ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ:   Мф., 77 зач., XVIII, 23-35..

Тропарь святителю Митрофану, епископу Воронежскому, глас 4

Пра́вило ве́ры и о́браз кро́тости,/ сло́вом и житие́м, па́стве твое́й, о́тче смиренному́дре Митрофа́не, был еси́./ Те́мже и во све́тлостех святы́х,/ со́лнца светле́йше возсия́л еси́,/ венце́м нетле́ния и сла́вы украша́емь,/ моли́ Христа́ Бо́га,// стране́ на́шей и гра́ду твоему́ в ми́ре спасти́ся.

Перевод: Правилом веры и образом кротости своим словом и жизнью для паствы твоей, отче смиренномудрый Митрофан, ты был. Потому и в сиянии святости ярче солнца воссиял ты, украшенный венцом нетления и славы, моли Христа Бога о спасении в мире страны нашей и города твоего.

Кондак святителю Митрофану, епископу Воронежскому, глас 8

Воздержа́нием те́ло ду́ху порабо́тив,/ ду́шу же равноа́нгельну сотвори́в,/ святи́тельскою оде́ялся еси́ оде́ждою, я́ко вене́ц свяще́нства,/ и ны́не, всех Влады́це предстоя́,// моли́, всеблаже́нне Митрофа́не, умири́ти и спасти́ ду́ши на́ша.

Перевод: Воздержанием тело духу поработив, жизнь же свою сделал непорочной, как у ангелов, во святительское оделся облачение, как венец священства, и сейчас, всех Владыке предстоя, моли всеблаженный Митрофан, умиротворить и спасти души наши.

* * * * *

МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ СУРОЖСКИЙ. ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ О МОЛИТВЕ

(окончание)

Если люди не получают ответа, они перестают молиться. Как просить, чтобы быть услышанным, как молиться о том, кто обидел, и что делать, если пришло отупение и нет контакта с Богом — идти в храм или сделать передышку?

— Я не понимаю, как молиться за больных. Если болезнь дана Богом, то как молиться, чтобы Он ее отнял? Или как можно думать, что Бог попускает болезнь, и потом пpосить, чтобы Он исцелил человека? Я не совсем понимаю, зачем люди болеют и почему мы молимся об их выздоровлении?

— Вопрос о болезни, конечно, сложный. Дело не в том, чтобы понять, почему один человек болеет, а другой нет — это можно оставить в стороне, мы этот вопрос не решим. Но что меня поражает в болезни: когда мы находимся перед лицом больного, есть целый ряд отдельных вопросов. Вот человек заболел. Он, может быть, заболел от физической причины, но несомненно, что его борьба за здоровье будет зависеть не только от того лечения, которое к нему применят. Я могу дать пpимеp.

У нас прихожанин, староста храма, заболел раком. Он попал в больницу, зная только, что у него развилась желтуха и что его уложили в постель. Он мне сказал: «Какая скука! Столько мне надо еще в жизни сделать, а вот теперь я прикован к постели…» 

Я ему ответил: «Сколько pаз вы высказывали желание остановить время и быть вместо того, чтобы делать. Вам никак это не удавалось — и вот теперь это с вами случилось». Он на меня посмотрел: «Да, но я не знаю, что значит „быть“!» Потому что мы все в движении. А вот как представить себе, что я просто есть, не делая ничего особенного, просто живя бытием?

Я ему тогда ответил: «Болезнь и смерть зависят от физических и от нравственных условий. Давайте оставим физические проблемы врачам, а нравственные — ваше дело. Не исключено, что вас начнут насмеpть грызть все pазpушающие чувства, котоpые в вас могут быть: злоба, горечь, мало ли что еще».

А жизнь-то у него до того была очень трудная, он четыре года на Соловках провел. Он говорит: «А что же мне делать?» — «А вот давайте разбирать ваше отношение к себе и к людям, начиная с этого момента. Какие у вас отношения с самыми близкими людьми, что в них неладно?»

И мы разбирали это в течение нескольких месяцев, переходя из пласта в пласт, все дальше вглубь не только времени и отношений, а вглубь его души. И пришел какой-то момент, когда он освободился от своего прошлого и от своего настоящего. Я помню, он лежал в постели пpoзpaчный, со светящимися глазами, и сказал мне: «Как странно — я телом уже почти умер, но я никогда не чувствовал себя таким живым, как теперь».

Вот это в своем роде было разрешением его болезни. Я ничего не мог сделать, чтобы снять с него рак, но с него что-то снялось, не моими усилиями, а внутренней пpавдой, котоpая ему позволила pаскpыться до глубин и освободиться от всего.

Второе, что мне хотелось бы сказать: часто человек хочет выздороветь, но не исцелиться. То есть человек хочет здоровья, чтобы вернуться к прежней жизни, но не исцеления в смысле цельности, которая ему позволит зажить совершенно новой жизнью. Человек не готов почувствовать, что болезнь, которая его держала, дай ей только развиться, его доведет до предела — до смерти. Он умрет. И если теперь он вернется к жизни, то это дар новой жизни, и он может жить только в новизне этой новой жизни.

Сколько pаз мы видим в Евангелии, что Спаситель ставит вопрос: «Хочешь ли исцелиться?» И нам кажется: кто же не хочет? Но речь здесь идет не о том, чтобы вылечиться от своей теперешней болезни — а чтобы Христос тебя сделал целым. А значит — умереть прошлому и начать жить в новизне. И это вопрос, который надо ставить людям, может быть, не в такой форме, но по существу.

И наконец, есть люди, которые внутренне созревают, вырастают, спасаются как бы только чеpез болезнь, потому что до того их во все стоpоны pаздиpала суета (но суждение о таких случаях может иметь только святой).

Я вспоминаю сейчас про одного западного святого, который совершал множество чудес. Однажды ему привезли тяжелобольного и просили совершить над ним чудо. Он сказал: «Я буду молиться Богу тpи дня и тогда дам ответ». На третий день молитвы он сказал больному: «Господь мне открыл, что тебя возможно исцелить, но открыл и то, что лучше для тебя остаться больным и пройти через болезнь и смерть в вечную жизнь, которой ты не можешь достигнуть иначе в той же мере…»

Вот то немногое, что я могу сказать. Это не богословие, но, как некоторые из вас знают, я был врачом пятнадцать лет и переживал с больными больше, чем… нет, не больше, но так же, как с тех поp, как стал священником и навещаю больных.

— Не может ли так быть, что у каждого человека, как уникального твоpения Божия, есть и свой уникальный путь молиться, общаться с Богом?

— Я уверен, что это так. Во-первых, есть замечательное место в Книге Откровения, где говорится, что, когда мир придет к концу, каждому человеку будет дано имя, которое только Бог и этот человек знают. Это имя является тайной его личного и неповторимого общения с Богом. Конечно, мы до такой степени не доходим в течение своей жизни, сколько бы она ни длилась, но в основе это так: каждый из нас для Бога единственный и неповторимый, и поэтому каждый из нас с Богом общается (даже если употpебляет «общие» слова) так, как никто не общается. Это мне кажется совершенно несомненным.

Конечно, мы располагаем относительно малым количеством слов или образов. Я не говорю даже о написанных молитвах, а о том, что мы можем сами сказать. Но в каждое слово мы можем вложить весь свой внутренний опыт, все чувство.

Даже говоря с разными людьми, мы употpебляем примерно одни и те же слова, но насколько они становятся другими, особыми, когда идут от нашего сердца в сердце другого человека!..

Например, у меня был опыт общения с группой английских хиппи. В какой-то день они пришли и попросили: «Знаете, мы хотим молиться… Не проведете ли с нами всенощное бдение, не поучите ли нас?» И мы десять часов пpомолились. Совсем неплохо, так-то говоря, чтобы группа молодежи из шестидесяти человек десять часов кряду молилась; это показывает, что они действительно молиться хотели.

Мы, конечно, не совершали богослужение, потому что бессмысленно совершать православную всенощную для группы людей, которые вообще не знают, на чем они стоят. Но мы сделали так: нас было трое священников (двое — англичане), мы разделили вpемя на три периода по тpи часа, а в интервалах, после каждого периода из трех часов, был кофе и хлеб — потому что все-таки это была длинная ночь, и они все пpишли с pаботы или еще откуда-то… Каждый из нас троих делал вступление на какую-то тему, потом был период молчания с полчаса, а потом — размышление вслух, — то есть эта же тема разбивалась на маленькие предложения, над которыми каждый должен был подумать несколько минут и которые потом собирались в форме короткой молитвы.

Потом они нас пригласили, мы тpи дня провели вместе. Они поставили тему о святости. Мы тpи дня молились, я вел с ними беседы, потом были вопросы, а потом, кто хотел, приходил ко мне со своими личными вопросами. И сейчас некоторые из них прибиваются к Православной Церкви. Я их спрашивал — почему? Они отвечают: потому что православные знают, во что они веруют, и потому что в их церкви есть молитва. Не приходится (как некоторые говорили) приносить молитву с собой, можно влиться в существующую молитву…

https://www.pravmir.ru/odnazhdy-ko-mne-prishli-hippi-i-skazali-my-hotim-molitsya-mitropolit-antonij-surozhski/

* * * * *

АРХИМАНДРИТ САВВА (МАЖУКО): ПОСТ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА 

– Друзья мои, каждый православный человек знает, что, по нашей восточнохристианской традиции, имеются 4 особых духовных сезона – 4 больших поста, которые соблюдает каждый православный человек. Соблюдает потому, что пост есть дело всей Церкви. С одной стороны, мы говорим, что это некоторое личное усилие, личный подвиг, личный труд, но очень важно помнить, друзья мои, что это и общецерковный пост, который касается каждого из нас. И, знаете, это очень утешает, когда знаешь, что это дело очень важное, дело общецерковное. Наше старинное христианское слово «литургия» (греч. λειτουργία – «служение», «общее дело») взято из обихода эллинских полисов – греческих городов, у которых было что-то вроде нашего современного субботника, и переводится как «общее дело», и, друзья мои, общецерковный пост – это тоже в какой-то степени литургия, ибо это общее дело.

Четыре больших поста: Великий пост, Апостольский (или Петров), Успенский и Рождественский. Что очень важно помнить о них как о деле всей Церкви? Когда мы держим пост, или – вспомним старинное русское слово – говеем, почитаем, выказываем некоторое уважение к этому событию или действию, мы все и каждый из нас имеет церковное задание. В чем это задание состоит, как усилие всей Церкви?

Если мы говорим о Великом посте, всей Церкви задается тема для созерцания, размышления и богомыслия – это страдания Христа, смерть, погребение и окончательная победа Бога над смертью. Тема Петрова поста – это тема миссионерства, апостольства. Успенский пост тоже имеет свою богословскую тематику, нагрузку созерцания, которые возлагаются на каждого верующего человека, сына и дочь Православной Церкви: это служение Богоматери, богословие Богоматеринства, сам образ Пречистой Девы, Царицы Небесной, Ее значение для нашего спасения, Ее фигура. И Рождественский пост, может быть, самый волшебный из церковных постов, имеет свою тематику, которая звучит как Пришествие в мир Христа: над этой темой Пришествия в мир Творца, Спасителя мира, мы должны размышлять, созерцать ее и утешаться этим Пришествием.

Но когда мы произносим слова «пост» или «поститься», имеется в виду конкретное духовное упражнение, связанное прежде всего с ограничением в пище.

Но, друзья мои, когда мы сосредоточиваемся только на пище, от нас ускользает общецерковное значение поста и богословское задание, которое дается каждому из нас. Пост, как ограничение в пище, имеет служебное значение по отношению к тому заданию, которое дается нам как людям, несущим этот общецерковный подвиг и совершающим усилие поста, людям, которые берут на себя труд созерцания и богомыслия.

«Гастрономический» пост имеет значение вторичное, ибо он служит тому, чтобы наше богомыслие было дисциплинированным, наше внимание – сосредоточенным, наша мысль – очищенной, а ограничение в пище способствовало бы не отвлекаться на внешние вещи, чтобы наше богомыслие было полноценным. Вот для чего задумывается такой пост как духовное упражнение.

Мы не видим в Священном Писании (кстати, нам это часто бросают как упрек) прямого завета Христа держать пост, возлагать на себя какие-то пищевые ограничения. Но мы видим, что Сам Христос постился: перед тем как выйти на проповедь, Он держал сорокадневный пост, вообще ничего не ел, а напоследок взалкал. И в Его служении пост был очень серьезным. Почему Он это делал? Любые ограничения, и физического, и духовного характера, способствуют сосредоточению внимания на конкретной теме.

Во время поста мы должны больше времени уделять чтению Священного Писания, посещению храма или хотя бы богомыслию, может быть, дома или на работе. Но чтобы богомыслие состоялось, нужно, во-первых, отсечь внешние впечатления – значит оградить себя от лишней информации, ограничиться в развлечениях, и так далее. Это пост эмоциональный, если хотите, – и есть пост, который нам хорошо знаком: пост телесный, когда мы себя ограничиваем в питании. Как мы себя ограничиваем? Раскрою большую «тайну» – мы не имеем абсолютного предписания по этому поводу. Если вы откроете церковный календарь, то увидите, что некоторые дни отмечаются особым образом: вкушение пищи без масла, или без рыбы, или без вина, или разрешение на рыбную икру и так далее. В календарь эти предписания попали из книги, которая называется Типикон. Эта книга, принятая в церковное употребление в конце XVII в., – дисциплинарный и богослужебный устав одного из палестинских монастырей: то, что написано в ней, касается монахов этого конкретного монастыря. Для мирян это лишь ориентир и некоторого рода рекомендации: мы должны приблизительно ориентироваться, как монахи отмечали эти дни, почему они в этот день держали такой пост, а в другой день – иной, но это не абсолютные предписания – они не носят абсолютного характера. Если у вас очень тяжелая физическая работа или вы сильно расходуете себя эмоционально, например, вы врач или учитель, политик, художник, и ваша работа очень интенсивна и требует определенного питания и отдыха, то вы должны сами найти меру своего пощения, и в этом смысле «гастрономический» пост – действительно в какой-то мере «диета».

Мы сейчас гораздо больше знаем о воздействии на нас продуктов питания и даже в процессе своей жизни наблюдаем, как нужно питаться, чтобы у нас было больше сил для работы, для созерцания. Например, если врач постом не внимательнее слушеат пациента, оказыват ему больше внимания, а вместо этого отвлекается и просто не способен выслушать человека именно потому, что плохо питается и ему не хватает сил сосредоточиться, организовать свое внимание, – такой пост неправилен. Тогда мы неверным образом постимся.

Поэтому, перефразируя Евангельские слова, я хотел бы сказать, что не человек для поста, а пост для человека: пост носит служебный, рекомендательный, вспомогательный характер, чтобы правильно организовать наше богомыслие, созерцание, чтобы мы были способны вынести то общее церковное дело, «литургию», которое Церковь доверяет каждому из своих верных чад. Поэтому, друзья мои, время поста – это не время уныния, депрессии, какого-то собственного истощания, в том числе и эмоционального, а время радости – труда и богомыслия.

https://orthodox-newspaper.ru/numbers/at57805

* * * * *