все́х Спаси́тель,// Воскресе́ние и Живо́т, и Бо́г все́х.

Перевод: Живоначальною Своею дланию из мрачных глубин всех умерших воскресив, Податель жизни Христос Бог, воскресение даровал человеческой природе, ибо Он – Спаситель всех, Воскресение и Жизнь и Бог всего!

* * * * * * *

МИТРОПОЛИТ СУРОЖСКИЙ АНТОНИЙ

ПРИТЧА О МИЛОСЕРДНОМ САМАРЯНИНЕ

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Я хочу обратить ваше внимание на две или три черты сегодняшней притчи. Нам сказано, что некий человек шел из Иерусалима в Иерихон. В Ветхом Завете Иерусалим был местом, где пребывает Бог: это было место поклонения Богу, место молитвы. Человек этот был на пути в низину, с горы видения он спускался туда, где протекает человеческая жизнь.

На этом пути на него напали, сняли его одежду, ранили и бросили при дороге. Три человека, один за другим, шли этой дорогой. Все трое побывали там, где живет Бог, все трое были в месте служения Богу, поклонения Ему, в месте молитвы. И двое из них прошли мимо раненого. Текст так ярко описывает, что священник просто прошел мимо: нам даже не сказано, что он хоть взглянул на него. Он был человек обеспеченный, ему дела не было (так, во всяком случае, он думал) до человеческой нужды: он ничему не научился из молитвы Богу, Который – сама Любовь. Затем прошел следующий, левит, человек сведущий в Писании, но не знающий Бога. Он подошел, постоял над умирающим раненым – и пошел дальше. Его ум – казалось ему – поглощен более высокими вещами, чем человеческая жизнь, человеческое страдание.

И наконец, прошел человек, который в глазах иудеев был презренен в самом своем бытии: не за свои личные, нравственные или иные недостатки, а просто потому что он был самарянын – отверженный; в Индии его назвали бы парией. Этот человек остановился над раненым, потому что он-то знал, что такое – быть отверженным, что такое – быть одиноким, что значит, когда мимо тебя проходят с презрением, а порой и с ненавистью. Он склонился над раненым, сделал, что мог, для облегчения его страданий, отвез его в покойное место: и все это он сделал ценой собственной. Он не только оплатил гостиннику уход за раненым: он отдал свое время, свою заботу, свое сердце. Он заплатил всеми возможными способами, какими мы можем заплатить, оказав внимание окружающим нас людям.

Мы провели целое утро в присутствии Самого Бога, в месте, где Он обитает: мы слышали, как Его голос говорил нам о любви: мы провозглашали, что мы верим в этого Бога, Который – сама Любовь, в Бога, Который отдал Своего Единородного Сына ради того, чтобы каждый из нас – не все мы коллективно, но каждый из нас лично – мог получить спасение. Мы сейчас выйдем из этого храма: в течение предстоящей недели или до следующего посещения храма мы встретим много людей. Окажемся ли мы подобными священнику? или левиту? Пойдем ли мы, размышляя о том, что мы здесь узнали, храня в сердце изумление и радость, но проходя мимо каждого встречного, потому что мелкие заботы могут нарушить наш покой, отвести наш ум и сердце от чуда встречи с Богом, от Его присутствия? Если так мы поступим, то мы мало что поняли (если вообще что-то поняли) о Евангелии, о Христе, о Боге. А если мы, подобно юноше, подобно книжнику, спросим: Но кто мой ближний? Кто тот, ради которого я должен быть готов расстаться с глубочайшими переживаниями моего сердца, с самыми возвышенными размышлениями, с наилучшими моими чувствами? – ответ Христа прост и прям: Всякий! Всякий человек, кто нуждается в тебе, на любом уровне: на простейшем уровне пищи или крова, чуткого внимания, заботливости, дружелюбия.

А если однажды (этот день может и никогда не наступить, но может прийти в любой момент) от нас потребуется больше, мы должны быть готовы любить нашего ближнего, как нас тому учит Христос: с готовностью жизнь нашу положить за него. Положить жизнь не означает умереть; речь идет о том, чтобы изо дня в день отдавать нашу заботу всем тем, кто в ней нуждается; тем, кто в печали и нуждается в утешении: тем, кто в растерянности и нуждается в укреплении и поддержке; тем кто, голоден и нуждается в пище; тем, кто обездолен и, может быть, нуждается в одежде: и тем, кто в душевном смятении и, может, нуждается в слове, которое изольется из той самой веры, которую мы черпаем здесь и которая составляет самую нашу жизнь.

Выйдем же отсюда, вспоминая эту притчу не как одну из самых прекрасных сказанных Христом вещей, но как прямой путь, на который Он призывает нас встать. Она учит нас относиться друг ко другу, оглядеться вокруг внимательным взором, помня, что порой малейшая ласка, одно теплое слово, одно внимательное движение может перевернуть жизнь человека, который в одиночестве стоит перед лицом собственной жизни. Пусть поможет нам Бог быть подобными милосердному самарянину на всех уровнях и по отношению ко всем людям. Аминь!

29 ноября 1987 г.

* * * * * * *

Священник Александр Дьяченко. ТАКСИСТ: Хроники времен ковида-19

Священник Александр Дьяченко написал цикл рассказов о пандемии коронавируса, которая так неожиданно ворвалась в нашу жизнь год назад, многое перевернув в ней и нас самих заставив многое переосмыслить. Все истории «Хроник…» – реальные.

Этого грузина-таксиста я знаю уже давно. Иногда он заходил к нам в храм и ставил свечи. Перед тем, как зажечь свечу возле какого-нибудь образа, интересовался, кто этот святой и за какую сферу человеческой деятельности он «отвечает». Про святителя Николая ему не нужно было рассказывать. Он знал, что святой Николай охраняет таксистов, и с удовольствием ставил свечу на подсвечник напротив иконы святителя.

Седой, круглолицый, небольшого роста, избыточно полон, как многие профессиональные шоферы, он, встречаясь со священником, застенчиво улыбался, обозначал поклон головой и проезжал мимо.

Специально в храм благодарить Бога таксист пришел в самом начале августа. В руках он держал небольшой латунный восьмиконечный крест. Такие отливки были очень популярны в наших местах в конце XIX века.

– Вот, – он протянул мне крест, – это вам в церковь. Пришел сказать Богу спасибо. Я очень тяжело переболел ковидом, отец. Не знаю, как и выжил. Он мне такое сделал, такое сделал! Это просто чудо! Дайте мне самую большую свечку. Хочу сказать Ему спасибо.

Таксист отправился ставить свечу, а мне в этот момент позвонили. Пока разговаривал по телефону, грузин уже ушел, а я пожалел, что не успел расспросить подробнее о его болезни и чудесном исцелении.

Середина декабря. День рождения нашей младшей внучки Полинки. Бабушка собиралась ехать в Москву поздравлять внучку, но приболела. Потому подарки было решено отправить вместе с дедушкой, то есть – со мной. Я заказал такси до железнодорожной станции и очень обрадовался, увидев за рулем моего знакомого грузина.

– Как хорошо, – сказал я ему, – у нас с тобой есть двадцать минут для того, чтобы ты рассказал мне, что с тобой стряслось и почему ты пришел в церковь благодарить Бога.

– Я очень тяжело заболел в начале июля месяца. Дней за десять до этого у меня умерла собачка. Маленькая собачка, шпиц. Я очень любил эту собачку, словно это был мой ребенок. Я так переживал в эти дни, что почти ничего не ел. Вернулся домой после ночной смены. Перед тем как пойти отдыхать, выпил пару рюмочек коньяку и вдруг почувствовал, как внутри меня в груди что-то разорвалось, прямо треснуло. Я так явственно это почувствовал, что даже начал себя ощупывать: вдруг у меня где-то на груди появились трещины? Разделся, подошел к зеркалу, посмотрел на себя. Дырок никаких не нашел, успокоился и пошел отдыхать.

Проснулся я днем в три часа и почувствовал, что у меня поднялась температура. Померил – за 38. Вызвал «Скорую помощь». Те приехали и сделали мне жаропонижающий укол. Фельдшер сказал: «Завтра посмотрим; если температура не спадет, вызывай нас по новой».

Утром температура не только не упала, а, наоборот, даже поднялась выше 39. Раскалывалась голова, и я почувствовал, что задыхаюсь.

Когда меня привезли в больницу, принимающий врач измерил сатурацию и сказал: «Слушай, семьдесят семь. Очень мало. Принять мы его примем, но выживет он или нет, этого я сказать не могу. Надежды очень мало».

Меня отправили прямиком в реанимацию. В реанимации я пролежал только одни сутки и на следующий день умер.

А о том, что умер, я понял, когда увидел себя летящим внутри длинного тоннеля, в конце которого ярко сиял свет. Кто-то огненный – я, правда, не мог видеть, кто это, – летел сзади и держал меня в своих руках. Наконец мы преодолели туннель и вылетели на простор. Я смотрел сверху вниз и видел города с улицами и дорогами. Смотреть на все это было интересно и одновременно страшно. Я улетал все дальше и дальше от земли и не испытывал по этому поводу никакого сожаления.

Вдруг мой полет резко прервался. Такое впечатление, словно у нас по дороге невесть откуда появился здоровенный чемодан с открытой крышкой. Створки чемодана неожиданно схлопнулись, и я, точно муха, оказался в темноте между двух гигантских ладоней. В тот же момент я увидел себя стоящим на земле. В нашем поселке, а конкретно – напротив металлических ворот, за которыми начиналось предприятие моего лучшего друга, тоже грузина. Ты его знаешь.

Я стал думать: как же мне пройти к моему лучшему другу, если эти ворота так крепко заперты? И только я об этом подумал, как тут же мои ноги оторвались от земли и я стал плавно подниматься вверх. Очень легко, будто пушинка, я перелетел над воротами. Я понимал, что могу спуститься на землю и дальше идти ногами, но лететь мне нравилось больше. И я полетел – невысоко, два метра над асфальтом.

Долетел до здания, в котором находится рабочий кабинет моего друга. В нерешительности завис возле входной двери, а потом все так же, не опускаясь вниз, спокойно и без всяких сложностей пролетел сквозь стену. Еще пару мгновений, и вот я уже в кабинете моего товарища. Он сидит у себя за столом и что-то записывает в свой ежедневник. Его лицо озабочено. Он ломает голову, как его предприятию вылезти из долгов, скопившихся от вынужденной остановки производства, и где найти деньги на зарплату рабочим.

Я вишу в его кабинете под самым потолком и наблюдаю за ним сверху. И словно слышу, о чем он думает. Хочется сказать ему: «Генацвале, не переживай ты так. Жизнь дается не для того, чтобы о чем-то переживать. Радуйся, что у тебя есть твой дом и твои друзья. Пей виноградное вино, кушай сулугуни, гуляй по зеленой траве, нюхай цветы. Брат, посмотри на меня. Подними свою голову: я здесь, рядом с тобой, вишу конкретно над твоим столом. Слушай, извини, даже неудобно».

Мне захотелось спуститься немного ниже, чтобы рассмотреть, что он там так сосредоточенно пишет у себя в ежедневнике. И разглядел две цифры: 23. Он написал их крупнее, чем все остальные. Кстати, потом, после моего выздоровления, я приду к нему в кабинет и стану рассказывать, где я у него здесь висел под потолком, а он мне не поверит. Тогда я назову день, в который я умер и моя душа бродила здесь по его предприятию, и скажу, чтобы он открыл страницу своего ежедневника. Я скажу ему, что среди его записей в тот день две цифры самые большие – это цифры 2 и 3. Он увидит, что все так и есть, и будет растроган, потому что я пришел к нему первому, как к своему самому лучшему другу.

Остальное я не успел рассмотреть, зато услышал какой-то незнакомый мне голос: «Внимание! Начинаем обратный отсчет: десять, девять, восемь… один, ноль. Разряд!»

И снова я лечу с огромной скоростью и оказываюсь в большой больничной палате. Вижу над собой склоненную голову в скафандре. Там, где рот и нос, у этого человека респиратор, а само лицо полностью прикрыто пластиковым щитком. Щиток прозрачный, и я хорошо вижу его глаза. Они наполнены радостью.

– Поздравляем с возвращением с того света!

Потом этот человек взял клейкую бумажку, что-то на ней написал и приклеил сверху над моей кроватью. Я посмотрел: это были три цифры – 145. Я лежал и думал: интересно, что означает это 145? Потом догадался: это между собой они для удобства будут называть меня «сто сорок пять». У меня трудное для русского уха имя, и это логично. Но потом я все-таки поинтересовался, что значит эта цифра. Он ответил:

«Ты сто сорок пятый, кого за четыре месяца работы нашего отделения нам удалось реанимировать и вернуть к жизни. Каждый раз для нас это большая удача».

С того момента я медленно пошел на поправку. Из месяца, проведенного мною в «красной зоне», три недели я пролежал в реанимации. За все это время я ни разу не видел лиц тех, кто нас лечил, ухаживал за нами, кормил и поил. Знаю, что всего их было десять человек. Во всех сменах. Свои имена они писали на своих костюмах.

Ты не представляешь, батюшка, как эти люди к нам относились! С каким вниманием. В это ковидное отделение нас свозили со всего района, привозили даже из области. Посещать нас не разрешалось. Можно было только передать продукты. Но для этого все равно нужно было ехать к нам в больницу. А приезжали далеко не ко всем. Если нет своей машины, то добираться надо автобусом или электричкой. Во время эпидемии ездить общественным транспортом нежелательно. Поэтому мы просили к нам не приезжать. Нас хорошо кормили, но, когда болеешь, хочется еще что-нибудь вкусненькое. Так вот, наши медики на свои деньги покупали для нас фрукты.

В эту минуту я увидел, как рассказчик вытер появившиеся на глазах слезы.

– Они с нами обращались, как с собственными детьми. На самом деле в реанимации ты превращаешься в ребенка, такого же маленького и беззащитного. Я за всю свою жизнь не испытал столько любви, сколько дали эти незнакомые мне люди, лиц которых я так и не увидел. А кто я им? Кто?! Никто! Вообще никто.

Он снова прослезился.

– Я после болезни стал часто плакать. Надеюсь, это пройдет. Знаешь, мне очень хочется, чтобы все мы, люди, жили хорошо и относились друг к другу как братья. Там, в больнице, они меня этому научили. Просто одними своими делами. Бог вернул меня к жизни. Я понимаю, что-то Он от меня теперь ждет. Я думаю – добрых дел.

Мы уже почти подъехали к железнодорожной станции, и он меня спросил:

– Куда ты, батюшка, едешь?

– В Москву, внучке подарок везу. Завтра у нее день рождения: девять лет.

Нужно было видеть, как изменилось лицо таксиста. Оно прямо-таки засияло от нахлынувших на него чувств:

– Как хорошо! Слушай, я тебе завидую. У меня еще нет внуков. И дай ей Бог всего только самого лучшего в этой жизни. Пусть она никогда не знает, что такое горе и болезни, и будет счастлива! И пусть все дети будут счастливы.

Таксист уехал, я провожал его машину взглядом и думал о том, какой хороший человек вез меня сегодня на железнодорожную станцию. И о том, как много он пережил за этот год. Чего только не испытал: и боль, и страх, и даже клиническую смерть. Он многое пережил, зато научился быть благодарным и еще научился любить.

И все же… Неужели для того, чтобы прийти к такому простому и понятному выводу, что все мы, живущие в одной семье, городе, стране, – ближние, братья и сестры; что те, кто вокруг тебя, – это тоже люди с их болью, страхом и надеждой; что кто-то в трудный момент их тоже пожалеет – вот ради всего этого тебе самому нужно заболеть, мучиться и даже умереть? А может, действительно, без этого ничего и не выйдет? И потому прежде, чем воскреснуть, нужно обязательно умереть.