ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ: Мф., 87 зач., XXI, 33-42.

ТРОПАРЬ ВОСКРЕСНЫЙ, глас 4

Све́тлую воскресе́ния про́поведь/ от А́нгела уве́деша Госпо́дни учени́цы/ и пра́деднее осужде́ние отве́ргша,/ апо́столом хва́лящася глаго́лаху:/ испрове́ржеся сме́рть,/ воскре́се Христо́с Бо́г,// да́руяй ми́рови ве́лию ми́лость.

Перевод: Радостную весть о воскресении узнав от Ангела, и избавившись от прародительского осуждения, Господни ученицы апостолам возглашали, торжествуя: «Низвержена смерть, воскрес Христос Бог, дарующий миру великую милость!»

КОНДАК ВОСКРЕСНЫЙ, глас 4

Спа́с и Изба́витель мо́й/ из гро́ба, я́ко Бо́г,/ воскреси́ от у́з земноро́дныя,/ и врата́ а́дова сокруши́,// и я́ко Влады́ка воскре́се тридне́вен.

Перевод: Спаситель и Избавитель мой от гроба, как Бог воскресил из оков на земле рожденных, и врата ада сокрушил, и как Владыка воскрес на третий день.

* * * * *

АРХИМАНДРИТ САВВА (МАЖУКО). В НАШЕЙ СТРАНЕ УЧИТЕЛЬ И ШКОЛА — УНИЖЕНЫ И ПРОКЛЯТЫ

Как стать учителем, перед которым дети благоговеют? Почему сегодня учитель — это бессребреник, великомученик, юродивый и чудотворец в одном лице? О чтении Гете в заводском районе и почему Феодосий Великий посадил учителя на императорский престол — архимандрит Савва (Мажуко).

…Почему я никогда не стремился стать преподавателем? Меня что-нибудь отпугивало, настораживало, возмущало? Нет. Перед учителями я всегда испытывал легкий трепет благоговения, и этот трепет не покидает меня и сейчас. И, видимо, здесь ответ на мой вопрос: я всегда смотрел на учителей как на античных богов — простых, цельных и величественных — с восторгом ужаса и благоговения, не позволявших мне даже мечтать об этом священном служении.

Они всегда жили где-то рядом, мы бывали у них в гостях, это были люди труда и очень скромного достатка. Наши учителя получали маленькую зарплату, одевались очень бедно и неприхотливо, но в них было столько величия и подлинной красоты, что самые удалые хулиганы складывали свои мечи и шпаги к ногам этих небожителей.

Мои старые советские учителя. Они были настоящими. Они знали, что занимаются святым и очень значительным делом. Кроме них об этом знала вся страна, и скромная пожилая женщина в стареньком платье со старинной брошью шла по школе, как богиня.

Я остановился, пытаясь вспомнить моих любимых учителей не в костюме, а в каком-нибудь другом наряде, и не смог. Даже когда мы отправлялись в рощу, шли в поход, наш учитель в рабочей одежде сохранял свое божественное величие. И какое счастье было наблюдать их у доски, когда у старого наставника загорались глаза, появлялся какой-то ребячий азарт и восторг нового от решенной задачи, от прочитанной строки. Они учили нас видеть красоту, правильно радоваться, правильно сочувствовать.

***

…В тот день мы знакомились с Гете. Александр Яковлевич прочел наизусть «Лесного царя». Просто. Величественно. И завораживающе.

— А сейчас я хочу, чтобы вы услышали, как звучат эти стихи на языке автора.

И в класс вошел дремучий немецкий стих. Непонятный язык, но прекрасный и романтичный, укутал нас душным и ароматным туманом германского гения. Это было откровением красоты. Я не разобрал ни слова. Но понял, что поэзия — это стихия неудержимая и опасная, как любовь и музыка.

Зачем он читал Гете нам, детям из заводского района, зачем он заражал нас желанием красоты, всякий раз заставляя сходить на премьеру нового спектакля, обсуждая очередную новинку из «Роман-газеты»? Где наш «Сельмаш» и где Гете? Но он был непоколебимо уверен, что без Гете нам не выжить.

И через много лет я прочел у святого Антония Великого о высоком служении моего учителя:

«Человекотворцем должно назвать того, кто успевает умягчить нрав необразованных и заставить их полюбить науки и образование. Равным образом и тех, кои людей невоздержной жизни приводят к жизни добродетельной и богоугодной, тоже должно считать человекотворцами, потому что они будто возсозидают людей. Кротость и воздержание суть счастье и благая надежда для душ человеческих» (Преподобный Антоний Великий. Наставления 2, 11).

И почему-то именно простые люди безошибочно распознавали святость наших человекотворцев. С какой любовью описывает Астафьев бедную семью своего учителя, его очаровательную неприспособленность к деревенской жизни и трогательную заботу, которой окружили его все жители этой деревни! Каким безусловным авторитетом пользовался в их деревушке этот рассеянный молодой человек в костюме! Сколько благоговения к учителю у Чингиза Айтматова, у Валентина Распутина и многих других авторов, которым помогли обрести голос простые советские учителя — святые труженики!

И разве они не святые? К какому чину святости я причислю их?

Они — бессребреники, потому что никакая власть в нашей стране так и не решилась платить им по заслугам. Они — великомученики, потому что настоящий учитель не спит ночей, мучаясь и страдая вместе со своим учеником, его болью болея.

Они — страстотерпцы, потому что современный учитель всем должен, перед всеми виноват, во всех грехах повинен, кротко и безропотно принимая удары со всех сторон. А потому учителя — чудотворцы, ведь воспитание — это задача общества в целом, не только профессиональных педагогов, выбивающихся из сил, захлебывающихся в самоубийственных попытках сотворить чудо — вырастить хороших людей из этих малышей, когда все общество — и семья, и культура, и государство — делает все, чтобы этого чуда не случилось.

Но в большей степени учитель — юродивый, потому что даже ребенок скажет, что надо быть абсолютно сумасшедшим, чтобы в наше время пойти в учителя. Где наши боги и богини? Где ваши торжественные священнодействия? Вас заставили усомниться в своем служении, вас предала страна, против вас воюют политики, чиновники, родители и дети.

Учитель лишь тогда с успехом будет делать свое дело, когда за ним стоит весь народ, вся страна подтверждает его правоту. Современный педагог находится в осаде. Он одинок и брошен. Он стоит, обманутый страной, преданный государством. Он должен всем. Его винят во всех грехах и предъявляют нечеловеческие требования. Его заставляют лгать, а это самое опасное для учителя, потому что ложь развращает не только педагога, но и его учеников.

Нынешняя школа пропитана ядом показухи, коммерции, вранья и неслыханного унижения учителя. Сколько талантливых учителей вынуждены сегодня уйти из школы и университета, потому что задыхаются от этой лжи, не в силах противостоять все отравляющему абсурду бюрократии, безумных педагогических экспериментов и чиновничьего произвола. И будет ли когда-нибудь конец этому самоубийству школы?

И дети очень чувствуют эту ложь и двусмысленность. Никогда не думал, что так современно будет звучать отрывок из детских воспоминаний Сартра:

«Мадемуазель Мари-Луиза, молоденькая блондинка в пенсне, восемь часов в день за нищенское жалование преподававшая в заведении Пупон, согласилась тайком от начальниц давать мне частные уроки. Она то и дело прерывала диктовку, чтобы облегчить душу глубоким вздохом; она жаловалась мне, что до смерти устала, что одинока как перст, что готова отдать все на свете, лишь бы выйти замуж, хоть за первого встречного. В результате она тоже исчезла, якобы потому, что ничему меня не учила, но мне сдается, что главная причина была в другом — дед считал ее неудачницей. Этот праведник не отказывал страждущим в утешении, но гнушался приглашать их к себе в дом. Он спохватился вовремя — мадемуазель Мари-Луиза сеяла в моей душе семена сомнения.

Я знал, что жалование всякого человека соразмерно его достоинствам, а про мадемуазель Мари-Луизу говорили, что она девушка достойная, — почему же ей платили гроши? Когда человек исполняет свои обязанности, он горд и полон самоуважения, он счастлив, что трудится; но раз так, раз она сподобилась трудиться по восемь часов в день, с какой стати ей плакаться на жизнь? Когда я пересказывал деду ее жалобы, он хохотал — она слишком безобразна, чтобы кто-нибудь на нее польстился. Я не смеялся: значит, бывают проклятые от рождения? Выходит, мне солгали — в нашем благополучном мире узаконены чудовищные беззакония».

В житии преподобного Арсения Великого есть такой эпизод. Император Феодосий Великий пригласил Арсения, известного своей ученостью и благочестием, стать учителем его детей — будущих императоров Аркадия и Гонория. Арсений согласился и приступил к занятиям. Однажды Феодосий зашел в классную комнату и увидел, что наставник ведет урок, стоя перед принцами, которые сидят на престолах. Император возмутился и приказал учителю и ученикам поменяться местами: отныне Арсений преподавал, сидя на троне, а принцы смиренно стояли перед ним, слушая и отвечая урок.

Что это было: царская прихоть, борьба с собственными детьми? Мне видится здесь символическое действие с конкретным смыслом: для мудрого Феодосия труд педагога был настолько важен, так высоко ценим, что даже законные наследники престола стояли честью ниже своего учителя. Я называю императора Феодосия мудрым, потому что именно понимание роли учителя в воспитании и образовании молодых людей выдает мудрого и дальновидного политика, озабоченного процветанием своей страны, сохранением преемственности поколений, усвоением традиции и культурного наследия предков.

В нашей стране сейчас наблюдается совсем иная картина: учитель и школа унижены и прокляты. Ученики и студенты не просто слушают урок, сидя на престолах, они там нагло развалились.

Справедливости ради следует сказать, что это не особенность политики отдельного государства, скорее — мировая тенденция, но то, что она мировая, не значит, что это правильно и достойно подражания.

Надо поклониться в ноги тем, у кого хватает мужества остаться в школе, святым педагогам-энтузиастам, учителям-бессребреникам. Школа — это традиция, которая появляется не вдруг, а формируется десятилетиями. Разрушить ее гораздо легче, чем построить. Но чем может обернуться разрушение школы — культурной матрицы нашей цивилизации — и сложно, и страшно предсказать.

Одно ясно: учитель сегодня нуждается в защите, его следует занести в «Красную книгу» нашей культуры как вымирающий вид и делать все возможное не только для его сохранения, но и для возвращения педагогам их высокого достоинства. Следует вернуть учителя на его законный престол.

 https://www.pravmir.ru/uchitel-na-svoem-zakonnom-meste/

* * * * *

ШКОЛА: ГРЕКИ ЦЕНИЛИ ЭТОТ ДОСУГ ВЫШЕ, ЧЕМ ТРУД

Мы привыкли сегодня считать обучение в школе, любые учебные занятия довольно-таки серьезными вещами, даже своего рода тяжелым трудом, которым хочешь не хочешь надо заниматься, чтобы выучиться и, как принято говорить, «стать человеком». Учеба в школе и вузе воспринимаются как необходимая стадия на пути к будущей профессиональной деятельности. Значит, в школе не до шуток и не до отдыха, надо серьезно работать, тем успешнее (= больше зарабатывать денег) ты будешь во взрослой жизни.

Тем удивительнее узнать, что в древнегреческом языке то слово, от которого и произошла наше слово «школа» – ἡ σχολή (sholē) – значило досуг, отдых, свободное времяпровождение, свободу, праздность. Причем греки этот досуг ценили выше, чем труд или работу, необходимые для материального благополучия. Например, великий древнегреческий философ Аристотель писал в своем трактате «Политика», что «вся человеческая жизнь распадается на занятия и досуг (ἡ σχολή), на войну и мир, а вся деятельность человека направлена частью на необходимое и полезное, частью на прекрасное... Война существует ради мира, занятия – ради досуга, необходимое и полезное – ради прекрасного».

Эти слова, как опять-таки принято сейчас говорить, могут вызвать «полный разрыв шаблона» у нашего современника. Как досуг, отдых может быть важнее работы? Почему необходимое и полезное существует ради прекрасного? Ведь без первого просто нельзя жить, оно важно само по себе.

Однако дело в том, что в греческом понимании труд, хозяйственно-экономическая деятельность в целом представляли собой занятия, недостойные свободного человека. Этим могут заниматься лишь рабы и ремесленники, которые посвятили свою жизнь удовлетворению низших, материальных потребностей, работе на элементарное выживание. Но это просто биологический круг жизненной необходимости, в которой нет высшего смысла. Вообще и в античности, и в Библии труд связывался скорее с муками и страданием, с бедностью, а не с богатством и достатком. Человек же свободный занимается прекрасными и в то же время невыгодными в экономическом отношении вещами – политикой, литературой, философией, искусством. Однако это то, в чем выражаются и реализуются высшие человеческие способности.

В частности свободное от заботы о материальных потребностях время может предназначаться для ученых занятий и бесед, для школы. Поэтому древнегреческая ἡ σχολή (наша школа) противостоит как физическому труду, так и праздным бессмысленным развлечениям. То есть, учиться и познавать мир могут и должны лишь люди, свободные от материальных забот и излишней тревоги о хлебе насущном. Кстати, еще одно значение этого древнегреческого слова – задержка взгляда на чем-либо, пристальное рассматривание. Это можно сравнить, например, с тем, как землепашец, склонив голову, идет за плугом. Так он доходит до края поля, и перед тем как повернуть обратно и снова взяться за плуг, он поднимает глаза вверх и вдруг задерживает их на небе, замирает на месте, завороженный его красотой. Все, он вдруг стал свободен от повседневных тяжких мыслей и забот, и созерцает мир, изучает его, охваченный удивлением, которое тот же Аристотель в своем трактате «Метафизика» назвал началом философии.

От древнегреческого слова произошло и слово «схоластика» – так называли средневековую европейскую философию, которая подчиняла философствование богословию и соединяла его с рационалистической методикой и особым интересом к логической проблематике.

Между тем важно подчеркнуть, что христианская школа все же отличается от античной. Для древних философов, например, для Аристотеля, учение и наука были высшими ценностями сами по себе. «Теоретический образ жизни» был самым предпочтительным, лучше политического, и тем более делового образа жизни. Это соответствует тому, что для античных философов как язычников человек был в идеале самодостаточным и самодовлеющим существом, который имел перед глазами главное божество – космос – и изучал его. За пределами космоса для древних греков ничего больше не было.

Христианская же школа, мне думается, не считает учение и науку самой высшей ценностью, потому что все, в том числе и ἡ σχολή, должно быть подчинено главной цели – религиозному спасению, обретению вечного блаженства. А ведь излишняя ученость тоже может этому мешать. Как-то мне один монах со вздохом сказал, что современные люди гораздо слабее тех, что жили раньше, и не способны уже на благочестие и аскетические подвиги, в том числе потому, что в мире появилось много разных философий и ложных учений, которые рассеивают человека и ослабляют его внимание. Думается, в его словах есть значительная доля истины.

https://foma.ru/shkola-uchenyij-dosug.html