Неделя 2-я Великого поста. Глас 6

АПОСТОЛЬСКОЕ  ПОСЛАНИЕ:  Евр., 304 зач., I, 10 - II, 3

ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Ин., I, 43-51.

ТРОПАРЬ ВОСКРЕСНЫЙ, глас 5

Собезнача́льное Сло́во Отцу́ и Ду́хови,/ от Де́вы ро́ждшееся на спасе́ние на́ше,/ воспои́м, ве́рнии, и поклони́мся,/ я́ко благоволи́ пло́тию взы́ти на кре́ст,/ и сме́рть претерпе́ти,/ и воскреси́ти уме́ршия// сла́вным воскресе́нием Свои́м.

Перевод: Слово, безначальное подобно Отцу и Духу, от Девы родившееся для спасения нашего, воспоем, верные, и поклонимся Ему, ибо благоволил Он плотию взойти на Крест, и смерть претерпеть, и воскресить умерших славным воскресением Своим.

КОНДАК ВОСКРЕСНЫЙ, глас 5

Ко а́ду, Спа́се мо́й, соше́л еси́,/ и врата́ сокруши́вый я́ко Всеси́лен,/ уме́рших я́ко Созда́тель совоскреси́л еси́,/ и сме́рти жа́ло сокруши́л еси́,/ и Ада́м от кля́твы изба́влен бы́сть,/ Человеколю́бче, те́мже вси́ зове́м:// спаси́ на́с, Го́споди.

Перевод: Во ад сошел Ты, Спаситель мой, и врата его сокрушив, как Всемогущий, как Творец умерших воскресил с Собою, и жало смерти уничтожил, [Христе,] и Адама от проклятия избавил, Человеколюбец. Потому все мы восклицаем Тебе: «Спаси нас, Господи!»

* * * * * * *

ПРОТ. АЛЕКСИЙ УМИНСКИЙ О ПОСТНОЙ И НЕПОСТНОЙ ПИЩЕ

Мне кажется, что деление продуктов на постные и непостные в данном случае — чистая условность. Понятно, что мясо связано с кровью и воспринимается всегда как продукт скоромный, но все равно деление это условно. Особенно в нашем двадцать первом веке.

Пост в Ветхом Завете и во многих культурах мыслится как полный отказ от пищи как таковой. Не как разделение на постную и непостную пищу, но как полный отказ  от пищи на определенный короткий период. Когда Господь призывает Ниневию к покаянию, постятся – отказываются от любой пищи – все – от младенцев до стариков. Это строгое воздержание. Когда мы воспринимаем пост как смену одной пищи на другую, поста может не получиться, потому что качество постной пищи может превзойти пищу непостную.

Мы должны хорошо понимать, что значил пост для той культуры, в которой он формировался. В Средиземноморье, где  складывался устав поста, — всегда было большое количество фруктов, овощей, которые круглогодично могли быть свежими. А мясо было отнюдь не ежедневной пищей. В какие-то времена люди вообще могли не иметь за своим столом ничего из мясного, питались пищей чаще постной, чем непостной. Бедные люди —тем более.

Мы поставлены в совсем иные условия поста.

Если есть проблема с пищеварением, дело не в том, какую пищу человек ест, а как он определяет для себя воздержание. Если он воздерживается во имя поста – пост он может принести как жертву Богу.

Мы перестали воспринимать пост как время воздержания.

Мне кажется, надо четко себе самому выработать свой собственный устав постных и непостных продуктов во время поста. Не всем священникам это будет понятно, но мне кажется, это можно попробовать сделать. Надо определить продукты, от которых я точно отказываюсь. Например, вполне могу без сладкого прожить. Могу? Тяжело, но могу. Я сладкоежка, мне без сладкого тяжело. Без сигареты прожить могу, предположим? Очень тяжело кому-то. Очень тяжело. Но вдруг получится, хотя бы несколько дней в неделю. Без чего-то еще я прожить могу? Это мне будет тяжело даваться, но тем не менее это будет реальность.

Если сравнить курочку с креветками и мидиями, — то курочка — не постная, а морепродукты – постные – но они уже из другого – из высокого класса удовольствия. А курица, бульон куриный, чего в нем такого?

Мне кажется, что честному, ревностному человеку может быть дано такое право, такая свобода: самому четко и честно разработать себе устав своего поста. Тем более если это связано с твоим здоровьем, если у тебя не очень хороший обмен веществ, если у тебя есть какие-то проблемы, связанные с организмом.

Выбери, что будет тебе давать четко возможность чувствовать, что ты постишься.

Надо думать и говорить о личном, честном, ревностном воздержании. Когда ты постишься — это состояние, когда ты немножечко голоден. В пище чего-то не хватает, и ты это терпишь, и ты с этим справляешься. Не может быть так, чтобы тебе Постом все время было сытно. Сытно и хорошо, завалил себя постными продуктами — ну какой это Пост?      

                                             www.pravmir.ru

* * * * * * *

Ефимоны

(Иван Шмелёв. «Лето Господне»)

Греческое название частей канона — «мефимоны» (др.-греч. μεθ' ήμών — «с нами»). В народе великое повечерие с чтением канона Андрея Критского получило название «ефимоны», по припеву одного из песнопений великого повечерия: «Я́ко с на́ми Бог». Поскольку на Руси до середины XV века отдельные песнопения исполнялись на древнегреческом, в том числе и «Яко с нами Бог», то и закрепилось такое название «мефимон», или «ефимон»

Я еду к ефимонам с Горкиным… Это первое мое стояние, и оттого мне немножко страшно. То были службы, а теперь уж пойдут стояния. Горкин молчит и всё тяжело вздыхает, от грехов должно быть. Но какие же у него грехи? Он ведь совсем святой — старенький и сухой, как и все святые. И еще плотник, а из плотников много самых больших святых: и Сергий Преподобный был плотником, и святой Иосиф. Это самое святое дело.

— Горкин, — спрашиваю его, — а почему стояния?

— Стоять надо, — говорит он, поокивая мягко, как и все владимирцы. — Потому, как на Страшном Суду стоишь. И бойся! Потому — их-фимоны.

Их-фимоны… А у нас называют — ефимоны, а Марьюшка-кухарка говорит даже «филимоны», совсем смешно, будто выходит филин и лимоны. Но это грешно так думать. Я спрашиваю у Горкина, а почему же филимоны, Марьюшка говорит?

— Один грех с тобой. Ну, какие тебе филимоны… Их-фимоны! Господне слово от древних век. Стояние — покаяние со слезьми. Ско-рбе-ние… Стой и шопчи: Боже, очисти мя, грешного! Господь тебя и очистит. И в землю кланяйся. Потому, их-фимоны!...

Таинственные слова, священные. Что-то в них… Бог будто? Нравится мне и «яко кадило пред Тобою», и «непщевати вины о гресех», — это я выучил в молитвах. И еще — «жертва вечерняя», будто мы ужинаем в церкви, и с нами Бог. И еще — радостные слова: «чаю Воскресения мертвых»! Недавно я думал, что это там дают мертвым по воскресеньям чаю, и с булочками, как нам. Вот глупый! И еще нравится новое слово «целому-дрие», — будто звон слышится? Другие это слова, не наши: Божьи это слова.

И кругом уже всё — такое. Серое небо, скучное. Оно стало как будто ниже, и всё притихло: и дома стали ниже, и притихли, и люди загрустили, идут, наклонивши голову, все в грехах. Даже весёлый снег, вчера еще так хрустевший, вдруг почернел и мякнет — совсем его развезло на площади. Будто и снег стал грешный. По-другому каркают вороны, словно их что-то душит. Грехи душат? Вон, на березе за забором, так изгибает шею, будто гусак клюется.

— Горкин, а вороны приставятся на Страшном Суде?

Он говорит — это неизвестно. А как же на картинке, где Страшный Суд?.. Там и звери, и птицы, и крокодилы, и разные киты-рыбы несут в зубах голых человеков, а Господь сидит у золотых весов, со всеми ангелами, и зеленые злые духи с вилами держат записи всех грехов. Эта картинка висит у Горкина на стене с иконками.

— Пожалуй, что и вся тварь воскреснет… — задумчиво говорит Горкин, — А за что же судить! Она — тварь неразумная, с нее взятки гладки. А ты не думай про глупости, не такое время, не помышляй.

Не такое время, я это чувствую.

Надо скорбеть и не помышлять. И вдруг — воздушные разноцветные шары! У Митриева трактира мотается с шарами парень, должно быть, пьяный, а белые половые его пихают. Он рвётся в трактир с шарами, шары болтаются и трещат, а он ругается нехорошими словами, что надо чайку попить.

— Хозяин выгнал за безобразие! — говорит Горкину половой. — Дни строгие, а он с масленой все прощается, шарашник.

— Пойдем уж… грехи с этим народом! — вздыхает Горкин, таща меня. — А хорошо, стро-го стало… блюдет наш Митрич. У него теперь и сахарку не подадут к парочке, а все с изюмчиком. И очень всем ндравится порядок.

И мне нравится, что блюдет. Мясные на площади закрыты. И Коровкин закрыл колбасную. Только рыбная Горностаева открыта, но никого народу. От закусочных пахнет грибными щами, поджаренной картошкой с луком; в каменных противнях кисель гороховый, можно ломтями резать.

А благовест призывает — по-мни… по-мни..

В храме как-то особенно пустынно, тихо. Канун и аналои одеты в черное. И ризы на престоле — великопостные, черное с серебром. И на великом Распятии, до «адамовой головы», —серебряная лента с черным. Темно по углам и в сводах, редкие свечки теплятся. Старый дьячок читает пустынно-глухо, как в полусне. Стоят, преклонивши головы, вздыхают. Вижу я нашего плотника Захара, птичника Солодовкина, мясника Лощенова, Митриева — трактирщика, который блюдёт, и многих, кого я знаю. И все преклонили голову, и все вздыхают. Слышится вздох и шепот — «о, Господи…». Захар стоит на коленях и беспрестанно кладет поклоны, стукается лбом в пол. Все в самом затрапезном, тёмном. Даже барышни не хихикают, и мальчишки стоят у амвона смирно.

Горкин меня поставил к аналою и велел строго слушать. Батюшка пришел на середину церкви к аналою, тоже преклонив голову. Певчие начали чуть слышно, скорбно, словно душа вздыхает,  — По-мо-щник и по-кро-ви-тель Бысть мне во спасе-ние… Сей мо-ой Бо-ог…

И начались ефимоны, стояние.

Я слушаю страшные слова: — «увы, окаянная моя душе», «конец приближается», «скверная моя, окаянная моя… душе-блудница… во тьме остави мя, окаянного!..»

Помилуй мя, Бо-же— поми-луй мя !...